Вечный жид. Третья история из цикла «Анекдоты для богов Олимпа»

– Мойры! – вскричал он, сжимая в ладони бокал так, что тот явственно затрещал, готовый лопнуть в сильных руках бога, – что ты знаешь про них!

– Великие Мойры, – поправила его Персея, возвращая осмысленность взгляду, – только так надлежит называть стариц, правящих Амазонией!

Она подняла голову кверху; взгляд женщины стал теперь хищным.

Раздельное питание – это батон в одной руке, и колбаса – во второй.

Вместо батона в руке Гермеса был бокал; колбасы у него не было; на всякий случай он прикрыл второй ладошкой (точнее, безуспешно попытался прикрыть) то, к чему явно примеривалась своими крепкими зубами амазонка. Командирша уже принялась шумно раздувать ноздри, заполняясь яростью.

– Ладно-ладно, – поспешил извиниться мужчина, – Великие Мойры; величайшие в мире, таких больше нет, и быть не может.

Он действительно считал так; потому что это имя, вернее имена, принадлежали на Олимпе трем богиням судьбы – Лахесис, «дающая жребий» еще до рождения человека; Клото – «прядущей» нить человеческой жизни; и, наконец, Атронос – «неотвратимой», неуклонно приближающей будущее вплоть до смерти.

– Они все так же прекрасны? – склонился Гермес, помогая Персее подняться.

Амазонка – вот удивительно – приняла его помощь. Все, что произошло недавно на поляне, словно примирили командиршу с мужчиной; заставили смотреть на него без прежней снисходительности, даже пренебрежения.

– Прекрасны и удивительны! – подтвердила она каким-то странным тоном, и Гермес невольно задумался, выпустил руку амазонки, и даже не помог подняться остальным.

Впрочем, дисциплина в боевой шестерке возрождалась буквально на глазах. Лишь Майя немного задержалась с одеванием, и то лишь потому, что не смогла сразу отыскать нижнюю часть форменного обмундирования, смешанную с землей и травой семью разгоряченными телами.

– Майя! – громко прикрикнула на нее командирша, и девица послушно застыла спиной к Гермесу, белея крепкими ягодицами, – отправляемся домой, пред очи Великих Мойр. Отвечаешь за своего… недочеловека.

Гермес обижаться не стал. Девушку, в растерянности застывшую посреди поляны, с рукой, прижатой к полной груди, он тоже считал «своей». Потому и подбодрил ее глотком из каменного сосуда. Огонь, пробежавший по жилам женщины, подстегнул ее поиски, и скоро отряд был готов выступить в путь. Совсем скоро его численность выросла с семи до тринадцати – в том самом леску, откуда к расположившемуся на отдых Герману и подкрались амазонки, их ждала еще одна шестерка разведчиц. Еще там паслись лошади. Возможно, они делали какие-нибудь другие свои конские дела; Герман-Гермес в проблемах четвероногого транспорта совершенно не разбирался. А зря – его тут же заставили взгромоздиться на одного из одров, и длинная кавалькада понеслась в неведомое.

– Чертова дюжина, – невольно вспомнил еще одну знаковую фразу из Книги Гермес, который трясся предпоследним; позади бдительно скакала лишь Майя, – пожалуй, в таком составе без приключений нам до столицы Амазонии не добраться.

Однако все прошло тихо и мирно, хотя и не без болей в мягком месте бывшего бога, не привыкшего трястись на остром хребте лошади. Может, потому, что поджидавшая их шестерка скоро отстала, продолжив патрулирование границы. Гермес заметил, что Персея строго пресекала общение двух половинок отряда; что-то в их «спектакле» явно было для амазонок непристойным, а может быть, и преступным. Это путешествие длилось почти седьмицу. Могли бы скакать и быстрее, но тут взбунтовался Герман. Он не постеснялся снять штаны с трусами, нагнуться и показать свой голый зад сразу всем амазонкам.

Ну и что, что у нас все через задницу? Зато от чистого сердца!

Задница – покрасневшая, местами стертая до крови – говорила сама за себя; без всяких слов. Даже волшебная мальвазия не справлялась; она только снимала боль. Но об этом, естественно, божья задница рассказать не могла, а сам бог ей помогать не стал. Персея, скрепя сердце, объявила долгий – на целый сутки – привал. Больше всех, как понял Персей, этому обрадовалась Майя. Она поняла приказ командирши слишком буквально. Слово «твой» она распространила на все – и на тело, на имущество; попыталась даже на бессмертную душу наложить свои красивые ручки. Так Гермес воспринял попытку присвоить Книгу. Вообще-то потеря Книги, да и граненого каменного стакана ему не грозила; было проверено, и не раз, что эти артефакты возвращались в мешок с заплатками – украденные, сожженные дотла (Книга) или раздробленные в мелкие черепки (волшебный сосуд), они возрождались в заплечном мешке. Но сейчас Гермес воспротивился; он хотел предстать перед Мойрами во всеоружии. Он ловко перехватил из рук Майи толстенный том, и примиряющим голосом воскликнул, привлекая общее внимание:

– Давай-ка я лучше почитаю ее.

Амазонки повернулись к нему – все, как по команде. Они вели себя так, словно «недочеловека» рядом не было. Пока это выражалось в полном отсутствии стыдливости, в том, что они все вместе – кроме пары дозорных – решили вдруг принять солнечные ванны. Их своеобразная грация радовала мужской взгляд; до того момента, пока одна из амазонок так же непосредственно не присела совсем рядом с лелеющим свою боль Гермесом, и «задумалась» по большому. Она еще и замурлыкала какую-то песенку!

Приходила подруга в гости, сказала:

– Не грусти, сейчас спою.

И ведь СПОИЛА, зараза!

