Тупик либерализма. Как начинаются войны

Наглядно размеры «помощи» колоний экономике метрополии позволяет представить график торгового баланса. Превышение импорта над экспортом в 1,5–2 раза даже во время Великой депрессии, говорит об огромной независимости правящих классов от внутренней ситуации в стране, что развязывало ему руки. С другой стороны, такой баланс свидетельствует, что до серьезного финансового кризиса Англии было еще очень далеко. Например, ценные бумаги, вложенные в колонии, к 1913 г. приносили их владельцам 200 миллионов фунтов стерлингов годового дохода. А всего на сто фунтов в год уже можно было существовать[491 - Кремлев С. Россия и Германия…, с. 35.].

Отношение импорта к экспорту[492 - Table 81. Trade of 1913? 1925 and 1926 reduced to dollars. League of Nations: Memorandum on International Trade and Balances of Payments 1912–1926. Vol. 1. General Trade.]

Каким же путем Великобритания добивалась столь выдающихся результатов? За счет экспорта капитала? Действительно, до Первой мировой войны Великобритания была крупнейшим экспортером капитала в мире. Но для экспорта капитала не нужны колонии. Последние необходимы только для получения сверхприбыли.

Каким образом ее добывала Великобритания, говорят, например, путевые заметки Великого князя Александра Михайловича сделанные в начале XX века: «Южная Африка… Роскошные летние клубы британских офицеров. Подсознательное высокомерие всесильного могущества. Частые цитаты Сесиля Родса: «Мыслить по-имперски»… Сингапур. «Я желал бы, чтобы какая-нибудь пресыщенная леди, пьющая чай на террасе своего красивого имения в Англии и жалующаяся на вечное отсутствие своего мужа, находящегося на Востоке, имела бы возможность осмотреть Сингапур и видеть процесс добывания денег, на которые покупаются ее драгоценности, туалеты и виллы. «Бедный Фрэдди. Он все время очень много работает. Я не знаю в точности, что он делает, но это имеет какое-то отношение к этим забавным китайцам в Сингапуре!» Китайский квартал Сингапура. Главный источник дохода Фрэдди. Каждый второй дом – курильня опиума. Развращенность на высшей степени развития. Не тот разврат, который подается на золотом блюде в европейском квартале Шанхая, но разврат в грязи и мерзости, запахи гниения, разврат голодающих кули, которые покупают свой опиум у европейских миллионеров. Голые девятилетние девочки, сидящие на коленях прокаженных… Тошнотворный запах опиума, от которого нельзя отделаться. А невдалеке от этого ада – очаровательные лужайки роскошного британского клуба, с одетыми во все белое джентльменами, попивающими под сенью больших зонтов виски с содовой»[493 - Александр М…, с. 97.].

Другой пример давал бывший военный министр У. Черчилль, который в январе 1921 г. получает новое назначение – в министерство колоний. У. Черчилль сразу же выдвинул идею, чтобы отныне основную тяжесть полицейских функций в колониальных странах, несла не сухопутная армия, а военно-воздушные силы[494 - Трухановский В.Г…, с. 193.]. В 1924 г. по приказу правительства Великобритании английские самолеты разбомбили несколько иракских деревень. Министр авиации лорд Томсон заявил, что в результате таких воздушных рейдов было убито не менее 700 человек. Бомбардировка оправдывалась тем, что подобный метод наказания этих деревень за неуплату налогов был более «экономичным» по сравнению с устаревшим способом посылки карательных экспедиций. Тот же метод был применен в Сомали[495 - Трухановский В.Г…, с. 192.]. Биографы У. Черчилля считаю эту идею крупным достижением, позволившим сэкономить огромные средства. Действительно после принятия плана У. Черчилля ежегодные расходы по содержанию войск на Ближнем Востоке были сокращены с 40 млн. до 5 млн. ф. ст. в год[496 - Трухановский В.Г…, с. 193–194.].

