Мистер Кольт. Серия «Аранский и Ко». Книга 2

– Куда, Бессарабка, штаны менять? Обделался?

Прозвище у крепыша была Бессараб. Жил он раньше в центре Киева, в районе Бессарабки, потом с родителями переехали в Бровары. Почему оставили столицу, он не знал, да и не интересно это было.

Борис был спокоен, может, потому, что с горла бутылки вина уже хлебнул, может, потому, что численностью их было больше, а может, потому, что желал он этой встречи, а значит, и готов к ней был, а вот крепыш дрогнул – он это понял. И не только он, все поняли, потому и был спокоен.

Умел Бессараб держаться, это факт. Голова чуть приподнята, губы ниточкой, глаза прищурены, а взгляд колючий, как укус, осанка чуть ли не царская. За это уважуха. И молчал. И будет молчать, первым и слова не промолвит.

– Чужой ты здесь Бессараб. Чужой. Это наш город. Выросли мы здесь. Наши районы, наши улицы. Мы тут порядки устанавливаем, – Борис передал бутылку с вином назад, товарищам, опустил руки в карманы джинсов, правой ощутил холодную сталь кастета. – Я не хочу слышать здесь твое имя. Понял? Не хочу. Исчезни. Ты должен отвалить.

Бессараб не торопился с ответом, хотя что-то сказать нужно было, отмолчаться все равно не получится.

– А я разве тебе мешаю? Пацанов твоих тронул?

– Пока нет. Но это пока. Что завтра будет – не знаю. Два района подмял ты уже под себя. Не так, скажешь?

Крепыш промолчал. Что правда, то правда. Два района были его, и то, что останавливаться на этом он не хотел, тоже правда, и претензии со стороны Ковы, Бориса, он тоже понимал. Если толпа на толпу, Кова проиграет: их и по численности меньше, и бойцы сами по себе у него не те, да и не бойцы они вовсе, какие они бойцы, ни дисциплины, ни порядка, ни подготовки, так, хулиганье, шпана местная. Но сейчас другое, и вопрос иначе стоит. Не может Бессараб уйти, вот так взять повернуться и уйти – это поражение, потеря авторитета, крах, да и не в его это правилах. Но один на один – результат под вопросом. Кова дерется как зверь, ходят слухи – непобедим, во всяком случае, пока в Броварах его еще никто не одолел. Бессараб тоже не подарок – и силен, и смел, и удар держит, как говорят, и боли не чует. И если Кова в бою безбашенный, то Бессараб расчетлив, рассудителен и хитер. А значит, исход под вопросом. Да и не готов был сейчас Бессараб к поединку, не готов в первую очередь морально: не думал он об этом, не анализировал, не просчитывал, не обыгрывал варианты. А зря, ведь понимал: в городе только Кова и был для него серьезным противником.

– А что делать, если люди ко мне тянутся, – Бессараб еле уловимо ухмыльнулся.

Еле уловимо, но Борис просек издевочку. Нет, не отвертится Бессараб, драке быть, и сейчас! То ли вино долбануло по мозгам, то ли ухмылочка эта задела, то ли бес взыграл, озлобился Борис, кулаки сжались, и только силясь сдерживал себя от броска на противника.

– Так что скажешь, Бессарабка? Что пацанам твоим передать? Другое занятие ты нашел, чем с ними по улицам болтаться? Так, что ли?

– Я с пацанами своими сам разберусь. Для них ты никто.

Борис усмехнулся:

– Что еще скажешь?

– А для меня не указ. А если в рожу хочешь, готов помочь.

– Ну вот и поглядим, – Борис снял куртку и отбросил ее на ближайший куст.

Бессараб же не стал свою снимать, остался в курточке, короткой и легкой, из темно-синего кожзама, видно, не боялся попортить. Пацаны отошли подальше, освобождая место для драки, мешать, помогать запрещалось категорически – один на один в чистом виде.

Противники сблизились до дистанции, с которой уже полшага было достаточно для того, чтобы удар мог достичь цели. Руки в кулаках держали по-боксерски перед собой. Правил никаких не было. Бей как хочешь, куда хочешь и чем хочешь, ногами, руками, но только не ножом. На ножах – это уже совсем другой уровень, это отдельный договор и означало бой насмерть. Сейчас была просто драка, кто победит – остается, кто проиграет – уходит! Все просто и на равных.

Борис знал, Бессараб будет стараться перевести поединок в борьбу, в его арсенале было несколько хорошо отработанных борцовских приемов, захватов, мог поломать руку, или ногу, захватить шею и удушить, Борис знал это и периодически делал выпады вперед с отвлекающими ударами то с правой, то с левой, тут же отходя в защиту. От природы Кова был не по возрасту силен, крепок и ловок. От природы он обладал чутьем, чутьем предвидения поведения и действий противника. Он знал, что думал противник, знал, что замышлял, куда нацеливался и в какой момент готов был к действию. Как это получалось, объяснить не мог, но пользовался способностью этой умело и выгодно.

