Золотая коллекция. Похищение по-чернобыльски

– Опасное дело, – сказал я, из вежливости понижая голос, хотя и так уже говорил почти шепотом. – Бочка с порохом.

– Куча денег, – немедленно отозвался Патогеныч. – Две кучи денег. Последнее яйцо было обнаружено три года назад. Стало быть, три кучи денег.

– На двоих, – на всякий случай уточнил я, чтобы потом не возникло какого-нибудь трагического недопонимания между компаньонами.

– Понятное дело. Четыре кучи денег на двоих. Молодняк внутрь не пошлешь, весь попередохнет на первых же шагах, а если они не пойдут внутрь – на кой хрен вообще брать их с собой? Деньги девать некуда? А лишний ветеран погоды не сделает, будет только мешаться.

– Нужно сначала договориться с Бубной, – озабоченно проговорил я. – У него может просто не оказаться при себе столько карбованцев, когда мы притащим ему эту штуку. Пусть приготовит нужное количество денег заранее.

– И надо сразу просчитать и договориться, как будем уходить из бара с такой суммой, – добавил Патогеныч. – Тут возможны всякие неожиданности. И как потом этой суммой распорядиться. Потому что распорядиться надо будет предельно быстро, слухи пойдут моментально…

На этом предварительные переговоры закончились, потому что на соседний табурет за стойкой приземлился Фаза. Хороший человек – Фаза, но зачем ему знать про чертово яйцо? Вот и я говорю: совершенно незачем хорошему человеку Фазе знать про чертово яйцо.

Через Периметр мы с Патогенычем прошли как нож сквозь масло. Красиво. После достопамятного грандиозного прорыва военные пока так и не сумели полностью восстановить целостность первой линии обороны, поэтому особых проблем у нас не возникло. Мы аккуратно вскрыли забор из колючей проволоки, аккуратно залатали дыру, в ударном темпе преодолели минное заграждение и успели раствориться в лесу прежде, чем со стороны Чернобыля-4 донесся стрекот патрульных вертолетов – то ли летящих по нашу душу, то ли совершающих плановый облет территории.

Подстраховывая друг друга, мы пересекли по короткой диагонали Мусорку, успешно миновали Технопром, без особых приключений обогнули по берегу Чистое озеро и выбрались к бару «Сталкер». Здесь заночевали, потому что в Зону мы вошли вечером, наскоро собравшись сразу после военного совета в «Штях». Лезть в лабиринт аномальных полей ночью, в кромешной тьме – нет, спасибо, я знаю более изящные способы самоубийства.

Зверья на маршруте нам встретилось негусто: Большой Прорыв забрал слишком много биомассы, которую пожгли на подступах к Киеву военные, и теперь твари усиленно плодились и размножались где-то в глубинах Зоны, у Четвертого энергоблока, пытаясь восстановить свою былую численность. За всю вылазку мы подстрелили лишь свиномразь, кабана, трех дохлых собак недалеко от Собачьей деревни и троих мародеров. В общем, до самого Полигона не израсходовали и по магазину патронов. Курам на смех.

Мародеры зачем-то напали на нас на окраине Мусорки, хотя было очевидно, что мы пустые идем в Зону, а не возвращаемся с хабаром. Впрочем, с нас и без того было что снять: с первого взгляда становилось ясно, что люди идут бывалые, обстоятельные, экипированные по всем правилам. Пары наших ПДА уже хватило бы, чтобы скромно посидеть в баре «Шти». Плюс датчики аномалий, плюс оружие, плюс крепкие ботинки, в которых удобно топтать Зону.

Однако с первого же взгляда должно было быть видно, что связываться с такими серьезными людьми себе дороже. Я бы, честно говоря, не удивился, если бы узнал, что мы обнаружили мародеров на несколько мгновений раньше, чем они нас. Все-таки мы с Патогенычем досконально знаем все места на Мусорке, где можно устроить правильную засаду.

Короче, едва только завязалась перестрелка, мы сразу пришпилили двоих короткими очередями к деревьям, за которыми они прятались. Третий пытался уйти, но целеуказатель моего «хопфула» не подвел и на сей раз. Не зря я забрал эту игрушку у Хе-Хе перед тем, как он навсегда покинул Зону. Машинка охотно жрала стандартный сорок пятый патрон от «М-16», так что проблем с боеприпасами у меня не возникало.

На трупах мародеров мы не обнаружили почти ничего интересного и реквизировали только патроны, полбутылки водки и початую пачку сигарет. Те копеечные артефакты, которые мы вытряхнули из их контейнеров, не окупили бы даже усилий, чтобы за ними нагнуться, тем более в такой день, когда мы направлялись за чертовым яйцом. Заплесневелым полубатоном копченой колбасы, полупустой аптечкой и промокшей, разваливающейся буханкой хлеба мы, естественно, тоже побрезговали.

