Хаммер. Серия «Аранский и Ко». Книга 3

– Вот, – Виктора Семеновича порадовало понимание собеседника. Он положил на стойку сто баксов одной купюрой. – Могли бы найти для меня надежных людей?

Бармен некоторое время подумал, но деньги взял, это был хороший знак, спрятал их в заднем кармане брюк и вышел в подсобку. Через минуту вернулся и предложил присесть за одним из свободных столиков. Воробей попросил банку колы. Такой товар в баре отсутствовал, слегка смутившись от этого, халдей опять скрылся за дверью подсобного помещения.

Невесть откуда появился подсобный малец-переросток с колой в руке, поставил жестяную банку на стол, чистую пепельницу и опять исчез. Было слышно, как рядом за окном кололи дрова. Размеренно тюкал топорик, и звонко ложились на промозглую землю чурбачки. Повеяло древесным дымком. Шашлычник настраивал свою кухню. Еще час-два, и рыночники потянутся в пивнушку, заработанная ими копейка уже была отложена на сто грамм водочки для согрева и несколько кусочков жареного мяса в кислом соусе.

Открылась входная дверь, и в пивной бар вошел молодой человек лет тридцати. Короткая меховая замшевая курточка была расстегнута, а легкий белый свитерок и длинноносые туфли на тонкой подошве выглядели не по погоде. Последние дни марта, пожалуй, ничем не отличались от первых чисел февраля, на улице было муторно, сыро и холодно.

Молодой человек тяжелым взглядом окинул помещение, на секунду задержавшись на незнакомце, зашел за барную стойку и скрылся в подсобке. Минуты две-три он, видимо, имел беседу с барменом, затем вышел в зал, подошел к столику и сел напротив Виктора Семеновича.

– Какие проблемы, братан?

– Нужны люди. Надежные.

– Проблемы в чем?

– Должок завис.

– И сколько проблема весит?

Или тому очень нравилось слово проблема, или без этого слова выражения у него не формулировались, только последний вопрос Воробей не совсем понял. Разумеется, на самом деле никакого денежного долга не было, просто план был такой.

Тип был явно из последних. Приплюснутый, искривленный нос, глубоко посаженные маленькие глаза, цепкий, пронизывающий взгляд чуть ли не студил душу. Суховатое, среднего сложения тело и словно пружинная зажатость его состояния вселяли опаску и как-то незаметно раскачивали нервозность. Они виделись всего пару минут, а бандюк если не нервничал, то, казалось, имея легкий спуск, уже мог вспыхнуть в любой момент и без особых причин. Воробью он не понравился, шутить при нем не стоило, да и выражения выбирать тоже следовало, тем более, как показалось Виктору Семеновичу, в свою очередь он тоже тому не симпатизировал.

– Я бы не хотел вдаваться в детали, не думаю, что это важно, – попытался Воробей уйти от ответа и от уточнения вопроса.

– А как иначе, – удивился вышибала. – Мы работаем по проценту от суммы возврата.

– Понимаю, но в данном случае ничего выбивать не нужно. Только припугнуть. Причем это будет женщина.

– Похищать, пытать не потребуется?

– Только припугнуть. Бить не надо, говорить ей тоже ничего не надо. Припугнуть, молча. Как это сделать, думаю, сами сообразите. Я оставлю свой номер мобильного. Если договоримся, приедете в Киев, встретимся, покажу объект и расскажу все подробнее. Думаю, проблем с выполнением этой задачи не будет. Сколько подобная работа может стоить?

Бандит на некоторое время задумался:

– А ты вообще от кого?

В свою очередь на секунду задумался и Воробей. Он не знал, что ответить. Первое, что пришло в голову, сказать, что от Цапа, но знает ли тот или слышал о Цапе? А если знает, тогда еще хуже. Нет, вплетать Цапа в это дело никак нельзя.

– Ни от кого. От себя.

– Ничей, значит. Хорошо. По цене сразу так не скажешь, нужны подробности. Думаю, в пределах штуки, не меньше. На следующей неделе встретимся, тогда и перетрем окончательно. А сейчас три сотни задаток. И еще, имей в виду, – он выразительно ткнул своим кривым, заскорузлым пальцем в стол. – Подставишь – уроем.

Бандит назвался Артемом, имел кличку Док. Воробей даже не стал задумываться, что бы могло означать слово «док». Переговоры можно было считать на этом законченными, и оставаться в затхлом пивном заведении ему больше не хотелось.

Док аккуратно сложил в несколько раз листок с телефоном и именем заказчика и вместе с деньгами спрятал в боковом кармане куртки, встал и, не попрощавшись, удалился.

Перед тем как забросить оружие в озеро, у него мелькнула мысль, а не пришить ли на всякий случай и Дока с его архаровцами. Это было бы более чем желательно, но нереально. В одиночку провернуть подобную операцию для него было не по силам. «Пусть гуляют, – подумал он. – Пока».

Воробей переоделся и переобулся, распределив одежду по пакетам. Отдельно – спортивные брюки, отдельно – курточку и в третий пакет – кеды, уложил все в багажник и выехал обратно на дорогу.

