Менталитеты

Когда примарь пришел на работу, дежурный жандарм, докладывая о ходе дежурства, как-то непонятно, все время пытался смотреть в сторону. Лейтенанту это не понравилось, но на грозный его окрик, жандарм протянул ему какую-то бумагу и тихо, но быстро проговорил: «Час назад верховой привез из уезда, сказал – для вас». Лейтенант машинально взял бумагу, прошелся по ней глазами раз, потом еще раз и еще, еще. Заблокированное с налета сознание, пыталось не допустить информацию на телеграфной ленте к восприятию мозгом. Жандарм, зная содержание телеграммы и характер начальника, на всякий случай отошел на несколько шагов, в сторону двери…А тот вдруг, стал белым, как стена и тихо опустился на стол. «Все…Конец!» – это ощущение охватило его всего, он не мог ни кричать, ни рыдать – только тупо смотрел на бумагу в своих руках и стонал. Текст телеграммы был по-военному лаконичен: «Ваш отец, полковник, такой-то, геройски погиб за Великую Румынию, вчера, возле города Одесса». И – Все.

Просидев около получаса в оцепенении, примарь пришел в себя и позвал жандарма, благоразумно вышедшего перед этим во двор. «У нас что-нибудь выпить есть?»– хриплым голосом спросил он. Жандарм принес бутылку вина. Примарь залпом осушил её, как обычную воду и снова спросил: «А чего-нибудь покрепче нет у тебя?». «Нету, – ответил жандарм – но я знаю, где можно взять!». И продолжил: «Вчера приехали два брата из Ясс, один фельдшер, второй – аптекарь. Мы им помогали разгрузить бричку. Братья пока налегке приехали, на проверку, потом приготовят дома свои и семьи перевезут. Дома у них здесь раньше были, в них они держали амбулаторию и аптеку, но советы год назад, их отобрали. Тот аптекарь налил нам по стаканчику спирта из такой большой бутыли. Думаю, он его (спирт) еще не расходовал. А спирт хороший, медицинский.». «Пойдем, покажешь, где он живет!»– сказал примарь, и они отправились к Хаиму.

Когда подошли к дому аптекаря, остановились у калитки, лейтенант послал жандарма позвать хозяина. Через пару минут жандарм вышел и доложил, что хозяина дома нет, там прибирается какая-то женщина, белит стены, моет. А сам аптекарь, скорее всего, находится у брата – это через огород, на следующей улице, тоже крайний дом. «Сходи, позови его!» – приказал лейтенант, а сам сел на вкопанную рядом с калиткой, скамейку и стал ждать. Его била нервная дрожь, он не находил себе места, но пытался владеть собой и не показывать вида, что ему очень плохо. Буквально через несколько минут прибежал аптекарь, за ним еле поспевал бежать жандарм, а еще следом, – двигался еще боле раздобревший, чем был год назад, фельдшер Маркус. Аптекарь, приблизившись к офицеру, снял шляпу, поклонился, назвал себя и участливо спросил, что с офицером случилось, может какое-то лекарство надо, так у него кое-что в доме имеется…Подошел и фельдшер, тоже представился и поклонился. «Что-то мне нехорошо стало – сказал лейтенант – трясет всего. Может, простудился?». «Ну что вы – вступил в разговор фельдшер – в августе месяце! Может, что скушали не совсем свежее или непривычное?.А давайте-ка зайдем в дом, я посмотрю вас! Чего мы на улице разговариваем!». Зашли в дом, фельдшер сбегал домой за своим походным саквояжем, лейтенант лег на кровать, Маркус его прослушал, прощупал, посмотрел где надо, и заявил, что ничего особенного и неприятного он не заметил, и, вероятнее всего, это следствие нервных перегрузок при такой сложной работе, как у примаря, и в такое тяжелое, имелось (в виду – военное) время. Лейтенант отправил жандарма к месту службы, в примарию, чтобы избавиться от лишних глаз и завел разговор с братьями. Перед уходом, жандарм успел пошептаться о чем-то с аптекарем. Двое братьев, вместе с примарем, прошли в дом и разместились в большой гостевой комнате. Там стоял массивный дубовый стол, две деревянные скамьи, тяжелый старинный комод, а вдоль одной из стен – тоже старинная, скамейка – канапе, с красивой, выгнутой к стене, сплошной спинкой.

Лейтенант, уже по долгу службы, как примарь, поинтересовался у братьев – кто такие, откуда они, почему именно сюда приехали, и почему сразу не пришли в примарию. Старший из братьев, Маркус, рассказал все как есть: и что они раньше, жили и работали здесь, и что только вчера приехали, что вначале познакомились с двумя местными жандармами, те даже помогли им выпроводить новых жильцов и выгрузить вещи. Они жандармам все объяснили, и решили – привести в порядок свои дома, а потом уже идти и регистрироваться в примарию.

