Тайна пролива «Врата скорби». Том второй

Он действительно поднял совсем не тяжелую прозрачную крышку, и Лай ловко запрыгнул внутрь. Второй дикарь замешкался – так что Романову даже пришлось подтолкнуть его легонько в спину, отчего бедный парень совсем стушевался. По крайней мере лицо его – а он сел как раз напротив профессора – выражало сейчас причудливую смесь мистического ужаса, детского любопытства и.., пожалуй, восторга, который особенно проявился, когда «Эксплорер» рванулся вперед. За прозрачной преградой помчались назад сетчатое ограждение; потом небольшой участок, заросший травой; наконец низкие хижины неандертальского стойбища, у которых стояли недвижныые сейчас дикари.

Не будь в прицепе людей, незнакомый пока неандерталец сейчас бы, наверное, завопил восторженно сородичам: «Глядите, не-звери, какой я удалой да храбрый!». Алексей Александрович не стал портить тожественность момента; дождался, когда вместо хижин потянется однообразная картина степи, оживляемая лишь далекими силуэтами пасущихся животных, и только тогда задал первый вопрос:

– Ты Лай, а он? – палец профессора легонько коснулся груди второго неандертальца, и тот на этот раз не стал шарахаться от человека.

На груди молочного брата вождя висели два ожерелья, которые он с гордым видом погладил, и только потом ответил:

– Это Рав; он будет ходить за Лаем и делать то, что скажет Лай.

С последним словом парень посмотрел на соотечественника вроде как свысока, но тут же не выдержал и рассмеялся. Видно было, что дикари эти находятся в приятельских отношениях (вон как непринужденно Рав ткнул Лая в бок после заявления последнего), а может и вообще были близкими родственниками.

Профессор ткнул теперь в узел, который придерживал на коленях левой рукой помощник Лая. Правая очень органично вцепилась в пластмассовый поручень сверху – так, словно парень всю жизнь гонял на автомобилях. «Эксплорер» сейчас мчался по пойме, по накатанной колее плавно, словно по автостраде, так что выслушав приказ-пожелание Лая, его сородич опустил поручень и принялся развязывать узелок – как оказалось, сложенный из тонко выделанной шкуры.

Внутри хранился внушительный кусок жареной, или копченой убоины – ребра копытного, покрытые толстым слоем мяса и застывшего жира. Неандерталец сделал движение – он словно попытался предложить Романову с Бэйлой угощение. Однако профессор успел первым:

– Вот как ловко я, – подумал он, вытаскивая в свою очередь из кармана куртки пузырек с солью, врученный ему недавно Зинаидой, – и предлог придумывать не пришлось.

Мелко размолотый порошок высыпался небольшой горкой на ладонь Лая, и тот, попробовав соль на язык, скорчил уморительную физиономию, став при этом удивительно похожим (по крайней мере мимикой лица) на Анатолия Никитина. Супруга тракториста, сидевшая напротив него, видно тоже что-то углядела, потому что ее лицо застыло сначала в недоуменной, а затем очень суровой гримасе. Даже пальцы на цевье винтовки (отметил профессор) побелели.

А Лай как ни в чем не бывало рассмеялся, и достал.., – Алексей Александрович хотел сказать из кармана, но нет – из нутра кожаных же штанов большой грязно-серый кусок. С чем там соседствовал этот комок соли, профессор даже не хотел представлять; тем более не взял в руки протянутый в его сторону образец. А уж о том, чтобы лизнуть его…

В общем, можно сказать, что профессор Романов поверил на слово неандертальцу, которого тот не успел даже произнести.

– Где Лай нашел это? – палец Алексея Александровича остановился на безопасном расстоянии от предложенного к дегустации комка.

– По пути к дому Великого охотника, – не задумываясь ответил Лай, – в… (вот тут уже он задумался, очевидно считая дни, точнее переходы – именно так определяли в походе время дикари) в одной и еще половине руки переходов отсюда.

Сколько это было точнее – семь, или восемь суток, профессор уточнять не стал. Главное – это было в пределах досягаемости; за солью можно было отправлять экспедицию на автомобиле; ни широкий пролив, ни высокие горы пересекать нужды не было. А о том, что весь путь от гор до миоценового леса, и дальше – до русского лагеря племя проделала вдоль реки, он уже знал.

– Спроси у него, что там с раненым вождем? – неожиданно вклинилась в разговор израильтянка.