Гермес поспешно отхлебнул из бокала, схватил в охапку свое барахлишко, и перебрался на другой конец полянки, совершенно забыв о ноющей боли. Персея нахмурилась было, заметив, как мужчина шустро передвигает конечностями, но совсем скоро забыла о своих подозрениях – когда Герман перевернул обложку Книги, и анекдоты один за другим стали менять атмосферу в окрестностях. Несколько натянутая, даже подозрительная, она лопнула мелкими осколками, оставив здесь только искренний женский смех. Гермес тоже широко улыбался, хотя слышал и рассказывал их уже не один десяток раз. Наконец, он остановился, рассказав такой подходящий их первой встрече:

– А вам не страшно одному так поздно гулять?

– Нет, было не страшно, пока вы не вышли из кустов и не спросили…

Персея расхохоталась, и объявила отбой. Для всех, кроме ночных дозорных, и для Майи с Гермесом. Оглушенные, а потом раскрепощенные щедрыми дозами мальвазии, они заснули лишь под утро. Мужчина понимал женщину; он был уверен, что с окончанием короткого путешествия их пути разойдутся, и в бедной на мужское общество Амазонии Майе вряд ли попадется еще один такой любовник.

– Такого – точно не найдет, – самодовольно подумал он, засыпая в объятиях амазонки.

Утром путешествие продолжилось. Костлявую спину лошади теперь покрывало какое-то толстое одеяло. Откуда его достала в безлюдной местности хозяйственная Персея? Гермес даже не стал спрашивать; просто кивнул с благодарностью. А через пять дней (и столько же ночей, заполненных жаркими объятиями ненасытной Майи) перед ними выросли стены столицы. Миноя, столица Амазонии, была обнесена невысокими крепостными стенами, и с вершины холма, представлявшей собой прекрасную обзорную площадку, была видна, как на ладони. Это был сравнительно небольшой город, на расстоянии похожий на игрушку, в которой неведомый мастер тщательно отшлифовал каждую мельчайшую деталь. Гермес в удивлении едва не принялся тереть глаза. Все, что он слышал раньше об амазонках, об их суровых нравах и жестоком отношении к пленным, да и вообще ко всем мужчинам, предполагало сейчас неприступную цитадель с непритязательной архитектурой, в которой главным должны быть безопасность и функциональность. Здесь же…

Он оглянулся на Персею, еще раз поразился – на этот раз ее лицу, ставшему необычайно мягким и мечтательным. Однако уже совсем скоро – перед воротами города, и перед стражницами, что без единого слова и без скрипа отворили одну громадную створку, украшенную затейливой резьбой – на коне по-прежнему сидела суровая воительница. Стражницы, очевидно, хорошо знавшие Персею, невольно подтянулись, но усмешек с лица при виде мужчины, неловко сидящего на смирной лошадке, не согнали. Потом они разглядели еще и одеяло, которое было подложено под нежный мужской зад и проводили кавалькаду совсем уже откровенными смешками.

В самом городе изумление Гермеса достигло пика. Таких воительниц, как шестерка, сопровождавшая пленника, в Мидое хватало, но все же неизмеримо больше было обычных женщин; в нарядах, вполне подходивших и аккуратным домикам, и вполне благостной атмосфере, и звукам музыки, что доносились из зданий. Мужчин тут тоже хватало. Но были они все какими-то забитыми; старались прошмыгнуть мимо так, чтобы властные женские взгляды не задерживались на них. Вот один из таких несчастных созданий загляделся на Гермеса, который держался на своем одре с независимым, даже несколько снисходительным видом, и налетел на женщину неохватных габаритов и высокого положения – судя по пышному и богатому наряду. Удрать он не успел. Мощная рука схватила мужичонку за грудки, заставив хитон подозрительно затрещать, и даже чуть приподняла его, чтобы разгневанная госпожа могла разглядеть негодяя. А потом, как в анекдоте:

Я замахнулся на нее и спросил:

– Страшно?А она врезала мне сковородой и спросила:

– Больно?

Мужика снесло могучим ударом в подворотню, а толстуха отряхнула ладоши, словно прихлопнула сейчас муху, и победно огляделась вокруг. Ее улыбка медленно сползла с толстых губ, когда взгляд скрестился с такими же веселыми серыми глазами бога. Гермес не сдержался, нагнулся к ней, едва не свалившись со скользкого одеяла, и поделился с ней великой истиной из Книги:

Талия есть у всех! Просто у некоторых она выпуклая…

Лошадь скакнула вперед, коротко заржав после того, как жесткая ладонь Майи хлопнула ее по крупу, и Герман-Гермес так и не узнал, как восприняла его слова толстуха – за оскорбление, или утешение.

Дворец правительниц еще больше напоминал игрушку. Тонкая резьба по каменным стенам изображала здесь женщин женственными, а мужчин… Гермес с изумлением разглядел в героях, которые не выглядели в камне ни униженными, ни оскорбленными, знакомые лица. Кто-то весьма умело придал этим героям черты олимпийских богов – Зева, Посейдона..

– А вот это я! – невольно воскликнул он, останавливаясь перед каменным портретом озорного бога торговли, красноречия, богатств и прибыли; покровителя путников, мудрецов, поэтов и воров. Еще и проводника душ в мир иной.

– И как это я со всем этим справлялся? – притворно ужаснулся Гермес, уставившись рассеянным взглядом в лицо повернувшейся к нему Персеи.

Лицо было хмурым, потом недоумевающим, и, наконец, изумленным до неприличия – это суровая командирша тоже заметила поразительное сходство двух физиономий – живого и каменного. Она схватила Гермеса за руку, и потащила его вперед так истово, словно боялась обнаружить на стенах еще более поразительные картины.