Княгиня З. И. Юсупова и её дворец

Почти квадратный в плане вестибюль. А дальше, как полагается, гардероб с вежливым служащим, встречающим приятной улыбкой гостей. Взаимное теплое приветствие. Я освобождаюсь от изрядно намокшей куртки и привожу в порядок свою прическу перед зеркалом.

Мраморная лестница! Широкие ступени! Я чуть не ахнул от изумления. Передо мной внезапно открылась поистине впечатляющая картина. Выйдя за пределы небольшого, полутемного вестибюля, я вдруг оказался в пространстве, сильно раздавшемся в высоту, и, буквально, залитом естественным светом, идущим сверху, через застекление большого «фонаря». С потолка спускалась золоченая люстра на длинной витой подвеске.

«Колоссальные пропорции! – мысленно отметил я. – Прекрасно воссозданная иллюзия дворца крупного аристократа или царственной особы».

Не спеша, делаю еще несколько шагов, поднимаюсь по лестничному маршу. Затем бережно провожу ладонью по каменным поручням тяжелых перил, всматриваюсь в красивый узор литых чугунных ограждений. Останавливаюсь. Поднимаю взгляд чуть выше. И прихожу в восторг.

Изящные лепные рамы на стенах, зеркала, вазоны, пилястры с канелюрами «в стиле Людовика ХVI», разорванные барочные фронтоны, сложная система антаблементов и аттиков, живописные картины в фигурных клеймах в центре плафона, выдержанные в нежной колористической гамме – все это поражает тонкостью вкуса, нарочитой манерностью и изысканностью.

«По этим ступеням когда-то ходила сама княгиня Юсупова, – начинаю размышлять я. – Каблучки ее туфелек звонко постукивали по плитам из каррарского мрамора».

Мне кажется, что дух владелицы дворца и поныне живет в этом прекрасном интерьере. Его хорошая сохранность будто позволяет совершить путешествие в таинственное прошлое, минуя века, почувствовать себя в качестве гостя богатого аристократического особняка.

Вид лестничного зала (с акварели В.С.Садовникова из фондов Русского музея в Петербурге)

В углах потолка повторяются эффектные рельефные изображения пары львов, вставших на задние лапы и поддерживающих передними картуши с буквой «З» – монограммой княгини Юсуповой. Тела животных настолько изящны, что при взгляде на них, невольно вспоминаются строки из Шиллера:

«…сила должна дозволить грациям связать себя, и упрямый лев должен покориться узде амура».

Лежащие нимфы на полукруглых архивольтах… Их утонченные фигуры тоже удачно вписываются в «симфонию» общего художественного замысла.

«Удивительно! Какая выразительная лепнина! – мысленно произношу я. – Неужели все это творение рук Тимофея Дылева и членов его художественной артели? Такому зрелому мастерству, пожалуй, могли бы позавидовать и некоторые европейские мастера середины ХIХ столетия».

Теперь, перевожу взгляд на живописные полотна, вставленные в украшение потолка. Чуть позже, среди архивных документов я нашел лист с записями, точно подтверждающий имя автора этих масштабных композиций. Документ, в частности, гласил:

«1856 года марта 31-го дня, я, нижеподписавшийся, профессор Академии художеств Н.А.Майков, дал сие обязательство, Ея Сиятельству княгине Зинаиде Ивановне Юсуповой, в том, что обязался я, Майков, для парадной лестницы вновь строящегося дома Ея Сиятельства на Литейной написать на плафоны масляными красками две мифологические картины (заранее установленных размеров), которые обязуюсь я наклеить на плафоны…».[2 - ЦГАДА, Фонд князей Юсуповых, №1290, Оп.2, Ч.1, Д.786—789 (Условия и счета о постройке Литейного дома)]

Среди прочих бумаг, хранящихся в архиве в Фонде князей Юсуповых, мне встретилась еще и пожелтевшая страница со стихами. Никому не известный поэт Федор Андреев, однажды посетив дворец З.И.Юсуповой на Литейной в момент проходившего там увеселительного мероприятия или важной церемонии, оставил яркое воспоминание об этом событии:

…И парадная осветилась,
В полном блеске так явилась.
Карарский мрамор заблистал,
Всех господ он восхищал,
Скульптура заново явилась,
И Майкова картина озарилась.[3 - ЦГАДА, Фонд князей Юсуповых,, №1290, Оп.2, Ч.1, Д.1361 (Оды Ф. Андреева, посвященные княгине З.И.Юсуповой, графине де Шово)]

Живописные полотна в фигурных клеймах были, как мне показалось, посвящением поэзии. На одной из картин я смутно разглядел Аполлона в окружении муз; на другой – была представлена похожая сцена, но с некоторым оттенком пафоса и героического содержания. По свидетельству петербургской исследовательницы Е.И.Жерихиной, данные сюжеты иллюстрируют античные представления о функциональном назначении дома и месте человека в общественном пространстве. Она называет эти картины «Гений успеха» и «Гений гостеприимства». Честно признаться, темный колорит полотен Майкова не позволил их более детально рассмотреть. Так что изображения остались для меня в ту пору не до конца объяснимыми.

