– Так надо.
– Надо! Надо было свои беречь. А то свои поразгрохали, а теперь на чужие зарятся.
– Я у вас ничего не прошу! – вспыхнул Муратов.
– Ну и нечего тогда говорить. А то кольт, кольт...
Командир батальона спокойно выслушал короткую перепалку ротных, которая, впрочем, была здесь не впервые. Хозяйственный Кизевич не любил делиться чем-либо с соседом, хотя иногда и вынужден был делать это, потому что и у него случались прорехи, когда требовалась помощь хотя бы того же лейтенанта Муратова. Отчасти он был в этом прав, так как не в пример многим умел беречь и людей и имущество. Однако комбат теперь видел потребность усилить восьмую хотя бы за счет девятой. Сделав вид, что ничего необычного не произошло, он сказал ровным голосом:
– Патроны отдайте тоже. Сотни три их должно у вас быть. А чтобы Муратов не искал у себя пулеметчика, передайте и его. Сипак, кажется, его фамилия?
– Какой Сипак! Сипак на прошлой неделе убит. Новый пулеметчик.
Комбат смолк, почувствовав болезненную неловкость от этого известия, – Сипака он помнил давно, еще с формировки, и вот, оказывается, его уже нет. Совсем некстати припомнился ему этот боец, все-таки комбат должен был знать, что он погиб. Каждая такая потеря тяжелым камнем ложилась на его душу, и нужно было усилие, чтобы выдержать этот груз. После недолгой паузы комбат приказал с прежней твердостью:
– Передайте нового.
– Едрит твои лапти! Еще и нового! Что у меня, запасной полк, что ли? – развел руками Кизевич. Комбат никак не отреагировал и на это, смолчал, давая понять, что вопрос решен окончательно. Кизевич, однако, разошелся не на шутку:
– Как только что, все у девятой. Кольт! Может, на кольт у меня главный расчет был. Я уже из него все ориентиры пристрелял. А теперь получается: отдай жену дяде...
– И правильно. Чтоб не хитрил, – тихо вставил Самохин.
– Ага! А ты не хитришь? Честный какой!
– Не в том дело, – несколько другим тоном сказал Самохин. – Что там кольт! Ты вот лучше спроси, какого рожна мы эту высоту вчера не атаковали? Зачем столько волынили? Ждали, пока немцы окопаются?
Кизевич повернул к комбату мрачное, расстроенное лицо. Все, кто был в блиндаже, тоже насторожились, ожидая ответа на вопрос, который теперь тревожил их всех, но Волошин и сам не находил на него ответа и, чтобы не лгать, решил отмолчаться, что, однако, не успокоило ротных.
– Теперь поползаешь туда-сюда, – в сердцах бросил Самохин.
– Вон уже два дзота отгрохали, – пробубнил Кизевич. – Натанцуешься перед ними.
Это уже было слишком. Такие разговоры выходили за рамки дозволенного, и комбат сказал с твердостью:
– Ну хватит! Приказ есть приказ. Мы обязаны его выполнять. Личные соображения можете оставить при себе.
Все разом примолкли, стало тихо, и в этой тиши он вынул из кармана часы. Было без четверти одиннадцать.
– Так, все! – объявил он. – Давайте готовиться. Приказ отдам дополнительно.
Глава пятая
В траншее на выходе из блиндажа комбат едва не столкнулся с Гутманом. Запыхавшись, ординарец сообщил, что в батальон пришло пополнение.
– Много?
– Девяносто два человека.
– Ого!..
Это было побольше, чем сегодня находилось у него в строю. Батальон увеличивался вдвое, почти вдвое возрастала его огневая сила, и увеличивались его шансы на удачу в завтрашней атаке. Все это должно бы радовать, и тем не менее комбат не обрадовался, что-то мешало его безупречной радости.
Впрочем, он уже знал что.
Они вышли в конец траншейки, которая тут, постепенно мелея, сходила на нет. Самохин остановился сзади, и комбат сказал на прощание:
– Пошлите старшину за людьми. И передайте Муратову с Кизевичем.
– Есть!
Комбат хотел было идти, но помедлил – в полумраке траншеи как-то очень уж по-сиротски смиренно ссутулилась фигура Самохина, теперь немногословного, заметно приунывшего, и – чувствовал Волошин – вряд ли только от забот о предстоящей атаке. Он, конечно, догадывался о причинах переживаний ротного и оттого помедлил с уходом, хотя эти его переживания были сугубо личными и, согласно армейскому обычаю, чужому состраданию не подлежали.
– Возвратятся разведчики – сразу на КП! – сохраняя привычный деловой тон, приказал комбат.
– Ясно!
Вдвоем с Гутманом они быстро пошли по склону вверх. В поле было темно и морозно-ветрено. Высота мрачным горбом по-прежнему молчаливо дремала в ночной темноте на краю неба. Волошин на секунду остановился, послушал – теперь где-то там ползли его разведчики, и коротенькая тревога за их судьбу привычно шевельнулась в сознании комбата. В том, что он послал их, была маленькая хитрость, своего рода местная рационализация, к которой нередко приходилось прибегать на войне и от которой, случалось, зависело многое. Конечно, тут не обходилось без риска, но всякий раз думалось, авось как-либо обойдется, ребята опытные, сделают свое дело и благополучно вернутся. Он очень надеялся на этих ребят.
Гутман, наверное, знал какой-то другой путь на КП – без кустарника и воронок – и уверенно вел его в темноте. Вскоре они порядочно-таки отдалились от рубежа седьмой роты, сторожкая напряженность уменьшилась. Все-таки какой там ни тыл в полукилометре от ротной цепи, а на душе становилось спокойнее. Мысли комбата перешли на другое, и только он хотел спросить Гутмана, как ординарец, будто угадав вопрос, обернулся и заговорил сам:
– Все кумекают там. В штабе. Насчет высоты этой.
– Да? Ну и что?
– А! Послушал, так смешно стало. Батальон, батарея, взаимодействие! И никому невдомек, что батальон этот – одна рота.
– Да? – сдержанно переспросил Волошин. – Что же ты не доложил им?
Гутман едва заметно передернул плечом:
– А что я? Мое дело маленькое.
Он помолчал недолго, потом на ходу поддернул плечом ремень автомата.
– Знаете, не с того конца они начинают. Сперва надо бы совхоз взять. Тогда немчура с высоты сама деру даст.
– Ты думаешь?
– А что ж, скажете, нет?
Нет, комбат не мог сказать «нет». На этот счет ординарец безусловно был прав.
– Собрать все три батальона да ударить по совхозу. А то растянули полк на четыре километра и тыркаются.
– Тебе только начальником штаба быть. Полка или даже дивизии, – с припрятанной иронией заметил комбат. Гутмана, однако, это ничуть не смутило.
– А что ж! Ну и справлюсь. Конечно, академий я не кончал, но голову имею. Скажите, этого мало?