Уровень Полигона, как по заказу, был прикрыт не полностью. За последние трое суток часть практически сплошного аномального фронта, рассекавшего его территорию почти пополам всю последнюю неделю, сместилась к северо-востоку. Половина контактных пар оказалась полностью разряжена. Нам это всё было на руку, однако имелся риск, что при таких раскладах редчайшее пересечение разнородных аномальных полей в интересующей нас точке тоже распалось. Поскольку мы шли наугад, не уверенные даже на пятьдесят процентов, что удачное стечение обстоятельств вообще породило драгоценный артефакт, такие новости не прибавляли нам оптимизма.

Впереди раскинулся давно заброшенный животноводческий комплекс крупного фермерского хозяйства. В те времена, когда случился Первый взрыв, они назывались как-то смешно – не то кибуцы, не то клохозы. Короче, какое-то еврейское слово.

Три корпуса помещений для животных были расположены на местности гигантской буквой П. На огороженном невысоким бетонным забором хоздворе высились покосившимися бесформенными грудами брошенные грузовики, проржавевшие до основания, в углу виднелся завалившийся набок трактор «Беларусь». И совсем рядом – новенькая, блестящая на солнце «Нива», словно вчера сошедшая с конвейера. Вот только такую модель не выпускали еще с прошлого века.

Мы залегли за пригорком и тщательно изучили коровники в армейский бинокль Патогеныча. Вот оно, это место. Всё сходится. Именно эту бетонную букву П запечатлел покойный сталкер, и чуть ли не с этой же самой точки. Факт. Вот электроподстанция, вот домик с бывшими офисными помещениями, вот ручей, вот огромное уродливое дерево, словно скрученное гигантскими руками.

А вот аномальное поле. Датчик будто взбесился: согласно его показаниям, на территории животноводческого комплекса мухобойки налезали на птичьи карусели, трамплины сталкивались с гравитационными плешами, а над всем этим безобразием парили топки. Разумеется, так не бывает, разнородные аномалии никогда не соприкасаются друг с другом, между ними всегда остается проход. В сплошные непроходимые полосы сливаются только однотипные ловушки, и то очень редко. Теперь лишь оставалось выяснить, насколько широки эти самые проходы между аномалиями – допустим, протиснется ли в них сталкер несколько крупнее средних размеров.

Пока мы добирались до места, я в основном шел впереди. Таков сталкерский закон: если тебя взяли в долю на вылазку за богатым хабаром, будь любезен отработать. Вопросов нет. Но когда мы достигли цели, отработка закончилась. Теперь предстояла самая сложная часть миссии, поэтому мы с Патогенычем в настоящий момент были на равных. Иначе получилось бы, что он взял меня в качестве отмычки, чтобы загрести жар чужими руками; но я умею зарабатывать и менее рискованными способами.

То есть я готов и на достаточно серьезный риск, но когда работаю сам на себя, а не на постороннего дядю. Даже если этот дядя – Патогеныч.

– Ну что? – негромко спросил коллега, не отрывая взгляда от полуразрушенного коровника. – На «камень – ножницы»?

– Идет.

Всем известная с детства игра: противники одновременно выкидывают вперед правые руки. Рука либо сжата в кулак – «камень», либо раскрыта – «бумага», либо вытянуты два пальца – «ножницы». Ножницы режут бумагу, бумага заворачивает камень, камень тупит ножницы. Все предельно просто.

Глупец в первом туре, скорее всего, выкинет «камень». Он наивно полагает, что «камень» – это нечто незыблемое, солидное, самая сильная позиция в игре, однозначно превосходящая и хрупкие «ножницы», и тонкую непрочную «бумагу».

Однако это иллюзия, все знаки в данной игре равны: каждый из них бьет один знак и бьется другим. Ни у одного из них нет абсолютно никакого преимущества – но даже если глупец способен постичь это умом, на подсознательном уровне он все равно будет стремиться к «камню» как к символу мощи и непоколебимости. Поэтому умный, но неопытный человек в первую очередь непременно выкинет «бумагу». Это простейшая, интуитивно понятная логическая задача – мат в один ход.

Учитывая это, умный и опытный человек в игре с глупцом или ребенком выкинет «бумагу», а в игре с умным, но неопытным – «ножницы». Мат в два хода.

Мастер игры, рассчитывая комбинацию на несколько ходов вперед, должен очень тонко и безошибочно определить степень ума, способность к анализу и опыт противника. В игре с умным и опытным соперником он вначале непременно выкинет «камень» – но только в том случае, если убедится по косвенным признакам, что противник способен просчитать процесс игры не более чем на два хода. Для большинства людей это предел расчета многоходовки в бытовых условиях – дальше они уже начинают сбиваться и путаться, – так что мастер особо не рискует. По крайней мере, его шансы на победу оказываются куда выше, чем у противника.