«Весьма показательно, – подумал я, – как богатое убранство лестничного зала гармонирует с атмосферой той среды, в которой в молодости пребывала княгиня Юсупова. Балы представителей „высшего света“ Петербурга, пышные торжества и приемы, музыка, прекрасные романтические стихи, любовные романы, беззаботное веселье и шампанское, льющееся рекой… Все это очень похоже на некое личное, близкое сердцу дамы воспоминание, как бы запечатленное в аллегорических образах античной мифологии и сокрытое от понимания рядового, несведущего человека».

Постепенно миную второй марш лестницы. Приближаюсь к парадным залам дворца.

Отмечу, что незадолго до того, как ехать в Петербург, я отыскал в библиотеке монографию немецкого искусствоведа Дитера Дольгнера[4 - Dolgner D. Architectur im 19 Jahrhundert. Ludwig Bohnstedt. Leben und Werk. Weimar, 1979.], непосредственно посвященную жизни и творчеству его одаренного соплеменника – архитектора Людвига Бонштедта. В ней, помимо других интересных материалов, была и короткая глава об истории проектирования и строительства дворца княгини З.И.Юсуповой на Литейной. К статье был приложен план здания со структурой внутренних помещений. Я аккуратно перевел его на кальку и внимательно изучил.

Лестничная площадка, на которой я теперь оказался, представляла собой некий композиционный центр второго этажа здания. Отсюда можно было двигаться сразу в трех направлениях: прямо – в Зеленую гостиную, направо – в «Розовый» зал и Гобеленную гостиную; или налево – в Синюю гостиную, «Белый зал» и библиотеку. Все эти помещения дверями соединялись между собой в П-образную анфиладу, идущую по линии главного фасада и огибающую также небольшой внутренний двор городской усадьбы.

Залы и гостиные дворца на Литейной, в свое время, поражали глаз своей изощренной и вычурной отделкой. Недаром об этом сообщалось в местном петербургском журнале «Архитектурный вестник». А.Т.Жуковский – автор статьи, опубликованной в 1859 году на страницах издания, в частности, подчеркивал следующее:

«Внутренность здания <…> не уступает наружности в изяществе выполнения тех потребностей и условий, которыми руководствовался архитектор по желанию и назначению владетельницы здания… Самые изысканные условия помещения европейской дамы удовлетворены, как кажется, этой постройкой в совершенстве».[5 - Архитектурный вестник, 1859, №3, С.221.]

В определенной мере, представление о былом роскошном убранстве дворца могут дать сохранившиеся акварельные зарисовки В.С.Садовникова. Их фотографическая точность и мастерство исполнения поистине уникальны. В наши дни эта цветная графика является одним из лучших источников для изучения ряда интерьеров дворцов и аристократических особняков Петербурга эпохи Николая Первого.

Фарфоры там японския,
Стены штофом обитыя,
Узоры чудно росписныя.
Есть и Майкова картины,
Из мифологии богини,
Нежность красок отражали,
Прелесть чудную объясняли.[6 - ЦГАДА, Фонд князей Юсуповых,, №1290, Оп.2, Ч.1, Д.1361.]

Такие строки есть в стихотворении Ф. Андреева «Героиня», некогда преподнесенном в дар, лично, княгине Зинаиде Ивановне Юсуповой. Но это далеко не полное описание красот дворца на Литейной. Помимо всего прочего, здесь были также великолепно расшитые тканые гобелены, наборные паркеты, занавески с ламбрекенами, дорогая мебель с «гнутыми» ножками в стиле французского «рококо», множество статуэток, хрусталь, серебро и прочая изящная мелочь. Вся обстановка залов дворца напоминала о прожитом «золотом веке» дворянства и, одновременно, являлась наглядным выражением уже формирующегося в России так называемого «мещанско-буржуазного вкуса», но пока еще в лучшем его понимании. Многообразие предметов и некоторая перегруженность в середине ХIХ века считались допустимыми при оформлении интерьеров. Владельцы частных домов стремились наполнить помещения любой утварью, которая выглядела эффектно и дорого.

По свидетельствам очевидцев, стены дворца на Литейной раньше украшали и картины прославленных европейских живописцев. Неизвестно, были ли это полотна из коллекции князя Н.Б.Юсупова или произведения, непосредственно купленные за рубежом владелицей новой городской усадьбы?

«Пожалуй, вначале загляну в Синюю гостиную и „Белый“ зал, – решил я. – Полюбуюсь на остатки былого величия».

Створки дверей… Они выразительно оформлены филенками с изящно стилизованным рисунком. В качестве украшения использованы рокайли, эффектно завершающиеся характерным фигурным мотивом – тонко вырезанными из дерева и выкрашенными под белый гипс женскими головками.

Мысленно представляю, как могла выглядеть библиотека. На акварели В.С.Садовникова ее наполняет красивая мебель из дорогих сортов дерева – шкафы, стулья, сидячие диваны. Здесь же полки, сплошь уставленные фарфоровыми вазами из Японии и Китая, высокие подсвечники, штофные драпировки на стенах. Как точно выразился Нестор Кукольник, «это ослепительная смесь изящной мелочи, которая сама себя умножает до бесконечности».[7 - Иллюстрация, 1845, Т. 1, №1, С.5.]

