Что такое ППС?
В ожидании он, агрономом у края огромного поля, думал о самом насущном – себе и своей стране. Огромное поле – отколовшаяся от СССР страна. И ничего там – в невозделанном поле, плохого не видел. Деньги, в которых он знает тол, продолжают природный круговорот.
Понятия он не имел о том, кто такой Лемешко. Но то, что тот понял, пройдя испытание, больше похожее не на урок, а на жернова. Лахновский понял давно. Постановление № 107 от 17 июля 1991 года– не фильтр, спасающий государство от бесконтрольного вывоза последних материальных ценностей!
«Постановление № 107 – это камень, прочертивший полосу с названием «Граница» и вызвавший лавину. Лавину, под названием «Коррупция». Камень покатившийся – то есть Порядок Вывоза– рассыплется в лавине, спровоцированной им коррупции!
Но не Лахновский провоцировал лавину. Он просто не боится жара и огня. Он и в лавине соберет свой урожай, поймает свою рыбу…
Сегодня он не в царской сауне, в своей. Она скромнее, но не меньше царской эффективна. Все бани нынче эффективны: теперь все средние дела, великие тем более, творятся без одежды, под водочку со льда, со зноем от парилки, и расслабляющим массажем в обольстительных губах и пальцах женских рук. И водка в сауне – особый кайф. А водка безотказна.
В дверь постучали.
– Входи, дружище! – пригласил Лахновский.
Вскользнул Виталик.
– Входи. Раздевайся и докладывай, все по порядку.
– По порядку… – докладывал, раздеваясь, Виталик, – Нормально. Идут «Супера», до границы. Легально идут – на арендуемый склад. В пути остановят: «Что там? Сахар? А как насчет лицензии?» «Зачем? Груз в сторону границы, только не в Россию, а на склад. Вот, договор, имеется…» «Счастливо!» – едем дальше.
– М за что же мы двести долларов платим?
– Как?… – растерялся Виталик.
– Ну я же тебе выдаю двести долларов для ГАИшников. Зачем, если ты им договор, а они тебе: «Счастливо!»?
– Ну, это же… как, я считаю, надо – чтобы язык за зубами держали. А то примелькаемся, нам чужой интерес не нужен…
– Чужой интерес? – на секунду задумался Альфред. И согласился, кивнул, – Не нужен. Не нужен, – повторил еще раз и в упор посмотрел на Виталика, – но имей в виду – десять ходок – уже две тысячи долларов! Дальше!
– Дальше – сахар сгружаем в Стрелецком. Это среда. В четверг мы с Сергеичем в баньке попариться можем. А в пятницу подгоняем транспорт: Обычный КАМАЗ. И через пол-\часика там – в России…
– И никто не видел, не сунул носа?
– Тем, кто в курсе, или может быть в курсе, – плачу.
– И Нарышкину тоже?
– Потемкину? Нет, не плачу, потому что он ни при чем. Он не патрульный инспектор, пуп земли. А и формы не носит, и жезла нет!
– Говоришь хорошо…
– Но ведь так и есть.
Альфред, не спеша, взял «Смирнова». Разлил на двоих.
– За тебя, Виталик, твою карьеру и самодостаточность в жизни!
– Спасибо.
– Но, поле – звено слабоватое…
– Альфред Петрович, да, там все свои! И Сергеич в нас кровно заинтересован. Там каждый пес его знает! И с райотделом он, как директор, тесно общался. Начальство все знает, ОЗЭПП. Он всех знает. Он там депутат, между прочим, власть…
– Чего они стоят сейчас, депутаты! Ты где видишь власть? Бардак!
Шеф думал, как маршал, слегка тарабаня пальцами.
– Ладно, сходи, – сказал он, – попарься…
А вернулся Виталик, шеф пальцами не тарабанил, а просто сказал:
– «Шутки шутить, теперь кончился. Будем работать!» – как говорит мой знакомый пшек* (*Поляк) И будем, конечно, – и пристально, очень уж пристально, он посмотрел в глаза, – если ты мне, дружище, не пудришь мозги!