Касаясь крупнейшей колонии Великобритании, У. Черчилль говорил: «На нашем острове живет 45 миллионов человек, значительная часть которых существует благодаря нашей позиции в мире – экономической, политической, имперской. Если, руководимые сумасшедшими и трусливыми советами, прикрытые мнимой благожелательностью, вы уведете войска из Индии, вы оставите за собой то, что Джон Морли назвал «кровавым хаосом»; а по возвращении домой вы увидите на горизонте приветствующий вас голод». В случае введения в Индии самоуправления, в Англии на улицы выйдут два миллиона голодных, треть населения Англии разорится, «мы перестанем быть великой империей»[497 - Уткин А.И. Черчилль…, с. 226–27.].

Настал бы конец и британской демократии, что же делать, заявлял У. Черчилль «Высокие идеалы нужно защищать всякими способами, и какою бы то ни было ценой»[498 - Черчилль У…, с. 242.]. Если конечно платят другие… Только прямые платежи и одной только Индии за управление ею в рамках Британской империи, составляли ? британского бюджета[499 - Hobsbawn E. 1999. Industry and Empire: The Birth of the Industrial Revolution, Penguin Books. New Press. NY.].

Один из дополнительных методов выкачивания золота из Индии, по словам Г. Балачандра, строился на понижении курса серебра и повышении стоимости фунта[500 - G. Balachandran, John Bullion’s Empire: Britain’s Gold Problem and India Between the Wars, Richmond, Surrey: Curzon Press, 1996, p. 64; Marcello De Cecco, Moneta e impero. II sistema fnanziario internazionak dal 1890 al 1914, Torino: Piccola biblioteca Einuadi, 1979, p. 157 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 231, 238).]. Британский «насос» начал работать уже на следующий год мира. В 1920 г. сначала в одностороннем порядке содержание серебра в британских монетах было уменьшено с 0,925 до 0,5 грамма. «Примеру последовали Австралия, Новая Зеландия, а позже и большинство ведущих государств Европы и Южной Америки»[501 - Maxwell S. Stewart, Silver – Its International Aspects’, Foreign Policy Reports. Vol. VII, No. 13 (1931), p. 242 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 232).]. Этот маневр, отмечает Г. Препарата, привел к катастрофическому падению цен на серебро. Одновременно под аккомпанемент различных обещаний, полупринудительными мерами рупия была приравнена к двум золотым шиллингам, что привело к резкому росту ее курса. В результате последовавшей дефляции индийский экспорт рухнул, что мгновенно изменило торговый баланс в пользу Британии[502 - William Adams Brown Jr., England and the New Gold Standard, 1919– 1926, New Haven: Yale University Press, 1929, p. 84 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 232).].

Рост импорта и начавшееся бегство капиталов автоматически уменьшили резервы золотого стандарта, который индийское правительство поддерживало в Лондоне. Для того чтобы восстановить этот резерв, ценные фунтовые бумаги, служившие «покрытием» обращавшихся в Индии бумажных денег, были переведены из Бомбея в Лондон, и таким образом был ограничен индийский кредит. И для возмещения дефицита торгового баланса индийцам пришлось доставать свое частное золото[503 - G. Balachandran, John Bullion’s Empire: Britain’s Gold Problem and India Between the Wars, Richmond, Surrey: Curzon Press, 1996, p. 91 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 232–233).].

Повторение истории началось с приближением Великой депрессии. В 1928–1930 гг., индийскому правительству было приказано выбросить на рынок треть серебра, что привело к снижению цены металла на 50 %[504 - Francis W. Hirst, Money, Gold, Silver and Paper (New York: Charles Scribner’s Sons, 1934), p. 162; G. Balachandran, John Bullion’s Empire: Britain’s Gold Problem and India Between the Wars, Richmond, Surrey: Curzon Press, 1996, p. 152 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 278).]. В 1931 г. Индийский имперский банк, зафиксировал ставку на уровне 6 %. Искусственное повышение стоимости рупии и ограничение денежной массы были призваны, как и прежде, устроить «опустошительный денежный голод»[505 - G. Balachandran, John Bullion’s Empire: Britain’s Gold Problem and India Between the Wars, Richmond, Surrey: Curzon Press, 1996, р. 177 (Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 278).]. У индийцев не оставалось никакой альтернативы, кроме того, чтобы выплачивать долги империи частным золотом[506 - Geminello Alvi, DeU’restremo occidente. II secolo americano in Eumpa. Storie economiche, Firenze: Marco Nardi Editore, 1993, p. 376 (Препарата Г., Ги т л е р, Inc., с. 278).]. Эти платежи, протянувшиеся до конца десятилетия, в народе получили название «несчастья и горя». В свою очередь, вице-король Уиллингдон восторженно сообщал из Раджа: «Индийцы просто извергают золото…»[507 - G. Balachandran, John Bullion’s Empire: Britain’s Gold Problem and India Between the Wars, Richmond, Surrey: Curzon Press, 1996, р. 181(Препарата Г., Гитлер, Inc., с. 278).].