Несколько раз уже Бессараб, низко наклонившись, шел вперед, пытаясь захватить ногу соперника, но получал по затылку и отходил назад, поднимая руки к голове для защиты, на случай последующих ударов.

Предпоединочное состояние казалось Борису более волнительным, тревожным и напряженным, чем сам поединок. Обычно с первых же секунд драки ему становилось понятно, с кем имел дело. Если на обманном движении противник тушевался, вдруг закрывал глаза запаздывая с отходом в защиту, становилось понятно: был легкий вариант, и тогда все шло в удовольствие, в развлекуху, в кошки-мышки, и выбор, когда ударить, куда и как, оставался за ним. Но если противник не моргающим, цепким взглядом следил за малейшим движением соперника и на удар мгновенно отвечал ударом, задача осложнялось, и выманить, оттянуть на ошибку и точно ударить, да еще и самому не получить становилось непростой задачей.

Крепыш опять сделал два выпада, Борис только ушел. Он специально выставлял то левую, то правую ногу вперед и затем с небольшим запаздыванием, отходя, убирал их. Крепыш клюнул, и уже в который раз. Собственно, другого варианта у Бессараба и не было. Он не доставал кулаком, длина руки не позволяла, пару раз попробовал, но вхолостую, подойти ближе – означало подставиться, Борис превосходил его ростом, и рука была длиннее, но захватить ногу и перевести поединок в борьбу – это то, на что он сейчас нацеливался, он смотрел в глаза Кове, но видел его ноги, и Кова это чувствовал.

Бессараб опять попытался броситься к левой ноге Бориса, но на этот раз получил удар навстречу, снизу, прямо в нос, ноги в коленках дрогнули, но устоял, отпрыгнул назад, тряхнул головой и злобно ухмыльнулся и тут же опять бросился к ноге Бориса, и опять получил удар, уже сверху по затылку, упал грудью на землю, мгновенно перекатился в сторону и вскочил на ноги. Теперь Кова, не дожидаясь, пока соперник окончательно придет в себя, подсел, пошел вперед и вынырнул уже на ударной дистанции, воткнув кулак правой руки куда-то под левый глаз, затем левым крюком очень сильно ударил по печени Бессараба, но оказалось – мимо: крепыш успел отпрянуть назад и опять злобно ухмыльнулся, под глазом начинал проявляться синяк, из носа чуть сочилась кровь. Наверное, он понимал, что проигрывает, не достанет Кову, не втянет в борьбу, а значит– конец. Проиграть – это потерять все, авторитет, уважение, власть, пацанов, районы, и казалось, что терялся в этот момент смысл всей жизни, потому, что жить ему здесь дальше, в этом городе, ходить по этим улицам, гулять в парках, отдыхать в кафе, встречаться с девчонками. Но как, если будет побит, унижен и осмеян. А пацаны его стоят и все видят, и надеются, и верят в него. А может, еще не все потеряно, а может, еще получится срубить этого Кову? И откуда он взялся на его пути, да кто же он такой, этот Кова, почему так дерется? И ведь никто из себя, шпана, неуч, бездельник, архаровец. И Бессараб бросился вперед, нанося удары без разбору, прямые, боковые, затем вперемешку прямой, боковой, апперкот, прямой, боковой. Несколько ударов достигли цели, Борис просто не ожидал такой прыти, он по-прежнему ждал борцовских захватов и слегка просчитался, затяжная серия посыпалась на него неожиданно и довольно беспорядочно, ничего не оставалось, как уходить в глухую защиту, а затем резко в сторону и опять в сторону, затем в другую, назад и потом, улучив момент, присев, он словно выстрелил, правый прямой, точно в подбородок. Удар был вразрез, сильный, неожиданный и точный. Бессараб как-то вдруг обмяк, удары наносить продолжал, но вяло, по инерции, эти удары уже ничего не значили для Ковы, коротко, не замахиваясь, Борис нанес правый боковой в челюсть и затем в другую, тоже боковой, но слева, ударил, что называется, изо всей силы.

Бессараб упал на спину. Пытаясь поднять голову и как-то приподняться, беспорядочно шаря вокруг себя руками и дергая ногами, словно ища опору под собой.

– Все. Сдулся Бессараб, – констатировал один из корешей Бориса, Витя Малек.

