Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

16 мая. Душу мою мучительно гложет жажда мира. Во всех уже мелочах нашего «шумим, братцы, шумим» сказываются лишь скорбные результаты всей печальнейшей обстановки нашей государственной жизни. И с уродливой организацией военной санитарии готов бы примириться, если бы того требовала высшая стратегия; готов бы быть, кажется, даже денщиком у наших воевод, только бы они побеждали; но куда ни взглянешь – и приходишь все к тому же безотрадному заключению, как у нас все примитивно по сравнению с тем, что имеется и творится у немцев… То и дело наши летчики падают и разбиваются…

Ночью горько плакал: приснился страшный сон, что Макса[783 - Имеется в виду племянник автора Максимилиан Алексеевич Кравков (1887–1937).] повели расстреливать.

В штабном муравейнике злоба дня: женился летчик на сестре милосердия, и через час улетел!.. Об архиерее же Михаиле передают, что в дни наступления немцев на Гродно он усердно окроплял святой водой ядра и пушки, по мере окропления пушки тотчас же палили!

Интересный по необычайности разбирается в Москве процесс профессора Томского универс[итета], д-ра философии и психологии Мариупольского, запутавшегося в сетях всяких коммерческих предприятий и спекуляций, трагически переплетенных с романом… Убил он свою сожительницу и пытался затем убить и самого себя, произнеся в исступлении: «Вы, женщины, не жалеете нас, мужчин…» Для нее же, тоже занимавшейся философией, «каждый лакей был мужчина».

17 мая. Жарко, бездождье. Телеграммы все в таком роде, что «захвачено нами у неприятеля несколько пулеметов, 60 пленных, в том числе много офицеров[784 - И отступаем-то мы все не потому что заставляет нас к этому противник, а лишь вследствие приказаний «в целях производства новой группировки войск». (Примеч. автора)] (sic!)…» Величаво прет на нас колосс, забирая и отнимая у нас методически территорию за территорией, а мы все хвастаемся и кричим «ура», вырывая у него по волосикам из его шерсти!! Несмотря на выступление Италии, я предчувствую, что тевтоны заносят над нами еще где-то могучий свой кулак. Мне думается все-таки, что с точки зрения реакционной ортодоксии в интересах охраны и укрепления своих «исконных» начал государственности, России, как военно-деспотической державе, не следовало бы воевать с Германией – державой, в к[ото] рой кулак, да еще бронированный, возведен в идеал, обеспечивающий человеческое благополучие. С упомянутой точки зрения, между Россией, с одной стороны, и Германией и другими державами одинакового с ней государственного режима – с другой, должна была бы существовать взаимная дружба и круговая порука… Но случилось то, что случилось! России на ратном поле посчастливилось очутиться в благодатнейшем сообществе с государствами прогрессивно-демократического строя. В хорошем же сообществе и плохой человек делается хорошим. Так отчего бы нам не надеяться, что и теперешнее боевое союзничество России с державами благороднейшего режима не повлияет впоследствии самым благоприятным (хотя бы смягчающим!) образом и на ее собственный режим, особенно если и после войны продолжится между союзниками и entente cordiale[785 - Сердечное согласие (фр.)], и формальное соглашение идти рука об руку против внешнего врага? Да здравствуют же наши союзники как защитники России и от ее внутренних врагов – «волков в овечьей шкуре»!! Ура!

Широкогоров[786 - Широкогоров Иван Иванович (1869–1946) – патологоанатом, доктор медицины (1907), приват-доцент кафедры патологической анатомии Юрьевского университета в 1908–1915 гг., впоследствии – академик АМН СССР (1944).] (приват-доцент Юрьевского университета), подвизающийся здесь в общественной организации, передавал о пассаже, как приехавший в 1-ю армию помощник верховного начальника по санитарн[ой] и эвакуац[ионной] части генерал Поливанов[787 - Поливанов Алексей Андреевич (1855–1920) – генерал от инфантерии (1911), с 1912 г. был членом Государственного совета. В 1914–1915 гг. был помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части принца П. А. Ольденбургского. Военный министр в 1915–1916 гг.] был изумлен при представлении ему начальника санитарн[ого] отдела полковника Донштрубе[788 - Дон-Штрубо Василий Семенович (1864–?) – полковник (1910), и.д. начальника санитарного отдела штаба 1-й армии в 1914–1917 гг. Генерал-майор (1917).] и его помощника – тайного советника д-ра медицины Феодосьева… Но… но… все личные и корпоративные обиды, учиненные нам, врачам, всеми этими диктаторами, провокаторами, узурпаторами и эксплуататорами разберем после войны в надежде, что нам и здесь помогут наши благороднейшие союзники, а теперь… теперь будем у вас, всесильных хамов, хозяев положения, хоть сапоги чистить, только – только умоляем вас – победите!! Скоро будет год кампании, и мы просим вас дать нам отчет, что вы за это время у неприятеля взяли и что вы ему отдали! Но, Бог даст, чем хуже – тем будет лучше!..

