– Надо уходить отсюда! – сморщила носик Снежана. – Запахи просто непереносимые!
– Амбре знатное! – согласился Михаил, сплюнув. – А вообще странно, что «двухсотые» лежат так долго. Обычно за нациков убирали трупы мы. Может, это серая зона?
– И артиллерия молчит…
– Вот-вот.
Тарас нашёл с краю лесополосы упавшее дерево, присел, шлёпнул ладонью по стволу.
– Присядьте.
Снежана поколебалась, но последовала совету.
Ларин остался стоять, бдительно держа руку на рукояти автомата.
– Давайте рассуждать здраво, – продолжил Тарас. – Первое: я целился в наш двадцать третий реал, и, хотя очевидно промахнулся, мы вышли где-то в соседних реалах, то ли в двадцать втором, то ли в двадцать четвёртом. Второе: все реалы рождены матричным, поэтому запутаны меж собой и во многом идентичны. А это, в свою очередь, означает, что в них должны быть все мы, а также наши знакомые и родственники, а главное – должны сохраниться номера телефонов и коды раций. В таком случае мы можем связаться…
– С самими собой! – хохотнул Ларин.
– С собой вряд ли, хотя чёрт его знает, какие сюрпризы ожидают нас от этой запутанности. Предлагаю следующее: попытаться через спутник установить контакты со всеми, у кого могут быть рации, поскольку мобил у нас нет.
– Я покличу своих! – загорелся Ларин. – Штопора, Соло, капитана Дербенёва.
– Но радиус раций ограничен, – напомнила Снежана. – Если над нами не висит спутник, никому ты не дозвонишься.
– Тогда и мы тоже.
– И мы.
Постояли в тишине, пытаясь оживить шлемные рации.
– Олег не отвечает, – сказала Снежана, размышляя. – Я могу связаться с дежурным по Управлению разведки или со своими ребятами, с Костей Савиным.
– Хорошо, попробуй, я же позову Рогожина или дежурного в ЧВК.
– Если твой ЧВК существует.
Снова включили рации, разошлись по леску, просматриваемому насквозь из-за оголённых пожаром деревьев.
Тарас вызвал начальника ЧВК, но Рогожин не ответил ни через минуту, ни через три. Тогда, вспомнив ряд цифр и букв кодовой связи, он набрал номер штаба ЧВК. К немалой радости капитана (номера не изменились!), дежурный ответил быстро, назвав себя:
– Ротмистр Пигунов, кто на заборе?
– Капитан Лобов, – сказал Тарас, пытаясь вспомнить личность ответившего. – Пигунов? Новенький?
– Д-да, – почему-то споткнулся на слове дежурный. – Лобов? Прошу прощения, товарищ капитан… какой Лобов?
– А разве у нас два Лобовых?
– Н-нет… но вы… погибли!
Сердце дало сбой. Такого Тарас не только не ожидал услышать, представить не мог, что в других реальностях может случиться всё, что угодно. Пауза затянулась, он опомнился:
– Была оперативная необходимость… в моей гибели. Я жив. Рогожин у себя?
– Н-нет, в Белоруссии…
– Доложите обстановку.
– Где вы?
Тарас невольно огляделся по сторонам.
– Похоже, серая зона, сотни трупов по всем буеракам.
– А-а… высохшая купянская пойма… укропы попытались атаковать «Абрамсами» и пехотой, их встретили.
– Но фронта не слышно…
– Наши отошли к Курдюмовке, взяли паузу для сбора «двухсотых» и «трёхсотых». Поэтому арта молчит.
– Зачем босс полетел в Белоруссию?
В голосе Пигунова прозвучало сожаление:
– Нас расформировывают. Часть штурмовиков уходит в Белоруссию, из-за чего босс и поехал туда, остальные вливаются в армию под крыло командующего.
– А ты?
– Я остаюсь.
– Ясно. Не удивляйся, если вопрос покажется странным: какой сейчас год?
– Э-э… что?! Год?! Двадцать четвёртый… Вы серьёзно?!
– Месяц?
– Э-э… август… двенадцатое.
– Спасибо, ротмистр, желаю уцелеть.
– Чем я могу помочь? Вас эвакуировать?
– Я сам, будь! – Тарас выключил рацию и несколько секунд неподвижно стоял на чёрно-красной дернине, переваривая новости.
Подошёл растерянный и удивлённый Ларин.
– Знаешь, какой сейчас год?