В игре мастера с мастером правил на первый ход нет. На первом ходу всё решает слепая случайность. Впрочем, следует всё же иметь в виду, что вероятность выпадения «камня» в такой ситуации чуть ниже, чем двух других знаков – из тех же соображений, из каких глупец или ребенок, скорее всего, сразу же выкинет «камень»: подсознательно мастер старается не повторять эту примитивную ошибку. Однако это тоже ошибка, поскольку такое поведение от обратного другой мастер может вычислить и воспользоваться этим. Основная задача в игре с мастером – не дать ему подловить себя на какой-либо поведенческой закономерности, которую он сумеет обратить себе на пользу.

Мастера игры – тонкие психологи и порой способны предсказать до девяноста процентов символов, которые выбросит неопытный противник. В научных исследованиях такой результат наверняка признали бы экспериментально доказанным ясновидением.

Одним словом, на первом ходу мы с Патогенычем выкинули двое «ножниц».

Так; вот теперь другое дело. Первый ход – это как «е2 – е4» в шахматах: до него никакая разработка стратегии невозможна, а вот после – широчайшее поле комбинаций. Однако, в отличие от шахмат, длинные дебюты, розыгрыши и защиты тут неприменимы: каждый следующий ход может оказаться последним. Это суперблиц, выигрывает не тот, кто умеет кропотливо выстраивать сложные и хитроумные ловушки, а тот, кто точнее и быстрее сумеет просчитать ход мысли противника. И разумно рискнуть в соответствии со своими расчетами.

В следующем раунде я снова выбросил «ножницы», а Патогеныч – «камень».

Один – ноль.

Так. В третий раз подряд «ножницы» вряд ли выпадут, это уже будет четкая закономерность; однако есть небольшая возможность, что желающий сбить меня с толку своей непредсказуемостью Патогеныч решит выбросить именно их.

Я внимательно смотрел на противника. Нет, вряд ли; он явно понимает, что теперь я настороже. Возможность «ножниц» мизерна, поэтому я ее в расчет не принимаю. Значит, «камень» или «бумага». «Камень» или «бумага»? Если я, по его мнению, ожидаю третьих «ножниц», будет «бумага», чтобы завернуть мой «камень». Если же нет и я, коварная бестия, сам собираюсь выбросить «ножницы», чтобы сбить противника с толку, выпадет «камень».

Глядя прямо в непроницаемое лицо соперника, выкидываю «бумагу». У Патогеныча «камень». Ну еще бы, старый лис. Кого ты хотел обмануть?

Игра продолжается до трех побед. Мы скрипим мозгами, усиленно просчитывая варианты, пытаясь поступать максимально непредсказуемо, но при этом ловить соперника на его собственных просчетах и не попадаться на вражеские уловки. Восхитительная работа для аналитических центров мозга, словно спаррингуешь одновременно с двумя раскачивающимися макиварами – тебе необходимо поразить одну и одновременно увернуться от второй. Здорово развивает абстрактное мышление.

Следом опять выпадает двое «ножниц», затем Патогеныч возвращает мне плюху, заворачивая мой «камень». Два – один не в мою пользу. Следом выпадают два «камня». Две «бумаги». Два «камня». Затем я сравниваю счет, затупив «ножницы» Патогеныча. Необходимо также держать в голове все ходы, всю последовательность символов, выпавших прежде, – из этого тоже можно выделить необходимые для победы закономерности в поведении соперника.

Напряжение растет, зрители на трибунах благоговейно замерли.

Двое «ножниц».

Два «камня».

Двое «ножниц».

Две «бумаги».

– Перекур? – предлагаю я.

Патогеныч мотает бородой, смотрит на меня исподлобья. Просчитывает в уме комбинации.

Своей репликой я не просто сбиваю ритм игры и отвлекаю его от анализа. С перекуром связано много вторичных ассоциаций. Папиросная бумага, картонная пачка сигарет, бумажные рекламные плакаты, клочок газеты на раскурку.

Утираю взмокший лоб, тяну время, пристально смотрю на Патогеныча. Через несколько секунд ассоциация должна прочно внедриться в подсознание противника. Знаете, как бывает, когда случайно слышишь название какой-нибудь популярной песни или группы, а через несколько минут вдруг ловишь себя на том, что намурлыкиваешь знакомый мотивчик. Начинаешь раскручивать ассоциативный ряд – и понимаешь, откуда что взялось.

Но это уже потом, на уровне сознания. Вначале подсознание послушно извлекает из своих пыльных архивов этот самый мотив и подсовывает его тебе – на, хозяин! Ты ведь про это говорил?..

Если все пойдет правильно, Патогеныч даже и не сообразит сперва, почему вдруг выкинул «бумагу». Решит, что это стало результатом его собственного хитроумного анализа.