Не родня

– Семья – это громко сказано, – пробормотала Таня, пытаясь вымести осколки из ворса ковра.

– Не понял, – начал я с упрёком. – Что ты имеешь в виду?

Оставив уборку, Таня по-актёрски повернулась, набрала полную грудь воздуха и с непроницаемым выражением лица начала:

– А знаешь что? Теперь твоя очередь выслушивать гневные тирады.

Что-то изменилось в моей жене. Что-то пугающе-отталкивающее было в выражении её лица. Невозмутимая каменная маска, с лукаво приподнятыми уголками губ, сменила привычный облик супруги. Наверное, именно с таким лицом дядя предлагает девочке жвачку.

– Я устала от твоего эгоизма. Раз в год…Раз в год, Андрей, ты можешь побыть нормальным человеком? Семья? Если для тебя семья определяется двумя разнополыми людьми и связующим их штампом в паспорте, то да. У нас семья.

– Ну, необязательно разнополыми…

– Заткнись! Пожалуйста, просто помолчи немного.

– Помнится, ты не горела желанием обременять нас спиногрызами. И, поправь меня, если я ошибаюсь, это было наше общее решение, – продолжал парировать я.

– Да не в детях дело, Андрей. Пойми, они ведь родня.

– Да не родня они мне! – не выдержал я. Теперь была моя очередь «включать истеричку». Нервы у меня были железными, но ведь и металл ржавеет.

– Не родня? – ехидно спросила меня жена. – Серьёзно, «не родня»? Забыл, как закончились отношения твоей покойной сестры с «не роднёй»?

Внутри меня что-то сломалось. Меня будто ударили чем-то тяжёлым по голове. В ушах теперь звенело, картинка в глазах помутнела. Готов поспорить, что в то мгновение я побелел и был похож на уродливого снеговика, которого соседские детишки слепили во дворе нашей панельки. Бледного снеговика с ничего не выражающим лицом и пустыми, смотрящими в никуда угольными глазами. В моём случае – карими.

– Прости, – осеклась Таня, – прости, Андрюша. Я…

Я не слышал свою супругу. Не торопясь надел пальто, проверил бумажник в нагрудном кармане, принялся шнуровать ботинки. Нужно было развеяться. Сигареты заканчивались, да и к столу того-сего нужно было докупить.

– Ты куда? – в Танином голосе читалась неприкрытая тревога.

– В магазин.

– Сейчас? Побудь со мной.

– Я уже побыл с тобой.

Я развернулся, щёлкнул выключателем, дёрнул за ручку двери. Что-то хрупкое и такое родное обняло меня за плечи, сковав по рукам.

– Прости, Андрюша. Я не хотела.

Я начал остывать, и осознание, что любое сказанное поперёк слово продолжит наращивать снежный ком скандала, вернулось. Я бережно освободился от пут супруги, поцеловал её в лоб и, переступив за порог, пообещал вернуться в течение часа.

Таня осталась стоять в дверях, буравя взглядом мою спину.

– Захвати фаршированных оливок, – бросила она, когда я спускался по лестнице.

Я сделал вид, что не услышал, поднял воротник и принялся выуживать перчатки из глубоких карманов.

– Пожалуйста, – услышал я тоненькое эхо, когда миновал уже несколько этажей. Закрылась дверь в нашу квартиру. Всё тем же эхом щёлкнул дверной замок.

****

Неприветливый двор встретил меня до тошноты родным пейзажем: парочка бездомных кошек, свернувшись плотным двуглавым шерстяным клубком, укрылась от ветра у домофонной двери. Ворчливая пожилая соседка из квартиры напротив, с мусорным пакетом в обветренных руках, просеменила мимо меня, неуверенно кивнув в знак приветствия. Я ответил тем же. Забавно, что за столько лет живя в одном доме, да при том количестве скандалов ею устроенных, я до сих пор не знал её имени. В глубине двора уродливый, почти растаявший снеговик ухмылялся мне выложенной из сухой рябины кривой улыбкой.

