Развилка

Трухин поднялся, машинально оправил гимнастерку без знаков различия и кивнул:

– Я готов. Когда отправляемся?

Лейббранд тоже встал и ответил:

– Немедленно.

3.

Смоленская область. 17.08.1941.

Седьмой день пробираемся к своим. Группа небольшая, всего девять человек. Оружие и документы сохранили – это главное. Боеприпасов почти не осталось, у меня три обоймы на карабин, нож и граната, а у остальных хуже. Провиант закончился еще вчера. Так что тоска. Сидим в лесу и не можем перейти дорогу, которая буквально забита немецкими войсками. Фрицы прорвали оборону нашей дивизии, расчленили ее и рвутся на восток. А мы чувствуем свое бессилие, скрипим зубами и ждем наступления темноты. Если удача улыбнется, пересечем дорогу и двинемся дальше. Сил осталось немного, но они еще есть, на один рывок хватит.

Я покосился на старшину Захарова, который расположился неподалеку, закутался в кусок брезента и дремал. Если бы не он, пропали бы мы – все бойцы нашей группы. Признаюсь, когда мы отошли от подбитого танка и немцы ворвались в траншеи, я растерялся. Поэтому, скорее всего, отстреливался бы до последнего патрона и погиб «смертью храбрых». Но погибнуть дело не хитрое – говорит старшина, – нужно выжить и продолжать бой, чтобы убивать врагов. Такая позиция мне нравится гораздо больше, чем «стоять насмерть и ни шагу назад». Ведь что я видел в своей жизни? Кроме детдома и завода ничего. Даже девушки не было. Целоваться с девчонками целовался, но дальше этого дело не шло, хотя на лицо не рябой и статью вышел. Просто ждал чистой и светлой любви, как в книгах, да и некогда было. За день у станка так намаешься, что к вечеру еле ноги передвигаешь, и вместо отдыха идешь на дополнительные занятия, чтобы получить новые знания, или на комсомольское собрание. Ладно. Это уже в прошлом. Вот закончится война, все наладится. Конечно, если я ее переживу…

Прерывая мои размышления, из кустарника буквально вывалился взволнованный Жора Садчиков, минометчик, который стоял в дозоре.

– Там… – он указал в сторону дороги и задохнулся.

Старшина моментально вскочил, подхватил автомат, подошел к Садчикову и поторопил его:

– Говори! Что случилось?!

Жора набрал полную грудь воздуха и ответил:

– Авдеев с Исмаиловым ушли!

– Как?! – старшина оскалился, словно волк.

– Я за дорогой наблюдал… Они мимо прошли… Окликнул их… А они убежали… Смотрю… Дальше на дорогу выскочили, оружие бросили и руки подняли… Немцы их окружили и они в нашу сторону стали указывать…

– Суки! – Захаров ногой откинул в сторону крупный сучок, который валялся на траве, и прошипел: – Предатели!

Остальные бойцы нашей группы сгрудились вокруг старшины и Садчикова.

– Что делать? – спросил кто-то.

– Уйдем в болото, – Захаров указал на север. – Там спрячемся. До наступления темноты три-четыре часа осталось, продержимся.

В болото, так в болото. С опытным Иванычем никто не спорил и, путая следы, мы двинулись к болоту.

Погони не было. Мы немцев пока не интересовали или они собирали поисковую группу. И пока шли, я размышлял о причинах, которые побудили Исмаилова и Авдеева сдаться.

Кавказца я не знал, он из другого батальона, прибился к нам уже в лесу. А вот Серега Авдеев… Как же так? Мы же с ним полгода бок о бок. Крепкий парень, комсомолец, потомственный рабочий из Тулы. Мне казалось, что я его знаю, а выходит, что нет. С гнильцой оказался Авдеев, предал Родину и переметнулся к врагу.

До болота добрались быстро. Выломали несколько длинных крепких палок и вошли в воду. Впереди старшина. Я замыкающий.

Раздвигая болотные заросли и петляя между редкими чахлыми кривыми деревьями, мы отмахали от берега метров двести. Набрели на крохотный островок, который едва нас вместил, и остановились. Только устроились, как послышались голоса. Они приближались, и вскоре стало понятно, что это немцы. Фрицы прочесывали лес, дошли по нашим следам до болота и раздался крик Авдеева:

– Ребята!!! Эге-ге-й!!! Выходите!!!