Лидер движения борьбы за независимость Индии М. Ганди, имея в виду прежде всего Англию, в этой связи отмечал: «Западная демократия в том виде, в каком она функционирует сегодня, – это разбавленный нацизм или фашизм. В лучшем случае она просто плащ, прикрывающий нацистские и фашистские тенденции империализма»[508 - Мартышин О. Политические взгляды М. Ганди. – М., 1970, с. 260.]. Дж. Оруэлл проводил прямую аналогию между британским колониализмом и фашизмом: «Фашистская оккупация заставила европейские народы убедиться в том, что давно было известно из собственного опыта народам колоний: классовые антагонизмы не так уж сверхважны, и существуют такое понятие, как интересы всей нации»[509 - Оруэлл Дж. Писатель и Левиафан… с. 292.]. Впрочем, замечал борец против тоталитаризма: «Насколько мы можем понять, и ужас и боль необходимы для продолжения жизни на этой планете…»[510 - Оруэлл Дж. Политика против литературы… с. 276.]. Если, конечно, страдают другие…

С этим проблем не было. Как писал Г. Уэллс, даже в начале XX века «столкновения европейских колонизаторов с местным населением… приводило к ужасающим зверствам. Ни одна европейская страна не сохранила там чистые руки»[511 - Уэллс Г. Д…. с. 279]. В 1920–30-е годы Англия подавляла волнения в Пешаваре и Северо-Западной Пограничной провинции Индии, Египте и Африке. Французы расстреливали демонстрантов во вьетнамском Вьен-Бае и повстанцев в провинциях Нге-Ан и Хан-Тинь, арабов в Сирии, Алжире, Марокко и т. д.[512 - Кремлев С. Путь к пакту…, с. 86].

Характеризуя англосаксов, В. Шубарт в 1939 г. писал: «Англичанин охотно прибегает к религии для оправдания своих приобретений. Его чековая книжка украшена иконописным нимбом, политика власти обрамляется гуманными мотивами. Вследствие этого в понятие «британец» входит cant (лицемерие) – пользующееся дурной славой лицемерие. Отсюда надо исходить в понимании существенного различия между английским и русским мессианизмом. Английская национальная миссия нацелена на мировое господство, а не на спасение мира, и исходит она из практических соображений, а не из нравственных идеалов. Народ свои разбойничьи набеги провозглашает священными – в этом суть английского мессианизма. Отсюда отталкивающая амальгама национального эгоизма с попытками религиозного преображения. Кальвинистским принципом – «так угодно Богу» – оправдывается любая жестокость в убеждении, что никакие грехи не упраздняют факта избранности свыше»[513 - Шубарт В…, с. 302–303.]. «Англичанин – не художник, не мыслитель, не солдат; он – торговец. Он не ищет ни славы, ни истины; он ищет добычи», – заключал Шубарт[514 - Шубарт В…, с. 301.].

