Ко времени моих слёз

– Господу помоли-и-имся… О имени Твоям, Господи Боже Истинный, и Единароднаго Твояго Сына, и Святаго Твояго Духа, возлагаю руцу мою на раба Твояго Арсения, сподобльшагося прибегнути ко Святому Имени Твояму, и под кровом крил Твоих сохранитися…

И в это время в церковь, растолкав собравшихся прихожан, вбежал дед Арсика Терентий Митрофанович:

– Остановитесь!

Батюшка запнулся, удивленно поднял голову.

За стенами церкви сверкнула молния, загрохотал гром.

Терентий Митрофанович, высокий, слегка сутулый, седой, с широкими сильными плечами, одетый в старинный кафтан, под которым виднелась белая рубаха, подошел к жене и дочери, взял Арсения на руки:

– Прошу прощения, отец Мефодий, но я согласия на крещение сего отрока не давал. Ему уготована другая судьбина.

Батюшка огладил бороду рукой, откашлялся:

– Сие действо добровольно, паче миролюбиво, однако ж не след прерывать священнодействие…

– Я сказал, сей хлопец не будет крещен! Еще раз прошу прощения. Идем, внучек.

Дед направился к выходу из церкви, не глянув на жену и дочь. Те, заговорив разом, бросились за ним, хватая за рукава. Бабушка отстала первой, заплакала. Зашумели односельчане, многие из которых знали семью Гольцовых. Скандала никто из них не ожидал.

Арсений, перепуганный происходящим, тоже заревел.

Вышли на площадь перед церковью, окруженную громадными – в два-три обхвата – деревьями. По листьям уже шуршали капли дождя, стемнело, будто наступил вечер.

– Не плачь, соколик, – ласково сказал дед, проведя по волосам мальчика заскорузлой ладонью. – Не надо тебе носить на груди крест с распятым нерусским богом. Твой род поклоняется другим богам, твоим прапредкам. Ты им не раб, а отпрыск, потомок.

– Старый, зачем ты это сделал? – подошла расстроенная бабушка, утирая слезы. – Батюшку обидел, нас опозорил…

– Мой позор – мне и ответ держать! – сверкнул глазами Терентий Митрофанович. – А батюшка простит, не впервой. Его бог всем и все прощает.

– Пойди, повинись, Арсика все равно крестить пора…

– Повинюсь, а крестить не надо. – Старик легко поставил мальчика на землю, присел перед ним. – Ты мне веришь, внучек?

Арсений перестал плакать, раскрыл глазенки, кивнул серьезно:

– Верю.

– Вот и славно. Помни, твой путь – по другую сторону креста. Когда вырастешь, к тебе придут люди…

– Какие?

– Хорошие, ты поймешь. Они – ратники Рода русского, помоги им.

– Ладно, дедушка. Только ты со мной будь.

– Я всегда с тобой буду. Постой тут, я в молельню схожу, с батюшкой поговорю, объясню ему кой-чего. – Терентий Митрофанович выпрямился, бросил бабушке: – Я сейчас, – и скрылся за дверью церкви.

– Стыдно-то как… – пробормотала мать мальчика, кутаясь в платок. – Пошли отсюда, смотрят все…

Она взяла Арсения за руку, потащила за собой, но дождь усилился, и они спрятались под высокой ветлой.

– Переждем немного.

– Не надо бы тут стоять… – начала бабушка.

Из-за ограды церкви вышел дед, увидел семейство под деревом, метнулся к нему.

– Уйдите оттуда! Надька, Анна – быстро ко мне!

Женщины переглянулись. Бабушка нерешительно затопталась на месте, раскинула над Арсением платок.

Подбежал дед, схватил мальчика на руки, толкнул дочь и жену под начавшийся ливень:

– Бегите!

Они заторопились, и в этот момент в ветлу ударила ветвистая молния, озарив окрестности мертвенно-синим светом.

Удар, треск, грохот, звон в ушах! Кто-то с силой бросил Арсения вперед.

