Генрика

– Ты сделал всё. Небо, я – никто в тебе не сомневался. Но я, прости… Я больна, и, кажется, ухожу…

– Что ты! – приник он к ее постели, – Силы вернутся! Генрика, многие здесь болеют, придя новичками, как ты. Это легко лечит время.

– Прости. Это я виновата. Нельзя было так, а я на тебя рассердилась… Подумала, что ты не вернешься, ты же не обещал. Я не сердилась, только на миг подумала…

– И забудь об этом!

– Только на миг подумала, и в этот миг укусила змея. Я в океан смотрела, с камня, где карта Англии. А под камнем была змея… Я виновата, нельзя было так думать, Бэнкс…

Олененком прошла неуверенно, припала к твердой руке Копли Бэнкса ладонь ослабевшей Генрики. Жар, изнутри выгорающей амфоры, ощутил в ее теле Бэнкс.

На запястье он видел «Дельту» – двугранный, с разлетом, след ядовитого зуба змеи Аконхо.

– Я люблю тебя… Мне не страшно, Бэнкс. Страшно было тогда, на палубе – я могла умереть, не коснувшись, и даже не зная тебя…

– Мы любимы, Генрика, и никогда не расстанемся! Мы так хотели. Я знаю это, и обещаю любимая!

– Шарлотта сказала, что ты… Я… я не знала, что ты очень скоро вернешься.

– Ты была одинока со мной, прости!

– Нет. Я не верила в это, и оказалась права… Я за тебя боролась, Бэнкс, постарайся жить долго.

– Ты победила, Генрика! – в глаза – как в два чистых озера, два океана, как в бездну, скользил благодарный взгляд Копли Бэнкса, – Подожди меня, Генрика. Я скоро вернусь. Подожди, любимая.

– Я подожду.

***

Он видел, что удивил Шарлотту.

– Что с тобой, Бэнкс? Ты болен?

– Нет, – покачал он головой.

– А когда же, – помедлив, спросила она, – я увижу ублюдков, и самого капитана Шарки? Хочу поквитаться…

Бэнкс улыбнулся, кивая на пистолет:

– Снимите, Шарлотта. Тяжелая штука, ей больше не место на Вашем поясе. Шарки не будет здесь! Их – тоже.

Шарлотта тронула рукоять. Посмотрела на Бэнкса.

– Что ты делаешь, Бэнкс, глядя в глаза, – говорила она, – Зачем тебе эта девочка? Тебе мало душ загубленных на корабле?!

Бэнкс опустил голову.

– Шарки убит! – сказал он, – А корабль потоплен.

– Господи! – опустились руки. Шарлотта пристально, посмотрела на небо. Она давно знала Бэнкса. Ему надо было верить.

Покачав головой, Шарлотта долго смотрела в вслед Копли Бэнксу. И вновь опустила ладонь на тяжелую рукоять пистолета. Она верила Бэнксу.

– Две беды, – проворчала она, – у нас было: пираты и змеи…

И пошла в дом, чтобы снять пистолет.

***

«Что она, – грустно подумал Бэнкс, придя к камню, – могла видеть сверху, отсюда? Что хотела увидеть? Взгляд мечтателя побуждает подняться выше. Это взгляд к горизонту, за горизонт – к линии, за которой таится будущее. Взгляд тянется, чтобы увидеть завтра – потому что мы боремся за него сегодня.

Неподвижно и долго, коленями к подбородку – в позе мечтателя, старалась увидеть Генрика завтрашний день. «Я нашла свою половинку, Бэнкс». «И я, – отвечает он, – Теперь мы едины» «Навсегда?» «Навсегда!» – отвечает Бэнкс и не прячет взгляда»…

Шорох, и легкое, едва уловимое в траве и листьях движение, выдало, что за Бэнксом давно наблюдали. Он увидел гибкий, чешуйчатый ствол поднимавшейся перед ним змеи. Он понял: Аконхо! И протянул ей руку.

Не сразу: по-человечески, пережив короткое изумление, холодным, упругим шлейфом змея обвила руку Бэнкса. В запястье впился кривой, дельтавидный, с разлетом, зуб Аконхо.

***

– Я здесь, любимая! Генрика, я вернулся к тебе, навсегда!

Сплелись, узнавая друг друга, их руки. Сомкнулись губы.

Рано он обретал покой. Без дрожи, без горечи, без сожаления. Счастье – глубинная мера, и познать его по-настоящему можно только достигнув такой глубины. В судьбе Генрики, случайно попавшей в руки пирата Бэнкса, и оказалась мера.

Что ж, жизнь оставалась небесполезной: немного, но изменили мир они с Генрикой, к лучшему. «Дьявол, подозревал ли ты? – усмехнулся печально Бэнкс, – Что захватив в плен Генрику, приговорил себя? Что рухнет на чашу весов твоя жизнь – чтобы сохранить сотни жизней в городе, чтобы не остывал он в пепле, политым кровью невинных».

Но Бэнкс терял Генрику. «Тот, на кого молятся люди – подумал он, – взял на себя грехи, а Генрика приняла на себя нашу боль. Как тот же великий мученик – приняла на себя, чтоб избавить других».

Солнце, высветив мир на закате, остановилось. Угасающий мир, опустевший без Генрики… «Зачем такой мир? – думал Бэнкс, – Зачем он мне?!»

Металл, вчера еще обыкновенный, стал неразменным золотом. Жизнь была наивысшей ценностью. Она оставалась ею, но у неё было только одно, настоящее имя: «Генрика»!

В теле Бэнкса, вскипал тот же самый огонь. Вместо боли, легла на лицо светлой тенью улыбка. Такую же точно, улыбку увидел он на лице у Генрики, и понял, что можно закрыть глаза.

АЛЕНКА

Роман

Солнце

Не смеясь, не любя, не слыша нас, бродит солнце над нами. Видит всё, и молчит, не спросив: а всегда ли желанно? Быть вечным, глухим и всевидящим, дано только солнцу – оно выше всех.

Оставаться глухим и далеким… Будь человеку такое свойственно, каждый бы пережил войну и остался в живых, но солнце, познав нашу боль, просто скатилось бы с неба, не пережив войны…

А на земле боль войны безмерна, алчна и неразборчива. Каждый день единицы тысячи, и десятки тысяч людей, уходят из списка живущих, в черные списки.

Легкость руки, составляющей списки, коробит души заботой о собственной жизни и отменяет любовь. Шаг, продиктованный чувством, даже пол-шага, могут запросто и навсегда вычеркнуть человека из жизни. Какая любовь?