Однако время вносило свои коррективы. Они явно видны в речи У. Черчилля, в которой он формулировал свои принципы развития Великобритании: «Система свободной торговли и дешевого продовольствия дала возможность английскому народу из глубины нищеты и страданий подняться на первое место среди народов мира…[56 - Говоря об английском народе, отмечал Трухановский, «Черчилль делал вид, будто не знает, что в это время Ч. Бут и С. Раунтри провели обследование жизни английских трудящихся в ряде районов и неопровержимо доказали, что одна треть населения Англии находится на грани голода». (Трухановский…, с. 70).] Политика консервативной партии, должна быть политикой империализма. Но не одностороннего империализма… Лорд Биконсфильд (Дизраэли)… не пренебрегал великими вопросами социальных реформ. В его уме первое и главное место занимала судьба и процветание английского народа…»[515 - Трухановский В.Г…, с. 72.].

И хотя империализм еще оставался одним из главных приоритетов Великобритании, в 1920–1930-е годы все большее значение стали приобретать социальные реформы. Благодаря более развитому чувству индивидуализма и либерализма в Англии они значительно отличались от континентальных аналогов. Но это вовсе не значит, что их не было вообще.

Социалистическая революция английского типа на Британских островах шла полным ходом, утверждал в 1934 г. Ф. Рузвельт: «Эти люди (критики) ставят нам в пример Англию. Они хотят, что бы мы поверили, будто Англия добилась успехов в борьбе с депрессией, не прилагая ни каких усилий, просто положившись на естественный ход вещей. У Англии есть свои особенности, как и у нас свои, но я сомневаюсь, чтобы хоть один осведомленный наблюдатель мог упрекнуть Англию в очень уж большом консерватизме пред лицом нынешней чрезвычайной ситуации. Разве не факт, что все время… Великобритания по многим направлениям социального обеспечения продвигалась быстрее Соединенных Штатов? Разве не факт, что отношения между трудом и капиталом на основе коллективных договоров в Великобритании получили гораздо большее развитие, чем в Соединенных Штатах?

И стоит ли удивляться, что консервативная пресса Англии с простительной иронией называла наш «Новый курс» просто попыткой угнаться за английскими реформами, которые идут уже не менее десяти лет»[516 - Рузвельт Ф. Радиообращение 30 сентября 1934 (Рузвельт Ф…, с. 82)].

Косвенную оценку достижений социальной политики Англии в 1920–30-е годы невольно сделал У. Ширер, и хотя его выводы нельзя считать обобщающими и решающими, тем не менее они являются весьма показательными: «Молодое поколение Третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры. Я не раз задумывался об этом позднее, в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных… Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами – трагический пример того, как правители Англии безответственно пренебрегали молодежью»…

Социалистическая революция в Англии продолжится после Второй мировой войны. В 1945 г. на выборах победят лейбористы, которые национализируют угольную промышленность, оборонные предприятия, транспорт, но главное проведут радикальные реформы в здравоохранении и образовании. Теперь медицинская помощь и высшее образование станут доступными для людей из всех классов. Консерваторы, победившие на выборах в 1951 г., будут вынуждены продолжить политику лейбористов в данных вопросах. Социалистическая революция стала необратимой.

Франция

Французы отличаются от всех других европейских народов тем, отмечал В. Шубарт, что: «француз существо социальное… типично французским литературным жанром стал социальный роман, мастером которого является Бальзак; а социология, как ее обосновал Конт, – типично французская наука»[517 - Шубарт В…, с. 312–313]. Уже в лозунгах Великой французской революции звучали призывы к братству – социальному единению. Во Франции социалисты были близки к захвату власти в 1851 г. и только переворот Луи-Наполеона предотвратил его[518 - Подробнее см.: Смирнов А. Империя Наполеона III. М.: ЭКСМО, 2003, с. 159–163, 183–190]. В теории французы оставались первыми социалистами, хотя на практике, в социальных реформах отставали даже от кайзеровской Германии.

Для того чтобы понять Францию, нужно понять французов. А для этого стоит обратиться к наблюдениям тех выдающихся авторов, которые с разных сторон описывая особенности нации, постепенно дают представление о ее обобщающем портрете:

Ф. Уильямс обращал внимание на огромную аморфную массу крестьян и мелких предпринимателей, которые «были консерваторами в социальном и экономическом плане, но при этом ярыми республиканцами… Будучи обязаны своим положением Революции, они были полны решимости сохранить революционное наследие. Это и было главной причиной любопытного противоречия между их словами и поступками: революционная лексика в политической сфере, консервативный характер в общественной деятельности»[519 - Crisis and Compromise: Politics in the Fourth Republic, Lnd., 1972, p. 45 (Larkin M. France since the Popular Front., Oxford, 1997, p. 35)].