– Альфред Петрович, – тяжело, с хрипотцой, как от простуды, скрывая глухую обиду, ответил Виталик, – Вы подсчитайте, я сколько КАМАЗов отправил!
«Деньжищи! – стонал его внутренний голос, – Как можно? Такие деньжищи! И все в одиночку: рискую-то я!»
– Ох, ерунда! – откинулся к спинке, отвлекся, расслабился, шеф, – Посмотри. А зачем? Да они, – глядя вскользь, на Виталика, сетовал он, – понимают хотя бы, о чем поют?
Слетали, поднятые эхом, черные, вороны, сыпался, хлопьями снег с оголенных ветвей. Лицо, опаленное траурной тенью, поднимало глаза – из экрана – навстречу. «Актриса красива, что говорить…» – про себя усмехнулся Виталик. Он видел уже этот клип.
– «Прошу Вас, не надо, братва! Не стреляйте друг в друга!» А как же иначе? Виталик!
Шеф смотрел на экран, и качал головой:
– А умеют, Виталик, ты видишь, умеют цеплять за живое! Клип же прекрасный. Вот сила искусства!
Гроб из мореного дуба, с ручками, бронзой – вплывал на экран – на кладбище, упокоенном белым, холодным чистейшим пухом из снега.
– Прекрасно! – жал шеф плечами, – Актуальная тема, успех обеспечен. Крутить – да по всем каналам!
«Братва, не стреляйте друг друга!»
– Будь это шахтеры, шоферы, охотники, даже солдаты – уместно просить: «Не стреляйте друг друга! Не надо!» Вполне может быть. Хорошая мысль и, – посмотри – красиво! Но, – братва, не стреляйте, – абсурд! Для чего же тогда существует братва?
Он придвинул себе и Виталику полные рюмки. А выпив, заметил:
– С Нарышкиным, друг мой, справляйся сам. Надо будет его устранить… Если надо, действительно надо – придется его устранить! Это не я говорю – обстоятельства дела! Ты понял? В бизнесе, знаешь ли, обстоятельства дела, они… – он поднял палец, потом, посмотрев на него, сделал пальцы лопатой и показал под горло, – Важней чужой жизни! Чужая, – которая, по большому счету, твоей никогда не стоит! Все понял! Ты понял? – легкая, как от усталости, хрипотца, появилась в горле Альфреда, – Виталик, а хватит ума – по-другому решишь. Это – проблемы твои! А сможешь Нарышкина привести ко мне– оценю.
– Чтоб он к Вам перешел?
– Да, чтобы он на меня работал.
– Зачем же он, э-ээ… тогда…
– Да ты сопли не жуй!
– Так, а-а…
– Голова у него на месте – такие нужны! А что до тебя, – взглядом в упор, как сквозь прицел, смотрел на Виталика Альфред, – сознавай – вся фирма работает под твою инициативу. А что это значит? Значит, что будет прокол – разгребать будешь сам. Сам, вплоть до того, что если надо! – он вновь сделал пальцы лопатой и показал под горло, – Ясно?
– Конечно… – просипел, едва слышно, Виталик.
Последние хлопья слетали и таяли в сумерках, замерли струны последних аккордов клипа.
Чудовищный смысл дышал, крутым жаром, в словах Альфреда. Ведь, «если что!» -то там, в гробу, Виталику надо видеть Потемкина, или себя. А Лахновский останется здесь ни при чем: это не он – обстоятельства дела! Обстоятельства дела, ставят, чужими руками, последние точки в судьбах.
– А как там? – отвернулся Альфред, и рукой показал на парилку.
– Печет!
– Сходи, испекись. А потом, – показал он рукой бассейн, – охладись. Ощутишь себя новеньким – просто младенцем, с чистой душой…
***
– Жаль, разминулись! Только что я, Виталик, спровадил гостя. Ах, ё-мое… – сокрушался, сокрушался, встречая гостя, Иван Сергеевич.
– Ничего, не последний раз в Вашем доме. Встретимся с убежавшим гостем… – проходя через кухню, в гостиную: улыбнулся Виталик.