Профессор недоуменно посмотрел на нее – с чего вдруг такая забота? Потом он глянул поверх плеч и голов неандертальцев на самый краешек миоцена – на камни Тибета, среди которых можно было разглядеть фигурку одного из лам. Так что этот несущественный вопрос был задан очень вовремя («Это такой еврейский отвлекающий маневр», – беззлобно пошутил про себя переводчик). И маневр вполне удался.

Оба неандертальца уставились на задавшую вопрос девушку с таким недоумением, что невольно закрадывалось подозрение – а разрешается ли неандертальским женщинам открывать рот без разрешения мужчин? А когда вопрос все таки был переведен, на лице Лая появилось мучительное выражение – то самое, какое наверное было у Буриданова осла. Ему очевидно и врать не хотелось, и сообщать об изъянах «высшего» не-зверя было не велено. Тем более, что сейчас за его сомнениями с любопытством наблюдал свидетель. Наконец молодой неандерталец вывернулся с изяществом опытного партийца: не знаешь, что говорить – славь партию, или ее лидера.

– Мой брат по второй матери Ден самый умелый охотник, которого знает племя. Маленькие злые мухи, несущие в гнездо вкус солнца и цветов, еще узнают его гнев.

– Это он так мед назвал, что ли? – повернулся к Бэйле Никитиной профессор, – знал бы этот парень, какой «нектар» носят в свое гнездо осы. К тому же вряд ли тот бандит с большой дороги успеет показать свою храбрость. Если верить прогнозам профессора Арчелия, этот осиный рой через неделю-другую можно будет смести метелкой в одну кучу и сжечь.

– Больно метелка большая понадобится, – не согласилась с ним Бэйла Никитина, – лучше уж пусть Георгий «попросит» ос, чтобы они сами слетелись в одну кучу.

– Пусть попросит, – согласился с ней Романов…

Разговор, умело направляемый профессором, зашел о путешествии неандертальцев, о времени, проведенном дикарями в пути (а срок этот оказался внушительным – почти девять месяцев прошло с того дня, как старый вождь каким-то невероятным образом узнал, что в мир снова пришла Седая смерть – палач Спящего бога). Лай, несмотря на бедность лексикона, оказался достаточно умелым рассказчиком; еще больше он поразил Алексея Александровича своей неуемной любознательностью и способностью подмечать необычное. А еще – делать выводы: не многие современные профессору люди отличались этим умением. На одно из таких наблюдений он ткнул пальцем сквозь прозрачный колпак прицепа:

– Плохо пахнет, – показал неандерталец на сизый дымок, выбивающийся из выхлопной трубы «Эксплорера», – так пахнет мертвая вода из черного моря.

Профессор едва не упал со своего сидения, услышав знакомое название из уст дикаря. Потом он сообразил, что ожерелье таким хитрым образом перевело цвет водоема. А чуть позже понял, что это за водоем черного цвета с «мертвой» водой, к тому же пахнущей выхлопом бензинового двигателя. Конечно же Лай видел, и даже, как тут же выяснилось, испачкал руки в разливе нефти – настолько обширном, что для него ближе всего подошло определение «море».

Увы, этот самый разлив ждал русских за горными перевалами, так что добраться до него было делом нелегким; а ведь еще ее нужно как-то переработать.

– Вроде это называется… крекингом?…

Пролетев за считанные минуты открытое пространство между миоценовым лесом и дебрями, давшими приют короткомордым медведям и людям, возможно ждущим помощи в своих анклавах, автомобиль немного притормозил. И люди, и неандертальцы в прицепе сейчас могли любоваться на длинные неподвижные колоды серо-зеленого цвета. Крокодилов, казалось, стало еще больше; может они ждали еще одной жертвы?

Увы – сегодня мишки почетного караула не выставили, так что границу их обитания людям и в салоне «Эксплорера», и в прицепе пришлось определять самостоятельно. И граница эта действительно была! Темная, грязно-зеленая роща (деревья там были, скорее всего, вполне узнаваемыми пришельцами из двадцать первого века – но не с такого же расстояния) в одно мгновение сменилась буйной растительностью какого-то тропического пояса неведомой пока эпохи. Злые осы вполне могли прибыть сюда с саркозухами, а могли быть современниками тех динозавров, что иногда пугали русских своим диким ревом из-за реки.

Естественно, что уточнять это – хотя бы по растениям, образовавшим пышные заросли – пока никто не стремился. А профессор Романов и потом, если и когда последняя оса издохнет от болезни будущего, не горел желанием посетить этот квадрат двадцать пять на двадцать пять километров. Не хотел видеть, во что превратились люди, убитые, а потом выпитые досуха летающими хищницами. Профессор не верил, что в этом аду, ловко маскирующемся под остров Баунти, мог кто-то выжить. Единственное, на что он посмотрел бы – на центральный участок – тот, где джунгли скрывали одно из чудес света.