Н. Бердяев был удивлен тем, что «из всех народов французы более всего затруднены в своих отношениях к ближнему, в общении с ним, это результат французского индивидуализма… У французов меня поражала их замкнутость, закупоренность в своем типе культуры, отсутствие интереса к чужим культурам и способности их понять». «…во французской мысли, несмотря на скептицизм, на полную свободу искания истины, было довольно большое единство и даже надоедающее однообразие. Почти все верили в верховенство разума, все были гуманистами, все защищали универсальность принципов демократии, идущих от французской революции. Мысль немецкая или русская казалась темной, иррациональной, опасной для будущего цивилизации восточным варварством»[520 - Бердяев Н. А. Самопознание. М.: Эксмо-пресс, Харьков: Фолио, 1999, С. 502–503, 527.].

Н. Тургенев за полвека до этого, накануне войны 1871 г. писал: «Я и прежде замечал, как французы менее всего интересуются истиной… Они очень ценят остроумие, воображение, вкус, изобретательность, – особенно остроумие. Но есть ли во всем этом правда? С этим нежеланием знать правду у себя дома соединяется лень узнать, что происходит у других, у соседей. И притом, кому же неизвестно, что французы – «самый ученый, самый передовой народ в свете, представитель цивилизации и сражается за идеи»… При теперешних грозных обстоятельствах это самомнение, это незнание, этот страх перед истиной, это отвращение к ней – страшными ударами обрушились на самих французов»[521 - Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28 тт. – М. – Л.: Наука, 1968 (Кремлев С. Россия и Германия…, с. 17–18)]. «Я все это время прилежно читал и французские, и немецкие газеты – и, положа руку на сердце, должен сказать, что между ними нет никакого сравнения. Такого фанфаронства, таких клевет, такого незнания противника, такого невежества, наконец, как во французских газетах, я и вообразить себе не мог…»[522 - Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28 тт. – М. – Л.: Наука, 1968 (Кремлев С. Россия и Германия…, с. 19)]

Наиболее глубокий и всесторонний анализ психотипов европейских народов накануне Второй мировой войны очевидно оставил В. Шубарт. Его выводы обобщают и развивают вышеприведенные наблюдения: «Француз и сегодня все еще живет, как во времена своей революции… В мчащуюся вперед эпоху индустрии и техники он вступил только разумом, не сердцем. Франция – страна крестьянская; ее жителям, особенно в провинции, свойственна степенность крестьянина… У француза несравненно больше времени и больше досуга, нежели у немца или англосакса. Если вы увидите в Париже загнанных людей, знайте: это проезжие немцы…»[523 - Шубарт В…, с. 318].

Не случайно Дж. М. Кейнс сравнивая Францию и Германию в 1914 г. отмечал, что с момента объединения последней в 1870 г. Германия благодаря упорному труду стремительно взлетела на вершину мирового могущества. Франция же в этот период наслаждалась жизнью и даже сокращала свое население, все больше отставая в промышленном и экономическом развитии от своего соседа[524 - Keynes J.M…, p. 30–31.].

Шубарт характеризовал французов, как народ «мещан-буржуа, к которым относится также и большинство рабочих… «Любите землю!» – вот императив этой нации. Она ищет земного блага, хорошей жизни, радостей за столом и в постели… Облагороженное наслаждение жизнью заполняет всю ее целиком… (мое искусство и моя профессия – жить), – сказал Монтень… (как прекрасна жизнь) – вот житейская мудрость этой страны. Первое место здесь занимает право на жизнь, а не на труд, как в Германии»[525 - Шубарт В…, с. 313–314.].