Столик только что прибран. Виталик вынул из дипломата бутылку в руки, взвесил. Прочел, что сумел, по-английски, и, слыша, как грюкает в кухне хозяин, крикнул:
– Виски! Сергеевич, ты это пил?
– Да где нам, простым людям… Не пил, только слышал.
– А будешь?
– Конечно. А что подавать? С чем едят эти виски? Лимон? У меня авокады, папайи и прочего, нету.
– Будь проще. Соленое есть?
– Огурцы, помидоры из бочки. Капуста и сало…
– Отлично, Сергеич! А накурил …
– Не курю, – появился, накрыл, и присел, хозяин, – но гостей принимал: полна горница!
– Чем это плохо? Не сам ли их звал?
– Да кого-то позвал, ну а первый – он сам… Ну, Виталик, давай твое виски!
Виталик, как принято, выпил смакуя, медленно, а Сергеич – махом, в один глоток.
– Ну, как?
– Да ты знаешь, Виталик, здорово! Дорогое? А самогоном, по-нашему пахнет!
– А что за птица, Сергеич, к тебе прилетала?
– Нормальная птица, Виталик. Оттуда – с таможни.
– Не таможня, Сергеич, а пост, милицейский.
– Без разницы нам. Он – оттуда…
– Да, и чего же хотел?
– Да поздоровался, чаю попил, и за жизнь спрашивал.
– Чью?
– Да, мою и нашу.
– Давай, не темни.
– Про склады он спрашивал.
Вкуснятина: жирный утиный кусок, завис у Виталика.
– Что? Что он именно спрашивал?
– Да, дескать, пустуют, наверное – это неправильно. Если же нет…
– Ну, и что ты сказал?
– Да вот… и сказал…
– Что не пустуют, конечно, да?
– Так ведь не пустуют …
– Да ты что?
– Ну, это, Виталик, проблемы мои, что сказать. И склады мои. Но, я видел, скажи ему «нет» – не поверит.
– А дальше? Показывал документы?
– Конечно. А что оставалось? Но, ты говорил – все нормально! Печати и вся, и так далее – всё… Порядок! Чего ты?
– Кто такой, этот крендель?
– Я что, должен знать кренделей? На фига?
– Ты фамилию помнишь?
– Говорил, но забыл я. По имени помню: Георгий. Артемович…, опер.
– Ты шутишь?
– Не-ет…
– На бежевой, с черным носом, «пятерке», да?
– Ну да. С черным носом.
Виталик согнал, непослушным, резким рывком, обе рюмки в ладонь. Наполнил. Сжал: будь стекло, не хрусталь – оно лопнуло бы – и, забыв о Сергеиче, выпил.
– Другие, а кто они? Твои гости?
– Это я их позвал. Мне не понравился этот Артемыч, я и позвонил своим, в район, БХССникам.
– ОЗЭПП – это так называется, нынче. «Отдел защиты экономики от преступных посягательств»
– Бог с ними, как они называются, мы с ними всегда дружили. Они познакомились с этим коллегой с таможни, и сказали ему, что Сергеевич – свой человек!
– «Свой»! – передразнил Виталик, – А что он спрашивал?
– Он?
– Ну, конечно!
– У них?
– У тебя.
– Да ничего, знаешь ли, и не спрашивал… Почитал договор, вернул, вот и все.
– И записал себе в книжку?
– Нет. Вот ты знаешь, и ручки не брал. Говорю, все нормально…
– И сахар, конечно, видел?
– Я показал, а куда деваться? Ты сам понимаешь? Но – что с того? Без вопросов: ты сам понимаешь?
– Ты ему и обо мне рассказал?
– Нет. Твоей фамилии в документах нету. Не стал говорить…
– Слава богу, хоть это!
– Да чего ты кипишь, Виталик? – не понимает Сергеич, – Говорю же – нормальный опер: душевный, простой, приветливый. Все бы такими…
«Дурак!» – чуть не крикнул Виталик. И взял себя в руки, спросил:
– Ну а с друзьями твой опер душевный о чем говорил?