Библиотека во дворце (с акварели В.С.Садовникова из фондов Русского музея в Петербурге)

В Синей гостиной я не могу удержать вздоха разочарования. От ее былой отделки уцелели только некоторые элементы, достаточно традиционные для интерьеров аристократических особняков. На падугах потолка обращают на себя внимание овальные медальоны с мягкими по колориту живописными композициями. Путти, с присущими только им забавами и эмоциональной непосредственностью, как бы пробуждают элегические умонастроения, переносят в сказочный, эфемерный мир чувственного наслаждения. Стены, вероятно, ранее оформляли гобелены или панно.[8 - Есть основания полагать, что картины Г. Робера украшали стены Голубой гостиной, а не библиотеки. Это косвенно подтверждает и акварель, сделанная с натуры. В узком пространстве библиотеки просто невозможно было бы разместить масштабные полотна с видами античных руин.] В сочетании с масляной живописью они тоже могли способствовать определенному ощущению при восприятии интерьера.

Следую дальше. Открываю дверь с красивой ручкой и вхожу в просторный Белый зал. По некоторой информации, его также называют Танцевальным. Сразу же замечаю извивающиеся линии растительного декора, раковины, высокие зеркала… Приятно удивляюсь. Отделка помещения дошла в неплохой сохранности. Выразительная лепнина во вкусе «рококо» украшает стены и «прорывается своей мощной органической энергией» на падуги зеркального свода потолка. Трельяж с фигурами парящих амуров, архитектурная «ведута» с видом изящной аркады и крепостных стен, барельефы с пасторальными сценами, изображениями младенцев и купидонов в фигурных клеймах – все это как бы переносит в мир тонких чувств и переживаний, во «французскую атмосферу», навеянную картинами Ф. Буше и А. Ватто.

«Здесь можно найти кое-что интересное, – понимаю я и начинаю фотографировать. – Важно сконцентрировать внимание и попытаться не упустить из вида наиболее выразительные детали».

Делаю короткую передышку после съемки. Напоследок, еще раз любуюсь Танцевальным залом и только затем, снова выхожу на лестничную площадку.

Теперь я должен пройти на противоположную сторону, как бы в начало анфилады внутренних помещений. Полуоткрытую дверь интригующе влечет меня в обширное пространство Гобеленной гостиной или бывшего парадного кабинета.[9 - Отдельные петербургские исследователи полагают, что кабинет хозяйки дворца также мог выполнять функцию парадной столовой, особенно, в те дни, когда на Литейной устраивались пышные и торжественные приемы.] Я вхожу в него в тот самый момент, когда в помещении только что завершилась лекция для сравнительно немногочисленной группы слушателей. В глубине зала я вижу черную ученическую доску, испещренную кривыми записями мелом. Читаю… Как нетрудно понять, здесь несколькими минутами тому назад преподавали какие-то основы бизнеса, менеджмента или сетевого маркетинга. Все эти «псевдонаучные» дисциплины приобрели актуальное значение в «крутые 90-е годы», в тот период, когда в экономике нашей страны начали возникать первые симптомы новых рыночных отношений.

Ученическая доска, как я вскоре замечаю, опирается на низкий камин, увенчанный большим прямоугольным зеркалом. Из-под нее, с одной стороны, «выглядывает» маленькая скульптурка, изображающая шаловливого амура с гроздью винограда.

«Нелепая картина! – покачиваю я головой. – Камин старинной филигранной работы итальянского или еще какого-то европейского мастера и эта облупившаяся, грубая доска – характерный атрибут современности, наших десятилетий, с их тягой к утилитарности и пренебрежением к эстетическому вкусу».

Начинаю любоваться камином, подхожу то справа, то слева. Над очагом мне бросается в глаза «козломордая» маска античного бога веселья Бахуса.

«Тонкое ручное исполнение, – прихожу к выводу я, – качественная отделка камнем. В свое время, такие камины делали по специальным заказам именитых владельцев городских дворцов и особняков».

Мимоходом, подмечаю темные портьеры, висящие чуть поодаль. Чувство любопытства молодого исследователя невольно заставляет меня заглянуть туда, за пыльную материю занавески.

От неожиданности я чуть было не отшатываюсь в сторону. Из темноты чулана на меня пристально смотрят глаза бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС. Кто-то, наверное, желая пошутить, разместил в вертикальном положении на заваленном папками с бумагами столе «картонку» с оттиском фотографического портрета Юрия Владимировича Андропова.

Проницательный взгляд деятеля ЦК Компартии отчасти показался мне грустным и потерянным.

«История порою так несправедлива, а иногда и просто жестока, – подумал я. – То, что еще совсем недавно считалось идеалом и могло служить объектом для поклонения, в одночасье, превращается в немой фетиш. Далеко не каждому суждено оставить неизгладимый след в памяти народа».