Тайна пролива «Врата скорби». Том первый

– Как, прямо так в гараже?

– Нет, так-то он в машине своей сидел, в иномарке, – Ильин издевательски усмехнулся, – в «ДЭУ Матиссе», – ну, гараж-то не намного больше этой машиненки, зато весь целый стоит, с крышей и воротами. А больше там у него ничего и нет. Зато за стеной с метр соседнего гаража как по шнурке отрезало; и к нам перебросило. Так там этого добра… Да вы, товарищ подполковник, сами посмотрите.

Он приглашающе махнул рукой. Александр посмотрел на часы: две минуты до назначенного срока еще было, и он повернул за Валерием.

Да – соседский гараж, вернее полки от него, примыкающие к соседнему, целому строению – поразил бы воображение любого нормального мужика. Одних наборов с ключами, солидных пластиковых кейсов, Кудрявцев насчитал шесть штук; много инструмента отдельного – каждый на своем месте, любовно определенном ему прежним хозяином. Целый угол был занят крепежными материалами, рассортированными по пластиковым прозрачным коробочкам с притертыми крышками. В другом углу теснились остатки тех самых фанерных листов. Увы, ничего похожего на электрические или бензомоторные инструменты подполковник не увидел. Хотя невозможно было поверить, что у такого хозяина не было в гараже шуруповерта и болгарки, сварочного аппарата и дрели…

– А еще лучше, – дизельного генератора, – помечтал Кудрявцев.

Несомненно, все эти предметы в гараже рачительного хозяина были. Увы – не в том углу, где хотелось бы подполковнику. С этой мыслью он повернулся и пошел туда, где уже пыталась построиться его боевая команда. О сохранности склада инструментов у него душа не болела – знал, что Ильин даже одному гвоздю не даст пропасть.

Между тем команда, ожидавшая его, оказалась куда внушительнее, чем он предполагал. Рядом с Дубовым и Малышевым, Ершовым и Холодовым – чистым, донельзя довольным и дожевывающим бутерброд с колбасой, стояли: профессор с доцентом, израильтянка, девушка в белом халате с сумкой защитного цвета через плечо. Подполковник выудил из памяти: «Николаева Людмила Васильевна, старшая медсестра онкодиспансера, из Краснодара». Ну, это-то понятно, и вполне приемлемо.

А вот остальные, особенно доцент Игнатов – маленький, не выше метра пятидесяти пяти, с узкими плечами… Кудрявцев вдруг представил себе картину: Роман Петрович бредет, повесив на каждое плечо по два АКМ со снаряженными магазинами (каждый, между прочим больше четырех с половиной килограммов), а за спиной придавливает к земле ящик с патронами – еще двадцать пять кило.

– А ведь донесет, – вдруг понял он, – сдохнет, но донесет!

Но вот эта… Оксана ведь только что пробежала не меньше семи километров (по крайней мере так оценил расстояние Насер), да под горку, а ведь теперь идти придется в гору…

Израильтянка словно поняла его сомнения:

– Вы не думайте, товарищ командир, я дойду, я сильная. И вообще, я в Союзе биатлоном занималась, я даже с Анфисой Резцовой бегала…

– Ну и как? – живо заинтересовался Кудрявцев.

– Что как? – не поняла вопроса Гольдштейн.

– Как бегала-то, с Анфисой Резцовой?

– Да ну вас, товарищ подполковник! Кто Резцова, а кто я?! Еле-еле кандидата в мастера выполнила.

Подполковник мысленно присвистнул – кандидат в мастера спорта по биатлону… это совсем неплохо, а в их условиях даже замечательно. Он даже сделал паузу, прежде чем снять второй автомат с плеча. Но в результате АКМ все-таки оказался в руках у Холодова, а отряд пополнился еще одним членом – к изумлению Александра в компанию напросился Виктор Федорович Иванов, тот самый парень с чемоданом. Впрочем, удивлялся Кудрявцев недолго. В глазах Виктора, в каждом его движении – резком, нетерпеливым и… предвкушающем – читалось одно слово: «Мародерка!»

– Ну-ну, посмотрим, – усмехнулся командир, пропуская группу вперед и ныряя в чащу последним, одиннадцатым, – нет, двенадцатым, – поправил он себя, ощутив правой рукой шерсть на широком лбу Малыша.

Глава 5. Оксана Гольдберг. День первый – самый страшный

– Свои! – в первый раз за сегодняшний день сердце Оксаны забилось не от отчаянной тоски или смертельного ужаса, а от внезапно нахлынувшей радости, в то время как дыхание ее, напрочь сбитое многокилометровым кроссом, пыталось успокоиться. Тело ж, каким-то невозможным образом перенесшее эту невероятную для ее лет дистанцию, пыталось поудобнее устроиться в объятьях советского (точнее российского – поправила она себя) офицера.

