Мир приключений (Сборник)

– С базы передают – там творится нечто невероятное! – вторил ему оператор связи. – Рушатся дома, землетрясение силой до десяти баллов!

В зал ворвался полковник охраны.

– Все наверх, живо! Господин генерал, надо немедленно покинуть пост! Здесь нас задавит в два счета, не поможет и двухметровая броня!

– Они передают – землетрясение распространяется по всей Америке! – рыдал сквозь грохот ломающихся конструкций и бьющейся аппаратуры связист. – Города погребены под обвалами, идет цунами… Все, нет связи!

– Этого не должно было быть, не должно! – причитал генерал Баум, ползком направляясь к шахте лифта. За ним, цепляясь за неровности пола, потянулись объятые ужасом операторы и инженеры, в глазах которых росло безумие.

«Не должно!» – подумал Каудери, хватаясь за протянутую руку полковника. Он вдруг вспомнил когда-то прочитанный им доклад ученого-эколога Артура Блисса на ассамблее ООН по вопросам охраны экологической среды. «За последние тридцать лет, – докладывал Блисс, – увеличилось не только количество землетрясений, но и их сила и соответственно ущерб, наносимый человечеству. Замечена тенденция роста количества землетрясений из года в год, и невольно напрашивается вывод – не связано ли это с деятельностью человека?»

Вот и ответ.

Каудери смотрел на единственный уцелевший экран, на котором ворочались жуткие багрово-черные тени: землетрясение словно нарочно пощадило его: мол, смотрите, что вы натворили. Генерал не мог отвести взгляда.

Реакция природы на нашу «цивилизационную» деятельность когда-нибудь должна была превысить безобидный уровень. Мало мы ее били, кромсали, резали и рвали своими взрывами? Ядерными, термоядерными, нейтронными, лазерными… А теперь и гравитационными! Последняя капля… Надо же, как «удачно» подобрали яйцеголовые название испытаниям – «Терпение»! Вот и лопнуло терпение природы… Господи, неужели это конец?!

Зал разорвала еще одна трещина, и генерал Баум с воплем исчез в ее алой глубине вместе со свитой. Та же участь постигла и полковника безопасности вместе со взводом охраны.

«Все кончено. Все!..» – Каудери в оцепенении смотрел, как сближаются стены. Со всем миром покончено! Происходит очищение цивилизации!.. В огне и разгуле стихий родится новый мир, который, возможно, будет счастливей… Что ж, тем лучше, не надо теперь постоянно ждать конца света и мучиться этим ожиданием. Права была жена, предупреждая, что вся жизнь военного эксперта – ожидание конца…

Все, ждать больше нечего!

Отколовшаяся от стены плита придавила генерала к полу, и он закричал…

* * *

…и почувствовал, что его трясут за плечо. Он открыл глаза и увидел над собой испуганное лицо жены.

– Проснись, Генри, что с тобой?

– Я… кричал? – вяло спросил Каудери, возвращаясь к действительности из кошмарного сна. – Который час?

– Три часа ночи.

Генерал откинул одеяло и сел в кровати, через пижаму помассировал сердце, посидел, глядя на выключенный ночник.

– Опять снилось, что я на полигоне, – пробурчал он наконец. – На испытании бомбы… будь она неладна!

– Но ведь ты же отказался от инспекции. – Успокоенная жена присела рядом, кутаясь в плед.

– Отказался, – усмехнулся Каудери. – И в результате я – генерал в отставке. Разве это меняет дело? Кто-то другой в это время… Кстати, который час, ты сказала? Ага, вот мои часы, упали… Так, пять минут четвертого. А в три вылет… сейчас самолет над пустыней… Дай бог, чтобы ее терпение оказалось беспредельным!

– Чье? – не поняла жена. – Чье терпение?

В тот же момент слабо дрогнул пол комнаты, качнулась и упала с тумбочки ваза с цветами.

– Что это?! – шепотом спросила жена.

– Что? – глухо повторил генерал и вдруг с ужасающей отчетливостью представил себе, как за тысячи километров от Индианаполиса, в центре черно-оранжевой пустыни вырастает ослепительно белый, с желтым, смерч и голубизна неба сменяется багрово-черной, грохочущей, ядовитой для всего живого мглой…

Волейбол-3000

Этот парень привлек внимание Устюжина едва ли не с первого своего появления в зале. За двенадцать лет тренерской работы Устюжину пришлось повидать немало болельщиков волейбола – игры красивой, зрелищной и элегантной. Он видел разные лица: заинтересованные, радостно увлеченные, спокойные, иногда скучающие или откровенно равнодушные – у случайных гостей, и все же лицо юноши поразило тренера сложной гаммой чувств: оно выражало жадный интерес, напряженное ожидание, горечь и тоску, мерцавшую в глубине темно-серых внимательных глаз.