– И с ними, нормально: по водочке. Все же свои, боже мой. Там ля-ля, и фа-фа, и фу-фу, – без проблем! Хорошо, Виталик!
– Ну да уж, Сергеевич, да уж, неплохо… но виски мало! А водка есть?
– Ну, конечно есть!
Дырка в мозгу сквозная…
– Потемкин! – хлестнул по баранке ладонью Виталик, – Потемкин? Ну, да это он!
«Ерунда-то какая! О чем они, господи: «Не стреляйте, братва, не стреляйте друг друга!» – крутится песня в могу. В своем ты уме, боже мой, Виталик?
Слова и картинки без спроса и нагло рябили в глазах и плескались волнами в мозгу. Кладбище, вороны; чистый-чистейший, покойный пух, из холодного снега… Как пудра… «Дружище, конечно… Прокол разгребать будешь сам, вплоть до того!» – не идут из ума слова Альфреда, и ладонь, как лопата, под горло, не уходит из глаз, и взгляд, пристальный, как у председателя трибунала…
А как же иначе в делах, где вращаются очень крутые деньги? Вращает их не металл шестеренок – «шестерки» – живые люди, такие как он, Виталик. Хрупкий, в сравнении с железом, материал, но механизм беспощадный: Потемкин – он что виноват? А Виталик? Почему один из них должен убить другого? Во всем виноват Лахновский! Он и такие, как он! Но если Потемкину на фиг Лахновский не нужен, то – кто без него Виталик? Никто!
Виталик физически чувствовал треск. «Вот она и пошла, в полный рост эта ломка! А может, – мелькнула надежда, – она обломает меня, закалит – человеком стану? Такой-то ценой – но если не сломит – таким, как Лахновский стану – не хуже!»
«С бедой не спеши. Пришла она -переспи с нею, поплачь, подумай, потом разумеешь, что с нею делать, – не раз говорила мама. – Беда, может быть, и сама уйдет. А сгоряча таких дел натворишь – натворишь, что вовек не исправить! А поспишь, да поплачешь с бедой – глядишь, и бог даст науку, как от нее избавиться…»
С хрустом сложилась в руке опустевшая банка. «Пиво в лесу, в одиночку и ночью, – бросая в окно комок жести, смеялся Виталик, – ну, волк, – натурально! Отшельник». И, как ребенок, балуясь, потянулся в окно: «А луна, где она?» Луну он увидел, но выть на нее – как отшельник и волк, не стал.
Мудрость в словах, что он слышал от мамы, есть, безусловно. «Во-первых, ну я же пьян… Может, выдумки всё, пьяный бред, всё пройдет, может быть? Может, нет ничего? Паника? Может быть… Лучше бы просто паника…
«Ну а что там, что было? – стал думать он, – Приехал и глянул. Увидел. Что с этого? В чем нарушили что-то, директор и «Трейд и К»? Догадки? Туда их – как шеф говорит – козе в одно место, свои догадки!»
– А все-таки, мама, хана мне! Чего там – хана…
Потому что теперь он, Виталик, дырку в мозгу получил, сквозную. Шеф умен, хитер, беспощаден – не лиса, а хуже. «Идея твоя!» – похвалил. Похвалил? Приговор зачитал! – вот что сделал он в сауне! Приговор это был, – а не водочка в кайф… «Ну не осел ли я? Полный осел!» – Все понял Виталик. Дошло!
То, что пропали тогда, на посту 40 тонн сахара, шеф стерпел, пережил в одиночку и молча. Там не было крайних. Был опер Потемкин – козявка, что цапнула больно. Но крайних среди чужих не было, и шеф припугнул своего – Виталика – сигаретами «Ватра». И повелся Виталик, себя, не жалея – вывернул всю свою душу и ум. Нашел выход, деньги приплыли. Хорошие деньги! Да только сегодня, когда эти деньги в утробе хозяина – сегодня Виталик крайний. «Разгребать будешь сам, вплоть до того!»