Улицы уже давно опустели. На некоторых перекрестках тревожно моргал желтый в перекличку с импульсами белого цвета охранных сигнализаций магазинов.

Разбросав во дворах пакеты по разным мусорным бакам, удовлетворенно потер руки и посмотрел на часы. 23-30. Оставалось вернуться домой, это могло занять не более получаса, принять душ и ложиться отдыхать, день был не из легких, это факт.

Глава третья

На автостоянке еще можно было отыскать несколько свободных мест. Виктор Семенович втиснул свою «ауди» между стареньким «опелем вектрой» и пустым пластиковым ведром, служившим индексом дальновидно забронированного кем-то места.

Служитель парковки, сонно позевывая за окошком сторожки, каким-то образом сумевший рассмотреть госномер въехавшей машины, медленно, но старательно записывал необходимые данные в амбарную книгу.

Расстояние от стоянки до его дома составляло около двухсот метров. Несколько потрепанных киосков на пути следования Виктора Семеновича к своей обители служили приютом для водителей нескольких автобусных маршрутов и всенощным пронырам таксистам. У них обычно имелись общие темы для беседы у обочины за стаканчиком свежезаваренного эспрессо. Иногда здесь вертелась и молодежь с бутылочками джиников и тоников, но не сейчас, время было позднее.

Поодаль от киосков, в тиши одной престарелой липы и двух моложавых каштанов, уже несколько лет, как благополучно обосновалось небольшое и неброское на вид кафе без названия, построенное из легких строительных материалов, очевидно, как временная точка, но постепенно акклиматизировавшееся и благополучно прижившееся как под липой, так и под каштанами уже на постоянно.

Воробей остановился у кафе. Что заставило его это сделать, он не знал. Просто остановился, осмотрелся. Иногда он ужинал в этом заведении, но сейчас аппетита не было. И все равно он вошел.

Внутри было тепло от постоянно работающего переносного газового обогревателя и не в меру влажно. Кроме того, что в зале, если так можно было назвать это небольшое помещение, стены, столы, стулья и пол были красного цвета, так еще и свет от оранжевого стекла светильников исходил тусклый и гнетущий. Если бы ему сейчас подали меню, то рассмотреть имеющиеся в наличие блюда, пожалуй, было бы не под силу даже зоркому соколу, но меню здесь отсутствовало. Воробей заказал из устно предложенного бутерброд с ветчиной, небольшую пиццу с сыром, чашечку кофе и стакан пива.

Однако сейчас он выпил бы водки. Сразу грамм сто пятьдесят как минимум и, крякнув, закусил бы соленым огурцом, моченой капустой или помидором. Но нормальной водки здесь не бывало, только та, от которой потом горело в пищеводе и всю ночь свирепствовала изжога.

Заказ принесли быстро. Чтобы разогреть пиццу в микроволновке, много ума и времени не требовалось. Воробей закурил и, отхлебнув пиво из высокого стакана с надписью «Славутич», попытался удобнее устроить свою тучную фигуру на узком, хлипком пластиковом кресле. Пиццу съел частично, укусить бутерброд с ветчиной не решался, мог быть несвежим, допил пиво в стакане, заказал другой. Пицца оказалась острой, только усилила жажду.

Неожиданно в голову пришла интересная мысль, он удачно мог воспользоваться тем, что зашел сюда. Это кафе было неплохим вариантом для алиби. Как-то сразу он не подумал об алиби, а ведь преступление совершено, следствие будет проводиться, опрашивать всех друзей знакомых, сотрудников и сослуживцев будут тоже обязательно, и что он скажет следователю? Где был, что делал в этот день и вечернее время? Не подумал. А следовало. Воробей посмотрел вокруг. Посетителей было негусто, за одним столиком два человека, за другим три, и он. Что это означало? Вряд ли официантка запомнит, кто из них раньше пришел и кто когда уйдет. Итак, с часик он посидит здесь за очередным стаканом пива, помозолит ей глаза. Она, конечно, видела его уже не один раз здесь, хотя знакомы не были. Это хорошо. Значит, запомнит, что присутствовал.

И все же хотелось водки. «А если поступить таким образом, – продолжил свои размышления Воробей. – Заказать бутылку вина. Даже если его нет, официантка сбегает в киоск и купит, потом в два раза дороже мне продаст. Но это не важно. Затем можно предложить ей составить мне компанию. Она не откажется, стаканчик пригубит и наверняка запомнит и меня, и этот момент. Это для пущей убедительности. Но это попозже, а пока я могу покушать еще не остывшую снедь и, если получится, расслабиться».

Все волнения были позади. Дело сделано. Ему не верилось. Каких-то пару часов назад он убивал человека, и вот теперь все как обычно, словно ничего не случилось. Странно, но его не мучила совесть, не было страха перед возможным возмездием, только усталость, физическая, словно после колоссальной нагрузки.