– А кто меня будет спрашивать? – задал он себе резонный вопрос, – прикажет Александр Николаевич, и побегу и я, и все остальные сжигать трупы ос, или что другое. Потому что его приказы всегда были и будут нужными, своевременными и логичными.

Успокоив себя таким образом, Алексей Александрович ухватился за поручень – автомобиль, затормозив почти до полной остановки, начал разворачиваться задом, то есть прицепом, к лесу; к степи, естественно, передом.

– Это чтобы удирать было сподручней, – догадался он.

Когда Романов с Бэйлой, а следом за ними пара неандертальцев, подошли к командиру, разгрузка багажа уже заканчивалась. Анатолий помогал Георгию разворачивать из полиэтиленовой пленки детали метательной машины; Марио крутился около ульев, которые сам только что сгрузил в одиночку.

Три снайпера – три подруги – еще раньше разобрали три стороны света, ощетинившись винтовками. Головы их были защищены шлемами сферической формы, какие Алексей Александрович раньше мог видеть разве что в фантастических боевиках. Профессор Романов не был поклонником подобного жанра ни в литературе, ни в кино… Раньше – пока сам не попал в такой переплет – о чем, положа руку на сердце, совершенно не жалел.

В сторону канала с крокодилами, и дальше – в темнеющие джунгли, в которых сейчас не было заметно ни малейшего признака присутствия ос-убийц – никто не целил смертоносное оружие. Зато туда должна была отправить «бомбу» катапульта.

Пока парни, цедя сквозь зубы ругательства по поводу кривых рук создателей этого орудия биологической борьбы, пытались соединить, на их взгляд, несоединимое, профессор подошел к командиру. Полковник вместе с четой Арчелия с интересом наблюдали за этой интермедией. Наконец «криворукий» абхазский профессор не выдержал и направился к паре сборщиков, чтобы объяснить, а скорее показать, куда что надо совать, и у кого на самом деле руки растут не из того места.

Полковник Кудрявцев бросил быстрый, внешне совсем безразличный взгляд на маленького неандертальца с ожерельями на шее, не отстававшего от Романова ни на шаг (видно таким было задание, полученное Лаем от старейшины), и все-таки спросил:

– Ну что, есть результат?

– Есть, и не один! – воскликнул Алексей Александрович.

– Хорошо, – остановил его порыв командир, – расскажешь потом, сразу всем.

– А?..

– А в прицепе поедут дальше… Марио с Ириной. Надо же дать всем пообщаться с нашими «друзьями».

Если в последнем слове и была хоть капля иронии, то распознать ее мог только человек, очень хорошо знавший полковника Кудрявцева. Профессор Романов был одним из таких людей. Он кивнул и снова переключил внимание на монтажников. А они, с помощью профессора Арчелия, наконец справились со сборкой.

– Товарищ полковник, – радостно выкрикнул Анатолий, – все готово. Можно стрелять?

– Давай, – махнул рукой командир.

Звонко щелкнула тугая пружина; по высокой дуге («Сорок пять градусов», – вспомнил вчерашние испытания Романов) деревянный ящик, выкрашенный когда-то в зеленый цвет, а ныне почти вернувший изначальный оттенок старых сосновых досок, полетел через канал.

– А может, и не сосновых – надо будет на всякий случай узнать у Георгия, – непроизвольно подумал Алексей Александрович, наблюдая, как улей распадается на куски, и как каждый из них разбухает, покрывается живым толстым слоем ос.

Первый кусок еще не успел упасть в заросли, а следом уже летел второй ящик с погибшей пчелиной семьей и сотами, полными меда и иным содержимым. Этот улей полетел не так далеко. Разбился он, приземлившись на открытом пространстве – на тех самых сорока метрах, куда ничему живому соваться не рекомендовалось.

Вот и теперь на это вторжение отреагировали безжизненные, казалось, колоды. Ближайший крокодил хапнул сразу всей пастью – так, что улей почти скрылся внутри. Ага – он хотя бы спросил, согласны ли с этим осы? Внутренняя, нежная часть рта чудовища, если только можно так назвать громадную, усыпанную страшными зубами пасть, вряд ли имела защиту от укусов злых насекомых. По крайней мере крокодил завертелся на земле так же, как он привык двигаться в смертельном вращении под водой (именно так умерщвляли крупную добычу земноводные, о чем совсем недавно рассказывал всем на удивление эрудированный тракторист). Пасть свою он, естественно открыл – так широко, словно в ней уже не помещался распухший от укусов язык.