Виталика, очевидно, ни за какую провинность не уничтожит шеф – выгонит, плюнет и разотрет. Но вот Потемкин – фигура, которую либо возьмет Лахновский – о чем уже говорил, либо – потребует уничтожить. Как уничтожить – проблемы Виталика, ведь фирма работает «под твою инициативу, Виталик. Тебе разгребать!» А Виталик проколется – шеф отвернется, забудет, другого найдет…
«Дырка сквозная – прямо в висок мне, мама!» – плавила горечь хмельную улыбку Виталика. Теперь каждый день начинать надо с мысли о том человеке. Думать о том, – а что думает он? И не знать, что он думает, понимая, что все-таки – что-то думает. И ничего не поделать с этим.
«Проживешь с такой дыркой, мама?»
Виталик еще курил «Мальборо» и еще открывал жесть «Баварии». Он приехал сюда, с глаз подальше, поплакать, подумать и переспать с бедой. Навести «в шарабане» порядок, придумать что-то – потом ехать в город. Зная, что как-то, но жить будет можно…
«Гапчено-Тапченко… – в поисках выхода, стал думать он о Славике. – Семнадцать, по-моему, «ходок», я проплатил на сегодня. Сто – себе, сто -ему. В итоге? Да у него тысяча семьсот, в итоге! Дармовых, абсолютно не заработанных денег! Машину, дружок, поменять ты уже в состоянии, правда?»
Мысль, как муха к пирожному, привязалась к Славе Гапченко. «Так, – думал Виталик, – так… мы о чем? О Потемкине, и про сахар… Гапченко – с того же поста, что и Потемкин. Два звена, как два шлейфа в узле – аварийная скрутка на кабеле. Здесь собака зарыта! Вот это и хорошенько – надо обдумать. Я – маленький Жуков. Штыками солдаты воюют, а маршалы – головой!»
«Пьяный я, точно и глубоко!» – смеялся Виталик, представляя Славика Гапченко со штыком, в атаке…
«Ах, мама, – отсмеявшись, брал себя в руки, – а что мы имеем? Проблема, Потемкин и Славик! Но Славик, – что есть он, что нет… Славик – пешка. Легко в руки взять, и легко потерять. Бывает ничья, но игры без потерь не бывает! То, что Потемкин и Славик, с одного и того же поста – хороший шанс скомбинировать ситуацию. Например, конфликт и случайный выстрел – чего не бывает на их «производстве»?
Вычислить ход, подобрать фигуру – вот главное. Чужую фигуру с доски уберет не рука – а другая фигура. «Прекрасно! – сжал зубы Виталик, – Другая фигура – это же Славик! Задачу поставила жизнь, извините, друзья!»
«Вот теперь, – твердой рукой поворачивал ключ зажигания, переспавший с бедой, Виталик – Теперь можно ехать!»
Теперь оставалось вложить в руки шахматной пешки, штык. Лахновский это умеет. Сумеет и он, Виталик!
***
Потемкина вызвал начальник поста.
– За период мы отчитались. Скажи, а реальное что-нибудь на перспективу, даешь?
– Даю.
– Реальное?
– Да.
– Хорошо. Я надеюсь, иди.
***
– Говорит, что Виталик…
– Давайте! Ало?
– Альфред Петрович, Виталик… Я приболел, извините… Но, завтра я буду готов. Как обещал, все реально. Управлюсь.
– Не много ли на себя берешь?
– Нет, я подумал, – улыбался Виталик, чувствуя сам, что улыбка мерзкая – клейкая, как говорят. Выпито слишком. Две банки еще оставалось – 0,33 «Баварии». Но и это, мозгам и душе, расслабухи не даст. Он за тридцать минут их выпьет. А после? Покурит и сходит в киоск. Потому что сна, все равно не будет.
Он улыбался клейкой, нелепой улыбкой. «Нелюдь! Шеф – ты же нелюдь!» Скажи ему правду Виталик: «Гарантии «сто» дать никто не может!» – тот завтра же купит ему пачку «Ватры», подарит, и скажет «Счастливо, мой друг!» Нелюдь!
«Но, – допивая последнюю банку и собираясь подняться, пойти в киоск, сказал себе твердо Виталик, – я «Ватру» курить не буду!»
В киоске не пива – напитка полегче, а водки и две пачки «Мальборо».