Впрочем, устроиться она не успела, потому что через мгновенье была на земле, пристроенная крепкими руками бережно, но быстро; так же стремительно офицер метнулся навстречу одному из преследователей Оксаны. Она едва успела прохрипеть вслед ему: «Там еще!», – как русский исчез в чаще. Бандит же, который всю дорогу держался впереди и подгонял ее веселыми гортанными возгласами на арабском языке, которого Оксана практически не знала, лежал жалкой неопасной кучкой у самой кромки леса. Она перевела взгляд на людей, окружавших ее; усаживаясь поудобнее, она только улыбалась им, слушая вопросы на языке, который так и остался для нее родным. Улыбалась до тех пор, пока не вернулся ее спаситель – как иначе можно было назвать человека, привычно несшего на плече два автомата, которыми еще совсем недавно целились ей в спину арабские бандиты.

Казалось ничто не могло удивить ее сегодня; но когда офицер в наступившей тишине задал свой первый вопрос, Оксана не могла поверить своим ушам: этот молодой красивый подтянутый парень в камуфляжной форме с погонами подполковника (а как же – вероятного противника надо знать!) назвал ее прелестным созданием! Ее, для которой уже не десять, и даже не двадцать лет такое обращение было сведено к нулю. И которой привычным – практически повседневным – стал простенький брючный костюм темно-серого цвета и туфли на низком (очень низком!) каблуке. За них она, кстати, так благодарила бога все время, пока продолжался безумный бег по лесной дороге.

Однако удивляться ей долго не дали. Офицер, назвавшийся подполковником Кудрявцевым Александром Николаевичем, почти сразу объявил освободительный поход на арабских боевиков. Кто конкретно был подключен к этой акции, Оксана узнать не успела, потому что ее сразу же увела за собой женщина, точнее молодая девушка, назвавшаяся Зинаидой Егоровой. Зина, как оказалось, заведовала местной столовой – точнее тем, что заменяло русским столовую. На двух трубах какого-то невероятного диаметра были закреплены листы фанеры. Рядом были свалены в кучу какие-то лавки, стулья. Именно свалены, а не выстроены вдоль столов. Она сразу поняла почему: присядь на такую лавку, например она – с ее ростом в метр шестьдесят четыре – столешница была бы как раз на уровне подбородка.

Фанера не была покрыта ничем – зато практически вся она была заставлена тарелками, какими-то пластиковыми блюдцами и просто салфетками, заполненными бутербродами с колбасой, какой-то ветчиной, еще чем-то пахнущим нестерпимо вкусно. В самых глубоких тарелках горкой были навалены соленья – помидоры, огурцы, капуста; банки, в которых эта благодать очевидно хранилась раньше, стояли тут же – у Оксаны тоже не поднялась бы рука вылить рассол. И даже то, что виднелось внутри мутной жидкости – зонтики укропа, какие-то другие листья (она вдруг вспомнила, как бабушка закатывала точно такие же банки, добавляя по пять листьев смородины, которые торжественно собирала маленькая внучка, длиннющий лист хрена, зубчики чеснока и еще что-то, придававшее бабушкиным помидорам неповторимый вкус).

– Командир велел первыми кормить ребят, которые пойдут с ним, – громко объявила Зинаида и сделала паузу, подталкивая к столу Оксану, – и девчат.

Она скорее всего не сомневалась, что израильтянка в первых рядах помчится спасать соотечественников. В общем-то, она была права. Но Гольдберг не только поэтому была готова бежать обратно через мрачный и страшный, как теперь вспоминалось, лес. Почему-то ни лес, ни арабские бандиты где-то там не были теперь страшны – может потому, что группу должен был возглавить подполковник Кудрявцев. Оксана даже призналась себе, что лес и бандиты кажутся ей куда более безопасными с Кудрявцевым, чем эта мирная поляна без него.

Она успела откусить кусок от бутерброда и хрустнуть пупырчатым соленым огурцом; рядом вдруг оказался тот самый парень, который успел возмутиться ее (израильтянки) появлением. Однако сказать он ничего не успел – его тут же оттер гораздо более крепким плечом другой парень – светловолосый, улыбчивый, от которого явственно попахивало алкоголем весьма низкого качества. Не сказать, что Оксана так уж разбиралась в этом вопросе, но этот запах – резкий запах сивухи – тоже вдруг всплыл в памяти из далеких детских лет.

Впрочем, парень оказался вполне приятным в общении; назвался он Толей Никитиным, оказался бывшим трактористом какого-то таежного лесхоза. Почему бывшим? Потому что два дня, как отмечал выход на заслуженный отдых.

– Отпуск? – наивно поинтересовалась Оксана.

– Пенсия! – горделиво поднял к небу палец Никитин.

Тут только изумленная израильтянка узнала, что все, или почти все, парни и девчата, окружавшие ее, еще сегодня утром были ее сверстниками, то есть родились и выросли в Союзе, и что она сама «вполне себе ничего девчонка, а что израильтянка – это не страшно, не негра же…». После таких слов любая женщина, и Гольдберг не исключение, тут же помчалась бы на поиски зеркала.