Юноша приходил на каждую тренировку сборной «Буревестника», появлялся в зале обычно за полчаса до начала и устраивался на верхней смотровой галерее зала, стараясь не очень привлекать внимание. Опытный глаз Устюжина отметил его рост – метра два или около этого, широкие плечи, длинные руки, и у тренера даже мелькнула мысль проверить юношу на площадке, однако с началом каждой тренировки он забывал о своем желании и вспоминал только после очередной встречи с поклонником волейбола, не желавшим, судя по всему, чтобы его замечали.

Через месяц Устюжин так привык к этому болельщику, что стал считать его своим. Случай познакомиться с ним пришел в руки неожиданно.

В субботу, отработав с женской сборной «Буревестника», Устюжин заметил своего заочного знакомого у выхода из зала и подошел:

– Здравствуйте, давайте знакомиться: Устюжин Сергей Павлович, тренер. Вас заметил давно, с месяц назад. Студент?

Юноша, ошеломленный появлением незнакомого человека, кивнул:

– Медицинский, второй курс.

– А на вид вам больше двадцати.

– Двадцать шесть. Я работал, потом поступил…

– Ясно. Как вас звать?

– Иван… Иван Погуляй.

– Знаменательная фамилия. – Устюжин усмехнулся, продолжая изучать парня. Теперь, стоя рядом, он понял, что недооценил его рост. Пожалуй, два десять – два пятнадцать, прикинул он с долей удивления. Неплохо! И все же чего-то ему не хватает… и взгляд у него напряженный, будто он боится… Чего?

– У меня предложение, Ваня, – продолжал тренер. – У вас идеальное сложение для волейбола. Не хотите заняться волейболом? Может быть, вы станете…

Устюжин замолчал, увидев, какое впечатление произвели его слова на молодого человека.

Лицо того побледнело, потом жарко вспыхнуло – до слез, губы дрогнули, раскрылись, напряглись.

– Если не играли раньше, не беда, – поспешил Устюжин. – Главное, что вы любите волейбол, это я уже заметил. За год мы с вами войдем в дубль-состав «Буревестника», даю слово.

Юноша покачал головой, сжав губы так, что они побелели, повернулся и пошел к выходу. Устюжин молча смотрел ему вслед, сразу все поняв: парень хромал. Нога не сгибалась в колене, и он относил ее чуть в сторону и ставил на полную ступню, все быстрей и быстрей, раскачиваясь из стороны в сторону, будто чувствуя взгляд.

Кто-то за спиной сожалеюще цокнул языком. Устюжин вернулся в зал и задумчиво присел на горку поролоновых матов, вспоминая отчаянное лицо и глаза парня, в которых бились боль, и ярость, и отчаяние.

Вернувшись домой, Иван дал слово больше на тренировки студенческой сборной не ходить, поужинал без аппетита, односложно отвечая на вопросы матери, потом заперся в своей комнате и долго стоял у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу и вспоминая минутный разговор с тренером. В душе царило странное спокойствие да сожаление, и он даже удивился этому, хотя тут же подумал: «Реакция? Или я действительно смирился с положением, привык? Угораздило меня прийти сегодня. Но кто же знал, что тренер подойдет с таким предложением! Неловко вышло… И все же как сказал тогда хирург после операции? „Терпение – это та скала, о которую разбиваются волны человеческого безрассудства“. Слова Дюма-отца. Оба они безусловно правы. Терпение и еще раз терпение – вот моя дорога, и лет через тридцать-сорок, к пенсии, – тут Иван усмехнулся, – я найду способ лечения раздробленного коленного сустава. А тогда милости прошу приглашать в сборную…»

Остаток дня он провел в библиотеке. Дома почитал на ночь «Трех мушкетеров», ощущая себя таким же ловким и сильным, как д’Артаньян, разделся, собираясь лечь спать, и в это время почувствовал, что не один в комнате.

Оглядевшись – тишина, мягкий свет торшера, тени от шкафов с книгами, тиканье маятника старинных часов, – он, сомневаясь в своей трезвости, тихо спросил:

– Кто здесь?

– Простите, – раздался из воздуха мягкий приглушенный голос. – Разрешите вас побеспокоить?