По отношению к другим народам отмечает В. Шубарт «чувство непременного превосходства над ними во всем – первое и единственное ощущение, возникающее у француза при взгляде на них… Француз не учит иностранных языков, неохотно ездит в другие страны. Он путешествует по своей стране или по ее колониям. Франция для него – целый мир. Немец не интересуется миром потому, что мир отталкивает его, а француз – потому, что влюблен в себя»[526 - Шубарт В…, с. 313].

«Француз так же экономен, мелочен и малодушен, как и немец, он скуп и полон забот о будущем с никогда не ослабевающей потребностью в гарантиях. К друзьям он, может быть, относится щедрее немца, но русские масштабы и к нему неприложимы, это его лишь скомпрометировало бы. Гарпагон у Мольера – типично французский образ. За милые сердцу идеи француз отдаст жизнь, но не сбережения. Он стремится к неподкупной искренности в науке, но сделать честную декларацию доходов… это свыше его сил. Из предусмотрительности он ограничивает и число своих детей: состояние не должно дробиться на множество долей, иначе его не хватит никому. – Все это говорит о том, что и француз глубоко страдает от изначального страха – этого основного зла прометеевской культуры»[527 - Шубарт В…, с. 309–310].

«Как схожи Декарт и Кант – наиболее типичные представители духа своих наций! Изначальный страх – преобладающее ощущение и у француза. А поскольку у них борьба против него концентрируется в области теории, то в своем мышлении он даже еще холоднее и непреклоннее, чем пруссак»[528 - Шубарт В…, с. 306]. «Методом, с помощью которого француз борется с изначальным страхом, является рассудок, но не воля. Он думает глубже немца и англосакса, но менее деятелен, чем они. Его доверие к разуму безгранично»[529 - Шубарт В…, с. 307].

«Француз хочет отличаться от других, но не стремится к уединенности. Русский – братский всечеловек, немец – радикальный индивидуалист, англичанин – типовой индивидуалист, француз – индивидуалистическое социальное существо. Француз видит в человеке существо, стремящееся к обществу, но не ради общества, а ради самого себя. Он нуждается в обществе, как в фоне и резонансе собственной персоны. Жизнь француза проходит под знаком соревнования… Главное – выделиться среди других, будь то политическая или боевая слава, художественный успех, научное достижение, богатство, власть, изысканность манер или галантность, воздействие красноречия или искусство повелевать массами. Отсюда честолюбие и тщеславность француза. Gloire и honneur (слава и честь) для него наиважнейшие понятия. Решающим считается не то, что человек из себя действительно представляет, а то, каков его вес. Забота о социальной видимости цветет пышным цветом»[530 - Шубарт В…, с. 307].

В Первой мировой войне Франция из 40 млрд. франков зарубежных капиталовложений потеряла 25 млрд., в том числе 18,3 млрд. – в России[531 - Bernard Ph. Le Fin d’un Monde. 1914, 1929. P., 1975, p. 111; L’Economiste francais, 1924, 18 octobre (Ачкинази Б. А. Национальный блок и проблемы хозяйственной реконструкции Франции// Актуальные проблемы новейшей истории Франции, Грозный, 1980, с. 16)]. В целом военные разрушения, материальный ущерб и сокращение золотого запаса в сумме составили 55 млрд. франков; кроме того, война отяготила Францию 35 млрд. долгов своим союзникам, в первую очередь Англии и США. Правда, небольшие государства Европы должны были Франции 17 млрд., но рассчитывать на его погашение в ближайшем будущем французам не приходилось[532 - Sauvy A. Histoire economique de la France entre les deux guerres 1918–1931, P., 1965, p. 31 (Ачкинази Б. А. Национальный блок и проблемы хозяйственной реконструкции Франции// Актуальные проблемы новейшей истории Франции, Грозный, 1980, с. 18)].