***
– О, а я только, Виталик, тебя вспоминал!
– Денег надо?
– Да всегда их надо, но ты ни при чем. Однако, чего ты не в духе?
– Болел.
– Ах, понятно… – посочувствовал Гапченко, – Водка – сначала радость, потом болезнь. – Сам знаю… Но, нынче ты крут. Три места!
Да, за спиной Виталика тихо рычали на холостых оборотах три – семьдесят тонн сахара, ну, как минимум…
– Это намек? – уточнил Виталик.
– Конечно. С первого дня мы договорились: два «Супера» – сто долларов. Но теперь же три, а три – дороже!
– Славик, – рассердился, свел к переносице брови Виталик, – а без меня тебе лучше было? Пока сам я тебе, ни с того, ни с сего, добровольно не стал подавать?
– Подавать? – возмутился Славик.
– Ну, не цепляйся. Не в духе я, видишь? Хватит.
– Ну, хватит… – сдержался Славик, – Но, то было раньше!
– Бери, Слав, то, что есть, а потом, – подумаем.
– Ладно. Но ты подумай – не за два – за три «Супера» с сахаром, сто долларов – мало!
***
– Сергеич, ну что, с длинным носом в гостях никого больше не было?
– Нет, никого!
Круто, так круто, менялась жизнь! Никогда еще столько, когда говорил, не думал. Но шеф висел тенью над головой. Он живое, может быть, и ценил: у него есть ротвейлер и какие-то супер-японские кошки. Но это не значит, что он может любить людей, а Виталика – так вообще…
Но сказать, что запросы у Славика стали побольше, придется. Поверит?
– Сергеич, ты как по деньгам? Доволен?
– Да что ты, конечно! Я вон и людям уже помогать могу. Без зарплаты они поголовно. Ты знаешь, ты доброе дело делаешь всем, Виталик!
– Дай бог, а хорошая водка есть?
– Да, «Абсолют»!
– Ну, давай! – жарко потер ладони Виталик, а через тридцать секунд, почувствовал вдруг провал – как пролом в голове – и тишина. Оглох, встрепенулся, тряхнул головой и поднял глаза.
– Виталик, – тревожно смотрел на него, Сергеич…
Виталик пришел в себя:
– А что он узнал обо мне?
– Это кто, опер твой? Ты о нем все думаешь? Ничего не узнал.
– Это точно?
– Да, потому, что он о тебе ничего не спрашивал! На хрен, мне кажется, ты ему не нужен…
– Что-что?!
– Успокойся, Виталик, чего ты кипишь? Я не понимаю… Я вот что, Виталик, хотел бы сказать. Ерундой – не понятно зачем – забиваешь голову! Совершенно нормальный сотрудник, приехал и посмотрел. Нет претензий – и все! Я вообще-то, хотел познакомить вас. Пожалел, что вы разминулись. А что, свой человек на таможне? Накорми его лишний раз, напои, дай водки и хлеба в дорогу – и не жалей. Что в его власти – во всем поможет. Я куплю для него, прямо завтра же, виски…
– Такой он, считаешь, хороший? Ну, бог с ним, с хорошим! А как же с плохим?
– Я не понял?
– Как ты с плохим поведешься… Как ты плохое, с хорошим стыкуешь, а?
– Ах, – улыбнулся, легонько хлопнул ладонью о край стола и поднялся Сергеевич, – «Абсолют» перегреется – вот чего допустить нельзя! А повелся с кем – не повелся – это, знаешь ли, дело второе…
Не задумался, не дошло до Сергеича: с кем «ведется» он в данный момент? Если тот, может быть и хороший: нормальный опер и человек, то – Виталик? Сергеич не думал об этом, а все относительно, в мире…
«Козел!» – про себя усмехнулся Виталик.
– А если серьезно, – заметил Сергеич, – плохое с хорошим не состыкуешь. Лавирую…
***
– Издержка от бывшей профессии, да? – спросил Славик, – Выпил, и снова за руль?
– Что хотел, говори?
– Видел твои «Супера», пустые! Домой шли.