«Ну и уродец», – подумал я, засовывая наушники – грибы чуть ли не до барабанных перепонок. До самых мозгов, как любит говорить Таня.

Календарный год заканчивал свою вахту и, несмотря на то, что уже через каких-то несколько часов подавляющая часть населения страны будет спать лицом в тазу с оливье, а с экранов телевизоров какой-то подозрительный мужик будет вещать о том, что год был трудным, но всё у нас будет хорошо, декабрь больше походил на гнилой март и не спешил показать работягам из ЖЭК, кто здесь главный. Уверенный плюс держался уже больше недели, с неба то лило, то сыпало, то хрен пойми что. Вот и сейчас рыжую кашу из песка и талого снега припорашивали неуверенные снежинки, которые, казалось, таяли, едва коснувшись похожей на рвоту слякоти.

Я намеревался совершить круг почёта, который, по сути своей, являлся квадратом. Заскочить в «Табакерку», нанести визит вежливости в знакомую кофейню, может даже заглянуть в книжный. Финальной точкой променада стало бы «СуперСельПо», ибо супермаркетом европейского уровня, каким его позиционировало его же руководство, этот магазин нельзя было назвать даже с натяжкой.

Следуя намеченному маршруту, по знакомым с детства улочкам, я миновал липовый сквер, обогнул центральную площадь, заскочил за сигаретами, и в итоге, уединившись со своими мыслями у скамейки под голой, корявой грушей, пил кофе (кофейня оказалась закрытой, и пришлось довольствоваться помоями из автомата). В наушниках Гребенщиков убеждал меня, что настало время «Н», и может всё-таки пора?

Ненавязчивые белые снежинки сменились увесистыми хлопьями. Усилился ветер. Начиналась самая настоящая метель. Назойливые снежинки – проныры так и норовили прошмыгнуть через малейшую прореху в одежде. Высокий воротник пальто уже не спасал. Выбросив стаканчик с недопитым кофе в урну, я повернулся спиной к ветру, зачем-то закурил и, сжав сигарету зубами, отправился навстречу усиливающейся вьюге. Фильтр тут же промок от слюны. Не в состоянии сделать хоть одну нормальную затяжку, я плевком избавился от только что подкуренной сигареты.

Гребенщиков в наушниках успокоился, и ему на смену пришло нечто из норвежского – богохульного. Метель усиливалась с каждой минутой. Я ускорил шаг. Вот уже миновал привокзальную площадь, прошёл вдоль пирона. Мимо пронеслась стрела. Так у нас называли скоростные поезда, не останавливающиеся в захолустьях вроде нашего. Я бегло выхватил взглядом несколько одиноких силуэтов в окнах вагонов.

На какой-то момент меня затянуло в омут воспоминаний, да таких ярких и отчётливых, словно это было вчера. Вспомнилось, как мы с Таней, будучи ещё студентами, вот так, прямо как эти одинокие пассажиры, возвращались из столицы поздними электричками в последний день уходящего года. А если точнее, пять лет подряд. Спеша на праздники к родителям на малую родину, отпрашиваясь с вечерних подработок, линяя с пар. Покупали билеты на одну единственную электричку, идущую в нужном направлении. Опаздывая, летели сломя голову, лавируя среди таких же студяг, по заполненному перрону. Прыгали в последний вагон, а затем – дорога. Пять часов тряски на не самом весёлом «аттракционе», к тому же, плохо пахнущем. Приезжали почти в полночь. На отсиженных ногах и с онемевшими задницами, ковыляли к дому моих родителей (благо, жили они не далеко от вокзала). Затем Новогодняя ночь, шампанское, мандарины, а первого с утра – фирменный бабушкин пирог. Ну а затем дневной сон, обратная, вечерняя электричка, ибо второго числа у кого-нибудь из нас обязательно был зачёт.