Детство 2

– Кириэ Автолик! – Затем быстрая-быстрая речь с упитанным пожилым мужчиной, здоровски похожим на Лебензона, но…

Нет! Не родственник, точно не родственник! Наверное.

… и снова мы бежим трусцой.

– Он нас никак кругами водит! – Пропыхтел Санька несколько минут спустя, буравя спину Якова Моисеевича недобрым взглядом.

– Может и так. Поздоровкаться решил со знакомыми и сродственниками, а мы так, рядышком.

– Ну да, – Кисло отозвался дружок, – тока я себя мартышкой на ярмарке чуйствую!

Снова пробежка вдоль низеньких, вросших в землю до самых окошек домиков, стоящих если не вплотную, то где-то около тово.

– Вот, – Лебензон влетел под неширокую арку с облупленной штукатуркой, и снова затормозил – так, што я влепился ему в спину.

Подхватив рукой за шиворот, Яков Моисеевич поставил меня рядом, и не отпуская, начал орать:

– Песя! Песя! Спускайся давай вниз, рыбонька ты моя подкопченная! Мальчики из самой Москвы с приветом к тебе спешили! Песя! За ногу тебя, да по ступенькам!

Выпутавшись из цепких рук нашево провожатово, давлю лыбу и махаю рукой чернявым мужчинам, играющим в карты за столом почти посередь двора, под раскинувшейся на весь простор шелковицей.

Вот же! Будний день, самый полдень, а столько бездельников! Впрочем, чево ето я? Сам не без греха!

А ничево так домик! Колодцем идёт, в два етажа. Облупившийся сильно, но видно, што ещё крепкий. Поверху и понизу веранды деревянные кругом идут, без перегородок, сплошняком. Посередь двора то ли колодец, то ли вход в катакомбы, а может и всё сразу. Сараюшки по углам, и оттуда же тянет отчётливо запахом нужника.

– Што ты мне начинаешь! – Визгливо донеслось откуда-то снизу, и откуда-то из-за сараев начала подниматься… голова?! Ф-фу… чуть не опозорился, а тут всево-то баба из погреба подымается!

– Я всё понимаю, но не до такой же степени орать!? – Сказала недовольно пухлая не сильно молодая женщина, почти што симпатичная, если бы не крупный нос крючком и склочное выражение на потном лице, – Ты ещё пройдись по всей Молдаванке, как зазывала из шапито, а потом и на тумбу объявления наклей!

– Приехали и приехали! – Продолжила она, вытирая пахнущие рыбой руки о нечистый передник, позабыв о висящем на плече полотенце, – Лёвочка в письме всё расписал. Довёл? Педаль теперь отсюда!

– Дайте людям таки сделать мнение! – Прервал начавшуюся было свару один из игроков, сняв моднющую кепку и протерев покрытую бисеринками пота загорелую лысину платком, – Лев там как? Всё такой же законопослушный?

– Не так штобы ой, но таки да, особенно когда ему ето ничево не стоит.

– Никак из наших? – Заинтересовался внезапно он, вглядываясь мне в лицо близоруко.

– Для полиции таки да, – Вмешалась тётя Песя, – штоб они были здоровы, холеру им в глотку! А так не очень. Пойдёмте, пойдёмте! Комнату покажу.

– Щикарные условия, – Агрессивно напирала на нас пышной грудью тётя Песя, заведя в тёмную комнатушку с окнами под самым потолком, – где вы ещё найдёте такие царские апартаменты?

– В любом холерном бараке, – Отозвался от входа Лебензон под гыканье наблюдающих спектакль картёжников.

– Ты что здесь забыл? У, полудурок! – Женщина замахнулась висящим на плече полотенцем, но как-то привычно, без злобы.

Сговорилися быстро, отчево картёжники даже переглянулись етак многозначительно, но смолчали. Двадцать пять рублей отдали за молчание полиции, а за саму комнату сторговались по три рубля в неделю вместе с питанием.

Я когда в Одессу засобирался, цены узнавал помимо Льва Лазаревича. Так што не мёд и мёд, но вполне так и ничево. Комната маленькая, тока-тока на два топчана место, стол со стульями, полки над топчанами, печурка да место на развернуться.