Он не думал о жене Гринева, которая теперь стала вдовой. Она еще даже не знала об этом. О двенадцатилетнем сыне его, Лешке, умнице не по возрасту, которого Гринев очень любил и уделял ему времени и внимании столько, насколько это было максимально возможно. Об этом не хотелось думать, да и стоило ли, машина закрутилась, планы и задумки постепенно начали претворяться в реальные события и обстоятельства. Но как сложится завтра, конечно же, никто не знал, только останавливаться уже не было возможности, теперь до конца, любого. Воробей понимал это хорошо.

С Гриневым у него изначально сложились и продолжали всегда оставаться достаточно ровные отношения. Как личности они были совершенно разные и по характеру, и по темпераменту, и, если так можно сказать, по совести, да и по возрасту тоже, и, кроме как трудовые отношения, больше ничего их не объединяло. Каждый добросовестно и достаточно качественно выполнял свою часть общей работы. Теперь Гринева не было, просто не существовало.

Виктор Семенович проснулся от того, что уже долго и настойчиво звонил городской телефон. Он никак не мог прийти в себя. Поначалу эти телефонные трели позволили себе легко войти в его сны. По улицам города словно бы беспорядочно, вне всяких правил двигались автомобили, пользуясь при этом не гудками клаксонов, а трамвайными звонками, а он пытался перейти дорогу, но это никак не удавалось сделать, со всех сторон на него норовили наехать машины, предупреждая продолжительными перезвонами. При этом ему было реально тревожно и даже страшно прямо во сне. Он понимал, что должен проснуться, но сделать это не мог. Он словно видел себя со стороны, распластавшегося на животе и левой щекой уткнувшегося в подушку. Он не мог открыть глаза, пошевелить рукой, проснуться, встать с постели, его словно пригвоздили. Ощущение отвратное. И наконец словно прорвался сквозь плотную завесу некой субстанции, он вздохнул жадно, тяжело и судорожно. Сон неохотно отступал. Сознание медленно, но стало приходить к нему. Дороги и автомобили исчезли, но их звонки продолжали звучать. Он понимал, это что-то другое.

Виктор Семенович нащупал рукой над своей головой поводок из декоративных бусинок бра и потянул вниз. Вспыхнул неяркий свет. Телефон звенел, громко, настойчиво и смятенно. Воробей посмотрел на будильник. Он хорошо видел стрелки, их расположение на циферблате, но сообразить, сколько все же времени, не мог. «Нужно подождать, – подумал он. – Компьютер в голове еще не загрузился». Но телефонной вакханалии пора было положить конец. Он снял трубку.

– Да, – попытался произнести Воробей, но звука из гортани не последовало. Он взял с тумбочки бутылку с минеральной водой и сделал несколько глотков, прочистив горло, несколько раз натужно кашлянул, прикурил сигарету, глубоко затянулся и сипло уже со звуком повторил: – Алло.

Из кафе он пришел уже после часа ночи. Вино не стал заказывать, да и с официанткой иметь каких-либо дел или бесед не захотел, настрой был не тот. А вот водки он все же выпил, в два захода по сто пятьдесят граммов, тут был настрой, несмотря на то, что отрава отдавала собачьим лекарством и еще долго жгла в груди после того, как падала в желудок.

Все равно эта податчица неопределенного возраста хорошо его запомнила. Уходил он почти последним, оставался еще один посетитель в кафе. Воробей даже не заметил, когда он появился за соседним столиком. Пожилой мужчина в демисезонном пальто с большим крысиным воротником, возможно, из ондатры. Он торопливо ел, что-то тщательно распределяя по тарелке, а под столом стояла собака, тупо и равнодушно глядя в одну точку. Когда ей доставалась еда, она без энтузиазма сначала нюхала, затем неторопливо съедала, качаясь на коротких и слабых то ли от болезни, то ли от старости лапах. В породах собак Виктор Семенович не разбирался, но то, что это была такса, он все же догадался.

Лицо соседа ему напоминало квазимодо, мягко говоря, было странным или необычным. Глубокими кратерами кожного заболевания были изрыты не только щеки, но лоб и шея. Сильно распухший нос был черный, на вид громоздкий и грузный. Незнакомец сидел рядом, и Виктору Семеновичу стало неприятно. Для себя он сделал вывод, возможно, человек страдал не запущенной формой проказы, а может, чем еще и похуже. Хотя может ли быть хуже? Врожденная брезгливость сделала свое дело, Воробей ушел из кафе, так и не доев пиццу. Пусть доедает такса, бутерброд с ветчиной – тоже. От спиртного, полумрака и табачного смога его постепенно развозило, пока был в сознании, нужно было поторапливаться домой.

Дома он наскоро принял душ, а вот руки пришлось вымыть несколько раз, однако окончательно избавиться от въевшегося в кожу запаха пороха так и не удалось. Потом долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, пил минералку, курил, пока в один момент наконец не отключился.

– Алло, – повторил Воробей, потирая левой рукой левый висок. Эта часть головы сильно болела. Такая нестерпимая боль от трехсот граммов водки не удивляла, а просто возмущала. Он тряхнул головой и пожалел, что так сделал, от пронзившей мозги боли даже тихо простонал. Еще раз посмотрел на будильник, но опять так и не сообразил, который час. Хмель еще не выветрился и только больше тупил разум.