Славик смотрел с улыбкой и откровением заглянувшего вглубь человека:
– А куда вы оттуда, из деревни, развозите сахар? В другие деревни? Их вашим сахаром, можно засыпать, по самые крыши.
– Много ты хочешь знать, Славик, много!
– Что, пора убивать?
«Ох! – екнуло сердце Виталика, – В тему! Мысли читает Славик?»
– Это идея.
– Какая идея? – не понял Славик.
– Ты подарил… – развязно признался Виталик.
Славик отпрянул:
– Вот что – задушил перегаром, езжай-ка ты на фиг! – захлопнул он дверцу.
«Ничего себе! – прошипел, сведя зубы, Виталик. – Кто тебя за язык тянул? Я тянул? «Пора убивать?» – какое, бог мой, легкомыслие! Что ты, маменькин сын, понимаешь в этом?! «Пора убивать?» – да придет пора, если дальше так, Славик… Придет!»
«Рено» с удовольствием «ел» дорогу – мощно, бесшумно, летел над асфальтом. Вздохнул полной грудью Виталик. Судьбоносный момент! Душу свою отряхнул Виталик от тяжелой, напрасной пыли. «Свинья, – размышлял он, – пусть довольна кормежкой и жизнью, и даже хозяином – а понимать должна, что ее все равно зарежут!»
«А как же ты думал, Славик?» – смеялся Виталик, прогоняя остатки обиды.
Привет, Потемкин!
– Привет, Потемкин!
– Приветствую, свободный человек!
Они шли навстречу друг другу, приблизились и пожали руки.
– В Московию ездил, – соврал Виталик, – проголодался, решил пообедать, по старой памяти, здесь. Глядь – ты идешь… Рад видеть!
– Взаимно. Я тоже рад.
– Обозвал ты меня хорошо, Потемкин…
– Но ведь не ошибся?
– Нет. Я человек свободный, чистая правда.
– Счастье – в свободе! – вздохнул Потемкин.
– Вздыхаешь с тоской и цитируешь классиков…
– Это не классик – слова Че Гевары.
– Аж приторно – герой страны тростникового сахара…
– Сахар свекольный – такой же приторный.
– А-а, – стараясь быть беззаботным, развивал тему Виталик, – канает вас сахарный бизнес?
– Канает, – признался Потемкин.
– А я видел недавно Кириллова Сашу, кошмар!
– Я тоже видел…
– Я же как ты его помню – пружинка, спортсмен. А недавно, случайно у поликлиники встретились. Человек, из которого вынули всю арматуру и все пружины – блаженный, мягкий. «Ты, – говорит, – Виталик, курить потому не бросишь, что просто не хочешь этого, по-настоящему. А захочешь по-настоящему – бог поможет!»
– А может, он прав – бог поможет, и бросишь курить? Или не бросишь, пока не захочешь.
Виталик с Потемкиным могут не только общих знакомых вспомнить, они вместе служили недолгое время, знают друг друга – как те же фигурки на шахматном поле. Играли, когда-то.
– Ему сейчас легче, чем мне и тебе, вместе взятым, – о Саше Кириллове говорит Потемкин, – Было видение…. Как он рассказал мне сам – посетило видение свыше – сержанта милиции и чемпиона. И не стало сержанта и чемпиона – ныне смиренный, блаженный, покойный душой, Александр. Не осуждаю, но очень жаль…
– Не жалей ты его, у него все в порядке.
– Да, когда ничего не надо – уже все в порядке. Я не об этом. Он пустил на блаженный ветер мою мечту. Сбил планку, которую я мечтал одолеть. Он, ты же знаешь – как раз в моем весе, но – выше меня. Он всегда брал верх, а мечтал: победить его. Была цель, а он взял и ушел добровольно, непобежденным. Лишил меня цели.
– Везет! – рассмеялся Виталик, – Соперник, сильнее тебя: был-был, да сам же и сплыл. Разве плохо? Прекрасно!
– Нет, – покачал головой Потемкин, – прекрасно, когда соперник ушел побежденным тобой! А когда его жизнь растворила – плохо!
