Близнецы святого Николая

– Но… я бы хотела немножко… совсем немножко поленты… – уж конфузилась своего демократического аппетита Пепа. – Знаешь, одну тарелочку… Так, как ее приготовляют у бабушки Лючии… Чтобы в ней были и масло, и птички… лапками к верху… жареные.

У Бепи слюнки потекли, но он еще крепился.

– Ну, как же поленту сравнивать с шоколадом.

– Я только немножко… А шоколад потом.

– Разве, если немножко… И я пожалуй… Только зачем же маленькую тарелку? Большая лучше. На большую много, много можно положить…

– Смотри… смотри… пароход… поворачивается.

Действительно всё время шел носом – точно врезаться в береговые пески хотел, а тут вдруг обрисовался всем левым бортом.

Бепи на мгновение было замер, но тотчас же догадался.

– Так и следует. Он сейчас бросит якорь… Знаешь такой большой – большой железный, с лапами.

– Ну!

– Остановится и спустит за нами золотую лодку…

– Не ту, которая у него за кормой болтается. Это простая для матросов.

– А где ж золотая? Ее не видно.

– Так тебе и будут держать ее просто. Она у них верно закрыта. Ты помнишь, у бабушки Каролины серебряный стакан есть, она его бумагой заворачивает. Так то – стакан, а лодка, да еще золотая, поди десяти таких стаканов стоит…

Оборачивался, оборачивался пароход… Дым из его трубы от этого движения черною шапкой стал над ним, во все стороны раскинулся. И вдруг – он опять потянулся назад, а черная масса английского морского чудовища двинулась вперед, на север.

– Что это? Пепа, вставай, кричи скорей. Маши платком.

Ту точно неведомою силою приподняло…

Оба они опять забегали и запрыгали на берегу.

– Они нас не видят… не видят…

Показался и уходит. Те же люди на палубе, тот же толстый шкипер на рубке… Пароход точно суживается. То был к ним носом и потом левым бортом, а тут не прошло и десяти минут, как дети видят посреди бирюзового моря темную корму, под которою чертовы железные лапы разметывают воду, оставляя за собою раздвоенный серебряный шлейф.

– Что же это?

Мальчик остановился… На корме никого. Оттуда сюда никто не смотрит.

– А может быть, вместо золотой – простую лодку пошлют? – осмелилась заметить Пепа.

Ну вот уже и простой лодки не видно… Пароход весь вытянулся, так что корма, мачты и трубы слились в один тонкий силуэт… И он, всё меньше и меньше…

– Я есть хочу, Бепи! – заплакала девочка. – Мне не надо шоколаду. Дай мне хлебца.

Но Бепи обратился, как жена Лотова, в соляной столб. В нем казалось только и живут что глаза, не отрывающиеся от черной черточки, стоймя исчезающей на север.

XV

От парохода вдали всего только точка, да струйка дыма. Должно быть шкипер обогнул Бари и, не останавливаясь, пошел дальше. Теперь уже последний признак жизни замер кругом. Мало – помалу успокоилось море… Меньше было кудрявых серебряных головок на волнах… Волны тоже утомились – им хотелось заснуть в золотых отмелях и они колыхались всё реже и реже. Вдали на синеву глубоких вод ложилась густая и мутная марь, из которой еще воздушнее и безграничнее подымались чистые и строгие небеса… Солнце уходило на запад, где точно в желтой пыли дрожали верхушки садов. Длинною извилистою каймой западали на север и неясно едва – едва намечивались на юг берега… Хоть бы плоская кровля белого домика мелькнула г де – н и б у д ь.

Сначала еще Бепи казалось ни с чем не сообразным – неужели ни одна из бесчисленных барийских бабушек не явится сюда за ними, держа на всякий случай под фартуком вкусное, что бы могло утешить детей в потере золотой лодки и парчового балдахина? И пока Пепа плакала, упав лицом в песок, – мальчик долго смотрел в ту сторону, где, по его мнению, должен быть город. Он хорошо помнил, что оглядываясь в первое время, пока бежал сюда, он видел громадный серый купол св. Николая – а тут вдруг и купол и башня пропали и не показываются. Если бы ребенок знал, что и тот и другая заслонены довольно пологими и потому не заметными вспухлинами почвы, на которой к тому же поднялись достаточно высокие оливковые деревья, он бы не очень беспокоился. Сквозь растрепанную пыльную зелень их что – то мелькало вдали – но что, мальчику никак нельзя было разобрать…

Когда Пепа наплакалась, ребенок уселся рядом с нею.

– Бепи! Как ты думаешь, что теперь готовится у бабушки Лючии?

Бепи горестно задумался и ничего не ответил.

– Если это рис с улитками… Не правда ли, это очень вкусно – рис с улитками?

– А может быть… Она вчера собиралась зарезать барашка.

– Барашка будут жарить завтра, потому что у них обедает капеллан.

Бепи хотелось обнаружить истинно железную твердость в испытаниях, но это было свыше его сил. Он отвернулся, чтобы девочка не заметила его слез.

– Что же мы будем тут сидеть… Пойдем назад.

Но, во – первых, оба слишком устали, а во – вторых, Бепи вдруг показалось страшным идти через рощицу с оливковыми деревьями. Он совсем некстати вспомнил слонов и тигров нищего Симоне.

– Я бы сейчас… Если бы со мною была пушка.

– Какая?

– Та самая, которою англичане в Индии расстреливают диких. Или ружье. Знаешь такое большое и длинное… Как у Антонио на стене. Я бы тогда убил всех слонов и мы прошли бы домой отлично…

– А разве здесь есть слоны?

– И тигры.

Девочка вдруг притихла и широко открытые глаза свои уже не отводила от оливковой рощицы.

– И они выходят?

– Вечером…

– Значит и к нам придут?!

Бепи промолчал. Утвердить подобное предположение, несмотря на полную вероятность, показалось ему ужасным.

– А если придут… – добивалась девочка… – Они нас съедят или мы их съедим?

Мальчик еще раз всмотрелся в лес…