Но тут перед накрытыми столами появился Кудрявцев и совсем скоро маленький отряд оказался в лесу, вернее на широкой тропе, по которой Оксана и прибежала меньше получаса назад. За первым же поворотом тропы подполковник остановил отряд; бросив берцы, которые он так и не выпустил из рук, к ногам невысокого тощего паренька, щеголявшего ярко-красными носками, еще совсем недавно новенькими, а теперь изодранными, не подлежащими никакой штопке, он скомандовал:

– Обувайтесь, товарищ доцент, – взмахом руки остановив зародившееся было возражение парня, продолжил, – Никитин, за мной!

Отсутствовали они меньше минут пять, за которые доцент, назвавший себя Оксане Романом Игнатовым, успел не только обуться, туго зашнуровав обувку, но и пробежаться несколько раз по периметру небольшой полянки, на которой их и оставил командир. Успели представиться, а вернее познакомиться друг с другом, и остальные участники похода. Как оказалось до сегодняшнего утра лишь двое были знакомы – этот самый Игнатов, действительно оказавшийся доцентом-биологом и Алексей Романов, профессор иностранных языков – так его представил доцент. Профессор держал в руках записную книжку внушительных размеров, скорее ежедневник, в который что-то беспрерывно записывал, ненадолго задумываясь. Отвлекся он только, чтобы улыбнуться Оксане при представлении. Доцент, в отличие от него, был вооружен «серьезнее» – в руках у него был длинный тесак самого зловещего вида. Зловещего потому, что все его лезвие покрывали запекшиеся разводы какой-то темно-бурой жидкости, скорее всего крови. Эти ножом он и махал, указывая на следующего члена отряда:

– Это Ершов Витя, Виталий Васильевич, наш художник. Успели Оксана м.., – он замялся, не зная отчества израильтянки; если у них (израильтян) вообще есть отчества.

– Михайловна, – подсказал профессор.

– Да-да, Михайловна, – поблагодарил кивком Игнатов, – так вот, по возвращении, Оксана Михайловна, рекомендую приобщиться к творчеству Виталия Васильевича. Очень, знаете ли, познавательно.

– Ага, – громко заржал вынырнувший из-за поворота тропы Никитин, – особенно с буквой «М»…

– Тише, – тут же одернул его появившийся следом командир.

Теперь все поняли, куда отлучались эти двое – в руках подполковник держал комплект камуфляжной формы, который он, не мешкая, сунул в руки профессора, наименее приспособленного к многокилометровому переходу. Его пижаму бордового цвета с ярко-малиновыми шелковыми отворотами с полным основанием можно было назвать профессорской, но для прогулки по лесу она никак не годилась. Профессор возражать не стал. Зайдя за спины двух женщин, он стал переодеваться; командир в это время инструктировал свой отряд.

– Володин, Холодов – авангард; не отрываться, темп ходьбы средний, без остановок; минут через сорок – сорок пять остановка – там как раз полянка интересная будет, прямо перекресток двух дорог…

– Ага, – вспомнила Оксана, – был такой перекресток. Она вдруг с ужасом подумала, что могла повернуть в другую сторону.

Однако командир не позволил ни ей, ни кому другому предаваться ненужным мыслям:

– За ним на расстоянии шагов пять по трое: Никитин – держишь правый фланг; Малышев – Левый. Игнатов – центр, – Двое парней, вооруженных топорами с красными топорищами синхронно кивнули и шагнули на фланги; доцент крепче сжал рукоять своего ножа, оставаясь на месте.

Подполковник продолжил:

– Следующие: Ершов слева, Иванов справа, Николаева – центр. Дистанция та же.

Парни, державшие в руках в качестве оружия лопаты с такими же красными черенками, кивнули, расходясь по местам. А вот Люда Николаева… («Медсестра, из онкоцентра – коллега, так сказать», – подумала Гольдберг, встречая взглядом подходившую девушку в белом халате), Николаева подошла к нераспределенной пока группе и достала из большой сумки, висевшей на боку, сверток и литровую бутылку минеральной воды.

– Возьмите, Александр Николаевич, – протянула она сверток командиру, – вы ведь поесть не успели.

Бутылку она сунула в руки Оксане и та благодарно улыбнулась – вроде бы как Николаева передала ей шефство над Кудрявцевым. Походный строй задержался меньше чем на полминуты – ровно на столько, чтобы подполковник успел сполоснуть ладони под тоненькой струйкой воды из бутылки, которую экономно вылила ему в горсть Гольдберг. Бутерброды, которые оказались в свертке, сооруженном из нескольких слоев бумажного полотенца, он жевал уже на ходу; к бутылке приложился, только проглотив последний кусок – предложив сначала ее Оксане, а потом профессору. Оба отказались – успели напиться в лагере.

Четвертым в их последнем ряду был огромный пес светло-рыжей масти, который не отходил дальше, чем на шаг от правого бедра командира и откликался на совсем не подходившую ему кличку «Малыш». Впрочем, Оксане он совсем не мешал, потому что сама она шла с левой стороны от Кудрявцева. С другой стороны от леса ее прикрывал профессор.