Он ослеп и оглох, закричал от боли, летя по воздуху как птица. В глазах запрыгали огненные колеса, и сквозь их верчение на мальчика глянули налитые черной жутью страшные глаза…

Затем последовал еще один удар, он стукнулся виском обо что-то твердое и потерял сознание…

БЫТИЕ

Арсений Васильевич очнулся от воспоминаний, сделал несколько приседаний, отжался полсотни раз от пола и поплелся в ванную комнату принимать душ.

Дед Терентий Митрофанович погиб, спасая внука, сгорел от разряда молнии, только пепел остался, хоронить было нечего. А у Арсика на всю жизнь сохранилась отметина на виске – шрам в форме трезубца, то ли след молнии, то ли след удара об ограду церкви. Его так и прозвали в школе – Меченый. Только в институте он избавился от этой клички, пряча синеватый шрамик под волосами.

Деда, вернее, то, что от него осталось – горстку пепла, похоронили на окраине Родомля, рядом с могилами родичей и предков Гольцовых. Но слова его Арсений запомнил на всю жизнь. Поэтому когда ему исполнилось девятнадцать лет и к нему в общежитие – он поступил в Рязанский радиотехнический институт – пришли двое мужчин, Арсений не удивился их предложению и выслушал гостей спокойно, посчитав, что именно они и есть те самые «хорошие люди», о которых говорил дед.

В принципе, они ничего особенного и не сказали, говоря полунамеками и ссылаясь на необходимость соблюдать тайну беседы. Сообщили только, что он человек, «отмеченный Вышней Сущностью», и что ему предстоит в скором времени стать неким «внешним оператором», управлять формированием энергоинформационных процессов.

– Каких процессов? – переспросил заинтересованный Арсений.

– Корригирующих Систему экосфер, – был ответ. – Тебе лучше этого не знать, работать будет твое подсознание – в иных, горних мирах. Жить же ты будешь, как все люди, разве что смирнее и обеспеченнее. Об этом мы позаботимся.

Все так и получилось.

Арсений закончил институт, получил распределение в Институт летно-испытательной аппаратуры в городе Жуковском, под Москвой, переехал по месту работы с дочкой и женой и уверенно начал карьеру инженера-разработчика радиоэлектронной аппаратуры. О встрече с «хорошими людьми» он почти забыл, пока один из них сам не напомнил ему события двадцатилетней давности – отказ от крещения и гибель деда.

Этот человек мало изменился за прошедшее с момента первой встречи время, что неприятно удивило Арсения. Хотя в молодости он не искал этому феномену объяснений. Просто не задумывался над ним. Его тогда больше волновали другие проблемы, житейские: семья, работа, жилье, воспитание дочки, обживание на новом месте. В первую очередь – работа, потому что это казалось главным, хотя на поверку все повернулось иначе. Главным должны были стать покой и благополучие близких. Но это он понял лишь тогда, когда умерла жена – внезапно, остановилось сердце, хотя никогда ничем не болела, и Арсений в сорок восемь лет остался один.

Дети к тому времени жили уже отдельно: дочь Марина в Москве, сын Кирилл – в Муроме. С тех пор Арсений Васильевич так и обитал – один в трехкомнатной квартире на бульваре Славы, все в том же Жуковском, уже семь лет. Работал в ИЛИА, став начальником лаборатории контрольно-измерительных комплексов, – пятнадцать человек в подчинении, из них девять женщин, – два раза в неделю сражался в спортзале института в волейбол с приятелями и сослуживцами, один раз играл в преферанс в дружеской компании, изредка встречался с женщинами, но второй раз не женился. Считал, что для этого надо влюбиться, а он продолжал любить жену.

Однако никто из друзей и приятелей на работе, никто из родственников не знал, что помимо государевой службы Арсений Васильевич Гольцов с л у ж и т еще и в другой организации, суть деятельности которой он и сам понимал смутно. Однако служил, веря, что дед плохого не посоветует, потому и завещал ему именно этот путь – «по ту сторону креста».