18 мая. До обеда прошел хороший дождичек, освеживший воздух. Мы все «перегруппировываемся», «выравниваем фронт», да «лихо отражаем наступление противника»; в качестве крупных трофеев телеграммами публикуется о захвате нами гуртов порционного скота у неприятеля. Под Перемышлем и Львовом дерутся, видно, во всю мочь. С плохо деланным пафосом в штабе говорят, что в Галиции дела наши идут отлично!.. Немцы, укрепившись на позициях по последнему слову технической науки, являются для нас неодолимыми, несмотря на малые количества войск, оставленных на них; главную массу войск они бросили в Галицию, где, мне думается, они добьются своей цели очищения ее от нас; на то они на этот раз – «проклятые» немцы.

Не предвидится и конца кровавому кошмару. Как я устал, устал… А для наших штабных эта война – как хорошо оплачиваемая статья; кажется, что чем дольше будет тянуться – тем будет желательнее. Узко одностороннее развитие их и ограниченность умственного кругозора – поражающи. Как я одинок здесь… Перспектива, что мне из-за кажущихся как будто интересов для моих ребят придется до последнего издыхания все служить и служить, и постоянно чувствовать себя совершенно инородным телом в хамской, пустой и пошлой атмосфере военщины, меня приводит в отчаяние.

19 мая. Погода ясная. Гродненская губерния в климатическ[ом] отношении, несомненно, превосходит наши средние губернии.

Источники военных информаций, помещен[ные] в газете, также все тенденциозны; читателю в них надо уметь разбираться и постигать все творящееся больше интуицией. Какими представляются мне артистами немецкие стратеги, сколько у них дерзания, какой широкий размах, мы… мы только отбиваемся; у них – вдохновение, творчество, у нас – консистория[789 - Выходит, что «гений и злодейство» – два совершенно совместимых друг с другом элемента… (Примеч. автора)]!..

Получил письмо от брата Сергея, к[ото] рый под честным словом признается мне так: «Чем больше живу на свете – тем все более и более тебя оцениваю и понимаю». Bella gerant alii…[790 - Пусть другие ведут войны… (лат.)] А у нас штабные больше ухаживают, флиртуют, веселятся да дуются в карты… Я – в абсолютном одиночестве от всех. Есть очень расположенные ко мне две женские души, к к[ото] рым и я чувствую то же, тепло переписываемся… И та, и другая стремятся приехать, ч[то] б[ы] лично повидаться; для меня же эта перспектива представляется какой-то тяготой, каким-то покушением на мою свободу, а потому и более нежелаемой, чем желаемой; как-то больше любишь «далекую», чем «близкую»… Да и сидящего во мне черта я давно перекрестил и приказал ему сидеть смирно… Мои дорогие Лялечка и Сережа являются для меня могучим нравственным memento[791 - Помни! (лат.)] – нравственным даже в самом ветхозаветном смысле…

20 мая. За что ни возьмись, куда ни взгляни – везде как в капле воды отражается распроклятая связь со всей сложностью и совокупностью нашего общего треклятого нестроения[792 - В каждой мелочи отражается целая панорама русской жизни. (Примеч. автора)]. Человек, воодушевленный делать живое дело, обречен у нас на борьбу с ветряными мельницами со всеми проистекающими из сего последствиями. «Энергичный» и «храбрый» наш полковник, к[ото] рому приказано быть акушером, то бишь начальником санитарного отдела (к[ото] рый, в плюс ему еще сказать, настолько имеет здравого смысла, что в отношении меня – единственного, хотя, в отделе – держит себя все-таки в подобающем решпекте; и помпадурское чувство, очевидно, иногда может шокироваться от официального подчинения корпусного врача фендрику!), сегодня на мое неоднократное ему напоминание о необходимости в санитарно-гигиенических целях систематических мной объездов частей армии ответил мне до цинизма откровенно, что-де вполне согласен со мной, но… но, видите ли, принужден не утруждать меня этими турне ввиду того, что должен будет давать мне «свой» автомобиль за неимением других в штабе; между тем на днях в штабе он, расшаркиваясь, искательно предлагал свою машину во всякое время дня и ночи для катанья в распоряжение дежурного и других нужных ему генералов; катанья же у нас устраиваются, конечно, не иначе как с женщинами. Такова общая закваска у наших сынов Марса (Ваала?) – все принести прежде всего в жертву своим пакостным интересам. И больше всего наши «витязи» лягают врачей, к[ото] рые от них так обидно страдают… Ну, потерпим до конца; сидят же подолгу в тюрьме с терпением… А ничто так не ослабляет энергии у человека, как провокация в нем недовольства и раздражения[793 - Презрением и ненавистью к правящей – казенной России, провидением караемой теперь, пылает мое сердце! (Примеч. автора)]