Малек был альбиносом. Очень светлые волосы, почти белого цвета, прямые и удлиненные, опускались чуть ли не до плеч, бесцветные брови и ресницы и неопределенного цвета глаза, это все выделяло его из толпы и бросалось в глаза. Под стать как своей кликухе, так и фамилии, был и мелкого роста, и мелкого сложения, но горд, заносчив и колок на слово, что порой приводило к щекотливым ситуациям, из которых выпутываться приходилось не ему, а уже всем вместе. За остроумие, сообразительность, гибкость ума и фантазии, а также смелость, отчаяние и самоотверженность его любили и поэтому все прощали.

Кова постоял немного над Бессарабом, подождал, когда тот наконец приподнялся и, сидя на земле, периодически потряхивая головой и почесывая затылок, старался прийти в себя, затем подошел к товарищам, взял у Малька бутылку вина отпил несколько глотков, промочив горло.

– Да, похоже на то, – Борис сделал еще глоток и вернул бутылку.

Малек тоже отпил из горлышка и добавил:

– Товарища можно вычеркнуть из списка, – посмотрел на корешей Бессараба. – Эй, пацаны. Вы это чучело знаете? Мы нет. Как тебя зовут, неудачник? Мусор. Он мусор. Предлагаю поставить окончательную точку на карьере этого придурка, выбросить его в мусорный бак, его место среди мусора и дерьма. А? – Малек вопросительно посмотрел на Кову.

– Да ладно, пошли, – Борис снял куртку с веток куста, отряхнул ее и надел.

Они уже подошли к углу ларька, еще секунда, и скрылись бы за поворотом, когда сзади вдруг злобный, приглушенный голос Бессараба остановил их:

– Постой, Кова. Разговор не окончен.

В это было трудно поверить, после такого нокаута продолжать поединок было просто невероятной глупостью, но то, что это прозвучало, все слышали. Кова остановился и повернулся. Бессараб уже стоял на ногах, пригнув голову и злобно улыбаясь, сунул руку в боковой карман куртки, и, описав короткую дугу, раскрывшись в его ладони, сверкнуло лезвие ножа. Теперь стало понятно, почему Бессараб остался в куртке, в кармане был нож, и он намеренно оставил этот вариант на крайний случай, который теперь для него и наступил. Значит, не исключал применение ножа с самого начала драки.

Бессараб уже летел на него, выставив вперед лезвие, благо расстояние было между ними достаточным и Кова успел достать из кармана кастет, надеть на кисть, успел отвести левой рукой нож в сторону, а правой кастетом вмазать Бессарабу под глаз. Было видно, как кожа на его лице от глаза и почти на всю щеку лопнула, и из раскрывшейся раны брызнула кровь. Бессараб вскрикнул и выронив нож, схватился за щеку. Борис ударил кастетом еще раз и еще, Бессараб рухнул на землю без сознания, повалившись набок, Кова склонился над ним продолжал бить кастетом по голове, потом ногами по туловищу, потом опять по голове. Бессараб приходил в сознание, что-то бормотал, двигал беспорядочно рукам, ворочался на земле, а Кова опять бил кастетом по голове, и опять, пока тот не затих без движения. Малек оттащил Кову в сторону, забрал кастет:

– Все, все, – он перепуганно смотрел на неподвижного Бессараба. – Хватит. Остынь. Убьешь ведь.

Борис отдышался, посмотрел по сторонам, его пацаны стояли возле киоска, ошеломленно глядя на происходящее, кореша Бессараба чуть поодаль, перепуганно созерцая поверженного ватажка, не зная, что делать и предпринять.

– Вина глоток дай? – Борис посмотрел на Малька.

Тот только развел руками:

– Да все. Нету. Валим.

– Тогда уходим?

Когда вышли из гастронома, рядом с овощным павильоном стояла «скорая помощь». На носилках санитары принесли Бессараба, закатили в машину и повезли в больницу.

Далеко уходить они не стали, в сетке забора была дырка, пролезли сквозь нее на территорию садика, устроились в деревянном домике рядом с песочницей, открыли вино. Кто-то притащил гитару, стемнело, подтянулись еще пацаны. Бренчали по струнам, что-то хором подвывали. Потом послали еще за вином. Борис пил, но немного, тяги к спиртному у него никогда не было, так, чуток, за компанию, для настроя, под базар легкий и непринужденный, но сейчас настроения не было, даже больше, состояние душевное было просто паскудное. Пока было неизвестно, жив ли Бессараб вообще. Борис понимал, что перестарался, переборщил, тем более кастетом. Но Бессараб на него с ножом пошел, значит, сам и виноват. Да, но Бессараб уже был не боец, мозги поплыли после нокаута. Дурак, зачем нож достал!

Малек разливал портвейн по бумажным стаканчикам, ржал и нес белиберду. Это было нормально, но сейчас раздражало, Кова ткнул локтем его в бок:

– Малек, нож Бессараба где?

Тот замолчал, задумался:

– Да там, кажись, остался.

– Кастет мой где?

– У меня.