Разумеется, мы промолчали. Все посмотрели на старшину, и он приложил к губам указательный палец – тихо!

– Не надо прятаться! – продолжал надрываться Серега. – Немцы тоже люди! Пожрать дали и обещают отпустить! Хватит бегать! Отвоевались – штыки в землю! Скоро германцы Киев возьмут, а потом Москву, скинут усатого кровопийцу Сталина и заживем! Иваныч! Андрюха! Семен! Демьян!

Он звал нас, а мы продолжали молчать. Но вскоре немцам надоело ждать, когда мы выйдем, и они стали стрелять. Высоко над головой прошло несколько очередей, а потом грохнули два взрыва. Немцы бросили в заросли пару гранат и успокоились.

Тишина. Враги затаились или ушли. Проверять не стали, слишком рискованно, и мы просидели на островке до наступления темноты.

Ночь опустилась на землю и болото ожило. Тысячи лягушек стали петь свои песни, и старшина решил рискнуть. Он вывел нас обратно в лес, не к тому месту, где мы входили в болото, а немного левее. После чего группа двинулась на восток и через час уперлась в дорогу.

Несмотря на темноту, движение вражеских войск продолжалось. Но немецкие колонны проходили гораздо реже, и у нас появился шанс.

– За мной! – старшина первым выбежал из леса и оказался на открытом пространстве.

Группа последовала за лидером, и мы бежали так быстро, что, очень может быть, побили пару мировых рекордов. Проскочили дорогу и убранное поле. Отмахали километр, не меньше, и только тогда остановились.

Перекличка. Шестеро здесь, одного нет. Пропал Иванов, пулеметчик из 1-го взвода, степенный мужик.

Осмотрелись. Иванова нигде не видно. То ли отстал, то ли остался в лесу, то ли соблазнился речами Авдеева и надумал сдаться. Гадать не стали, толку от этого нет никакого, и группа продолжила движение.

Сколько прошли, сказать сложно. Километров пятнадцать точно. И к утру набрели на небольшой полевой стан, который раньше использовался местными колхозниками.

Просторный навес. Под ним брошенные веялки и еще какая-то сельхозтехника. Людей нет. Собак не слышно. А в воздухе противный запах горелого мяса и шерсти.

– Сюда! – позвал нас Садчиков.

Побежали к нему. Он стоял над большой ямой, смотрел вниз и на его бледном лице был ужас.

Я остановился, тоже посмотрел в яму и меня едва не вывернуло.

В яме были трупы, пять человек, взрослые люди, и две собаки. Их расстреляли, а потом облили бензином и подожгли. Вот только топлива оказалось мало. Тела обуглились, но полностью не сгорели.

– Евреи… – выдохнул Семен Колесников, еще один уцелевший боец нашего взвода.

– Почему так решил? – спросил старшина.

– А вот… – он поворошил ногой испачканную засохшей кровью траву возле ямы, и мы увидели украшение, шестиконечную звезду Давида, судя по всему, из серебра. А немного дальше обрывки мужской и женской одежды. Я хоть в этом и не специалист, но, судя по всему, в яме, действительно, сжигали евреев. Кто, зачем и за что? Мы не следственная бригада милиции.

Молча, ни слова не говоря, все отошли от ямы, обыскали полевой стан и нашли немного еды, сухари и кусок колбасы.

Вдали послышался шум моторов, и мы опять бросились бежать…

День пролетел незаметно. Шли и останавливались. Опять шли, а потом прятались. Ближе к вечеру выскочили еще на одну дорогу, обычную грунтовку, и обнаружили на ней разбитую советскую автоколонну. Много сожженных и раскуроченных взрывами автомобилей, мотоциклы и тягачи, один танк БТ-7 и рядом с ним два броневика. Автоколонну разбомбила авиация, сомнений не было. Трупов нет, наверное, успели собрать.

Пока никого не было, и нам не мешали, посмотрели, что в грузовиках, и нашли ящики с рыбными консервами. Набрали, сколько смогли, собрались уже уходить, но не успели. Появились немецкие мотоциклы с колясками. Бежать поздно. Справа и слева открытое пространство, нас посекут из пулеметов.

Затаились под разбитой полуторкой. Немцы нас не видели, остановились, и начали осматривать автомобили. Видать, искали, чем поживиться.