В выигрыше от войны, по данным оппозиции, оказался только крупный капитал: монополии обогатились за время Первой мировой на 40 млрд. фр., по другим данным, их доходы только за 1918 г. составили почти 100 млрд.[533 - Le Matin, 1919, 15 fevrier; Королев И.С. Ленин и международное рабочее движение 1914–1918. М., 1968, с. 4 (Ачкинази Б. А. Национальный блок и проблемы хозяйственной реконструкции Франции// Актуальные проблемы новейшей истории Франции, Грозный, 1980, с. 19)]. С окончанием войны крупный капитал развернул борьбу за демобилизацию экономики и промышленности, за дерегулирование, за снятие ограничений на экспорт капитала, за возвращение к свободе торговли и обширному импорту. Правительство с трудом шло на уступки, поскольку эти меры вели к разорению мелких предпринимателей.

Дефицит бюджета покрывался косвенными налогами и налогами на сделки, наносящими удар как по трудящимся, так и по мелкой буржуазии. Раскол между крупной и мелкой буржуазией, правыми и умеренными политическими партиями постепенно углублялся. Для покрытия растущего дефицита, французское правительство обратилось к банку Моргана «всегда готово(му) прийти на помощь ради стабилизации». Однако, когда в 1919 г. настал срок возврата кредита, оказалось, что печатный станок, пущенный для покрытия дефицита, съел почти ? стоимости франка. В течение последующих лет франк продолжал прыгать вверх-вниз. Был момент, когда стоимость франка падала до 1/10 первоначальной стоимости[534 - Kindleberger C. A Financial History of Western Europe. NY., Oxford University Press, 1993, p. 339–340 (Бернстайн П…, с. 262–263)].

В марте 1924 г., в то время как приближалось время оплаты значительной части госдолга, резко вырос дефицит бюджета и рынки отказались от сотрудничества с французским минфином. Началась паника, и французы кинулись менять франки на доллары и фунты. В отчаянии правительство снова обратилось к Моргану с просьбой о займе в 50 млн. долларов. Эксперты Моргана решили, что этого мало, и предложили удвоенную сумму, но на жестких условиях: золотое обеспечение кредита, повышение налогов, сокращение расходов на реконструкцию и отказ от принятия новых расходных программ. Несмотря на то, что сделка остановила катастрофическое развитие событий и курс франка начал расти, ее условия настолько возмутили население Франции, что на майских выборах правительство пало[535 - Kindleberger C. A Financial History of Western Europe. NY., Oxford University Press, 1993, p. 343 (Бернстайн П…, с. 263)].

Между тем постоянное обесценивание франка и устранение германского конкурента способствовали увеличению экспорта, стимулировавшего рост производства. Объем экспорта к 1924 г. вырос почти в 1,5 раза, по сравнению с довоенным периодом. С другой стороны, германские репарации позволили Франции осуществить реконструкцию тяжелой промышленности, к которой добавился потенциал высокоиндустриальных районов Эльзаса и Лотарингии, полученных по Версальскому договору. В результате уже к 1924 г. Франция достигла довоенного уровня производства, а к 1930 г. превысила его на 40 %. Однако, хотя промышленное производство во Франции выросло с 1920 г. до 1929 г. почти в два раза, ее доля в мировом промышленном производстве снизилась, и она значительно отставала от Англии и Германии.

Промышленное производство и экспорт (в % к 1913 г.), торговый баланс (в %), золотой стандарт (в % от номинала) Франции

Отличие Франции от других великих держав заключалось в значительно меньшей емкости внутреннего рынка, что было связано с чрезвычайно высоким удельным весом мелкособственнических слоев. Французское сельское хозяйство, со времен Великой революции давшей крестьянам землю, в виду малоземельности оставалось полунатуральным, низкотоварным. Аналогичная ситуация складывалась и в городах, где преобладало в основном мелкое промышленное производство, особенно в таких специфических для Франции отраслях легкой промышленности, как производство модного платья, предметов роскоши и т. д. Отставание в промышленном производстве Франция компенсировала своей активностью в банковском деле, что придавало французскому корпоративному капиталу ростовщический характер. Так, в 1929 г. доход от промышленности составил 10,5 млрд. фр., а от ценных бумаг – 28,3 млрд.[536 - Арзаканян М.Ц. Новейшая история Франции. М., 2002, с. 28].