Братья показали примарю свои документы и копию главной ценности семьи Шварцман – Королевского Указа о привилегиях их семьи и приравнивание всех её членов к полноправным румынским гражданам. Указ этот был принят давно, но время его действия не было указано, поэтому все появляющиеся на свет потомки заслуженных предков, официально подпадали под его действие.

Лейтенанту все эти официальные премудрости были далеко безразличны. У него внутри все горело от горя, от злости, от непоправимости и бессилия что-либо изменить из того, что произошло с ним лично, в его семье. Ему надо было как-то забыться, оторваться от дикой действительности, а вместо этого, он выслушивал этих вшивых коммерсантов, для которых любая власть приемлема, лишь бы давала возможность где-то, что-то заработать и – побольше. Он играл роль хозяина села. Боярская гордость не позволяла ему просто попросить дать что-то выпить, а терпеть он больше уже не мог…

Выручил аптекарь, жандарм не зря перед уходом, что-то шептал ему на ухо. Хаим учтиво спросил: «Господин примарь, мы с братом, как раз собирались пообедать, не пожелаете ли вы, разделить с нами трапезу? Как раз вчера, по дороге сюда, мы заехали на городской рынок, и кое-что прикупили на первый случай, здесь же у нас пока ничего нет». Лейтенант согласно кивнул.

Все трое сели за стол, Хаим крикнул на кухню, где после побелки стен, мыла пол Надя: «Надя, подойди сюда!». Через минуту Надя вошла в зал. Раскрасневшаяся, с закаченными рукавами кофты, темно-русой косой, стройная, красиво и крепко сложенная, она была настоящей деревенской красавицей, смело и уверенно смотрела перед собой, но, увидев ненавистного фельдшера и незнакомого офицера, опустила глаза и спросила у Хаима: «Вы меня звали?». «Там на кухне в углу, корзина стоит плетеная, найди в ней помидоры, огурцы, брынзу, лепешки. Колбаска должна была остаться. Приготовь, что есть и принеси сюда, пожалуйста. А вначале, найди там же в корзине, чашки должны быть керамические, принеси их, до того, как еду приготовишь, и набери – графин воды». Надя принесла чашки, воду и пошла на кухню, готовить.

Братья, в компании с лейтенантом, расположились на скамейках вокруг стола. Аптекарь разлил в чашки спирт. В отличие от хозяев, лейтенант не разбавлял спирт водой, всем своим видом подчеркивая, что он не какой-то там «приравненный», а потомственный румын старинного боярского рода. Тем более – сегодня полный хозяин этого села.

Спирт не разбирался, кто хозяин в селе или в этом доме, он делал свое дело…Пока Надя принесла закуску, компания успела выпить по три раза. Сильнейший эмоциональный стресс после полученной телеграммы, бутылка вина и три порции спирта, не прошли для лейтенанта даром. Лицо у него покрылось красно-лиловыми пятнами, глаза еще больше выдвинулись из орбит, дышал он прерывисто и часто. Когда Надя ушла, он спросил у младшего из братьев, Хаима: «А что это у вас за женщина?». «Это соседка наша через улицу, Надя. Раньше пару лет работала у меня. Я попросил её помочь приготовить дом, к приезду семьи» – ответил Хаим.

«А у неё семья есть? – уточнил лейтенант. «Насколько мне известно, – сказал аптекарь – у неё есть муж и маленький сын. Мужа с началом войны, призвали в Красную армию, он сейчас где-то воюет, а живет она с тетей мужа».

Они выпили еще. Лейтенант спросил, как пройти в туалет, Хаим показал. Выхода из дома было два, даже три, если считать выход через бывшую комнату, где раньше располагалась аптека. Аптека соединялась дверью с домом и имела самостоятельный выход на улицу. Дверь на улицу закрывалась изнутри массивным железным засовом, и, так как давно не использовалась, – была заложена какими-то ящиками, банками, бутылями и прочими бывшими аптечными принадлежностями. Кроме главного входа, в доме был «рабочий» выход с задней стороны, на огород. Дверь этого выхода, тоже закрывалась изнутри на надежную задвижку.

Лейтенант вышел во двор через главный вход, обошел дом вокруг, посетил туалет и таким же путем вернулся обратно. Войдя в дом, решил помыть руки и зашел на кухню. Кухня была довольно просторная, светлая. Первое, что ему бросилось в глаза – в дальнем углу – Надя начинала мыть пол. В руках у неё был старый мокрый мешок, рядом – стояло ведро с водой. Она работала, нагнувшись в сторону угла, спиной к вошедшему лейтенанту, и, понятно, что не слышала его появления. Подоткнутая сзади юбка, ослепительно белые, красивые ноги, маятником мелькавшие перед его глазами: – слева – вправо, справа – влево, такая неуместная мирная обстановка, в чужом для него селе; и все, что накопилось у лейтенанта за этот день, подогретое обилием выпитого, вдруг синтезировалось в одну всепоглощающую мысль: «А ведь это её муж, мог убить моего отца под Одессой! Её муж, этой большевистской твари!!! А я здесь ею любуюсь!».