В Москве да Питере запросили бы ничуть не меньше, так што вроде как и дорого за Одессу, но зато с питанием с одного с хозяйкой стола, ну и стиркой заодно, так што и не очень. Можно бы и чуть подешевле найти, а может даже и ничуть, но тут уже документы потребовались бы. Нормально!

Заплатил при свидетелях за десять недель вперёд. Не то штобы ето поможет, если что, но хоть так.

– Помыться вам с дороги, – Засуетилась вокруг разом подобревшая хозяйка, припрятав деньги за пазухой, – да и за стол скоро! Про Лёвочку расскажите как раз, как он там!

Из сарая принесли жестяное корыто, а воду на помывку выделили скупо, не по-московски. Ну да Лев Лазаревич предупреждал о том, плохо здесь с водой! Со всем хорошо, особенно с морем, фруктами и холерой, а с водой плохо.

Помылись, поливая друг дружку тонкой струйкой, смывая угольную и дорожную пыль. Не так штобы очень вышло, без бани-то, но хоть за стол сесть можно.

Оделись в чистое, сложили грязное бельё в узел, разложили пожитки по полкам, да и вышли во двор. Санька ощутимо робел, отчево помалкивает, но бычит упрямо лоб, склоняя чуть голову, как перед дракой. Пересиливает себя, значица.

– Здрасте вам, – Сымаю кепку перед новыми лицами во дворе, чуть не десяток новых. Любопытствующие, значица.

– Из Москвы? – Поинтересовалась бойкая прехорошенькая девчонка лет десяти, с совершенно иконописным ликом и бесенятами в глазах.

– Из неё самой.

– А ты из наших или как? – Тёмные глаза распахнуты и ресницами так хлоп… длиннющие!

– Мы с Санькой из своих, – Отбрёхиваюсь я, – но если очень надо, то хоть из наших, хоть как, хоть совсем даже наоборот!

– Мальчики! – Позвала сверху тётя Песя, – Бросайте их и идите сюда, да только одни, без попутчиков!

– Наше вам! – Снова раскланиваюсь, а Санька повторяет за мной, глядя на местных немигаючи. Чистый василиск! Не знать, што робеет и стесняется, так и сам перед таким заробеешь!

– Туда, – Ткнула тоненьким пальчиком глазастая в сторону ведущей наверх лестницы, и пошла с нами.

– Тётя Песя сказала – без попутчиков, – Мягко останавливаю её, не желая ссориться с симпатишной, пусть даже и маленькой, девчонкой.

– Кому тётя, а кому и мама, – Фыркнула та независимо.

Стол накрыли прямо на веранде, и за ним уже было трое мелких кудрявых мальчишек, молча глазеющих на нас с Чижом.

– Садитесь, садитесь, – Суетливо захлопотала вокруг потная от кухонново жару тётя Песя, – я сейчас!

Она метнулась на кухню и принесла огромную сковородку с мелкой рыбёшкой, принявшись накладывать на тарелки.

– Бычки, – Пояснила она, – Мелочь, но вкусная – если правильно приготовить. А я правильно умею! И Фирочку учу. Всему учу, что правильная еврейская жена должна уметь – готовить, шить и не слишком выносить мужу мозг!

Бычки оказались чем-то вроде морских пескариков. Вкусно! Хотя Санька и ворчал негромко, што пескари они есть пескари, и за еду такое не щитают, рази только в голодный год. Но распробовал, и потом умял чуть не половину.

А вот икру баклажанную он решительно отодвинул подальше, позеленев лицом. Я принюхался осторожно, попробовал… ничево так! На вид так и не очень… скорее даже очень не очень, а так даже и есть можно.

«– Мама готовила!» – Ворохнулось внутри неожиданно, я по-новому посмотрел на тётю Песю.

А может, я действительно тово? Из их, пусть даже отчасти? А… пусть! Даже если и так, то какая разница?

– Форшмак, форшмак! – Суетилась тётя Песя, – Фирочка готовила!