Разведка боем

Сильвия предложила генералу сесть в кресло у восточной стены, предварительно сняв черкеску с серебряным поясом и кинжалом. А также шейный крест ордена Святого Владимира.

Затем она извлекла откуда-то, скорее всего из рукава, несколько свечей, которыми окружила кресло генерала. Свечи вспыхнули словно сами собой.

Взмахом широко разведенных рук она заставила всех присутствующих опуститься на пол, кто где стоял.

От горящих свечей по комнате распространился густой, тяжелый, пряный запах, вызывающий головокружение и одновременно странную легкость в теле.

Новиков, готовый к подобным фокусам, внушению не поддался и успел заметить, как Сильвия застегнула на запястье генерала черный браслет-гомеостат. Это изобретенное агграми устройство обеспечивало своему носителю поддержание и стимулирование приспособительных реакций организма на уровне его генетической программы, устраняло воздействие любых факторов, нарушающих постоянство внутренней среды организма, гарантировало стопроцентную регенерацию тканей в случае механических, термических, химических и прочих повреждений.

В этом и заключался смысл лечения, все остальное должно было создать необходимое настроение и обстановку, подходящую для внушения.

Здесь Сильвия сумела себя показать. Ритмично двигаясь в подобии волнообразного, колеблющегося танца, обладающего, в дополнение к гипнотическому запаху свечей, собственным психологическим воздействием, Сильвия запела какую-то песню. Вернее, Андрей классифицировал как песню это сочетание высоких и низких диссонирующих звуков, подчиняющихся трудноуловимым закономерностям, совершенно чуждым человеческому, по крайней мере – европейскому, слуху.

Вьетнамская или китайская музыка в сопоставлении с этой казалась родной и понятной.

Сильвия то кружилась вокруг кресла впавшего в полную прострацию Врангеля, то замирала над ним, совершая немыслимой сложности пассы перед его полузакрытыми глазами.

Новиков с огромным трудом ухитрялся не поддаться воздействию этого камлания, которое, наверно, представляло из себя элементы культовых плясок аггров. Или с тем же успехом могло быть вполне рядовым танцем из репертуара тамошней самодеятельности.

Время остановилось. Когда сеанс закончился, никто из присутствующих не мог бы сказать, часы прошли или минуты.

Опять-таки, кроме Новикова. Да и он ощутил себя так, как бывает в болезненном полусне – вроде бы ты и бодрствуешь, и способен оценить свое состояние, и одновременно на трезвые мысли накладываются искажающие действительность то ли грезы, то ли бредовые иллюзии, после которых страшно вновь закрыть глаза.

Вдоль стены, стараясь не привлекать внимания Сильвии – а была ли в данный момент эта жрица неведомого культа знакомой ему Сильвией, – он переместился к окну и присел на подоконник, вдыхая струйку прохладного воздуха, сочащегося из-за приоткрытой створки.

Все оборвалось внезапно. Последний экстатический вскрик, уходящий в ультразвук, – и тишина. Присутствующие в комнате люди очнулись, как бы и не подозревая о только что случившемся наваждении. Похоже, что вообще они не заметили чего-то необычного и даже танца Сильвии не помнили.

Первым поднялся из своего кресла Врангель.

– И что же? В чем заключалось лечение? Свечи, запахи и три взмаха рук? – спросил он брюзгливым тоном. И вдруг замолчал, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Лицо его отразило недоумение. Он повернулся к доктору.

– Николай Валентинович… Вы знаете, я себя чувствую как-то иначе! Нет, в самом деле… – Он выпрямился, резко повел назад плечами, глубоко вздохнул несколько раз. – Совершенно другое ощущение. – Генерал провел ладонью по груди в области сердца. – Не давит. И дышать легко.

Врач скептически пожал плечами.

– Вдыхание многих курений и фимиамов способно вызвать эйфорический эффект. И обезболивающий. Не вижу в этом ничего удивительного.

Сильвия сидела в стороне, и Новиков видел, что она обессилела, полностью выложившись в действе, которое, как он раньше считал, не должно было стать более чем имитацией сеанса знахарской терапии. Наверное, все обстояло не так просто.

– Доктор, – обратился он к Чуменко. – Я бы на вашем месте воздержался от не совсем этичных высказываний. Хотя она вас и не понимает. Вы же коллеги, в конце концов. Кажется, речь шла о том, что вы должны засвидетельствовать состояние пациента до и после лечения. Так сделайте это. А потом сообщите нам свое мнение.

– Хорошо. В таком случае прошу оставить нас с генералом наедине.

Все, кроме генерала и доктора, вернулись к столу, но разговор, который попытались возобновить Новиков и Берестин, не получался. Не только жена Врангеля, но и все остальные словно бы прислушивались к тому, что происходит за закрытой дверью комнаты.

Наконец она открылась. Главнокомандующий выглядел бодрым и веселым, а врач – растерянным.

Новиков поманил его пальцем, указал на стул рядом с собой.

– Прошу вас, не говорите сейчас ничего. Я знаю, что вас удивило. Но не делайте опрометчивых выводов. Мы с вами образованные люди и должны сохранять здоровый скепсис. Однако завтра повторите самый углубленный медосмотр. И если положение не изменится…

– А отчего бы нам не выпить вина, господа? – провозгласил Врангель. Андрей понимал его состояние. Когда сам он впервые испытал на себе действие браслета, ему тоже хотелось бегать, прыгать и совершать всякие несовместимые с возрастом поступки. Потому что впервые после раннего детства он ощутил тогда состояние полного телесного и душевного здоровья, остроту и яркость чувств, давно забытые, стертые серой повседневностью жизни и накопившейся в организме необратимой усталостью. Врангель, очевидно, из-за отсутствия привычки к рефлексиям не мог так четко определить случившиеся с ним изменения, но само изменение ощутил и отреагировал на него доступным ему образом.

Да и чему удивляться – на взрослого человека браслет действовал так, что после даже получасового воздействия пациент физически чувствовал себя, как Гагарин на последнем перед стартом медосмотре.

Причем, как начал догадываться Андрей, сам по себе браслет – не более чем «аптечка первой помощи», настоящее же лечение требует участия специалиста, роль которого исполнила Сильвия.

Доктор Чуменко жадно выпил большой бокал хереса.

– Нет, завтра я, конечно, проведу углубленное обследование. Рентген, все анализы, может быть, даже соберу консилиум. Но все равно это поразительно! У генерала исчезли отеки, нормализовался пульс, я не слышал шумов в сердце. А самое главное – шрамы! Два шрама пулевых и один осколочный… Они-то куда пропали? Вы должны помочь мне побеседовать с этой дамой. Как переводчик. Я, видите ли, только немецкий знаю, учился в Данциге…

– Это не беда, доктор. Мисс Си и по-немецки говорит свободно. Проблема только – захочет ли?

– Вы непременно должны это устроить. Это необыкновенно важно. Интересы науки…

– Хорошо, хорошо, я постараюсь, но вы должны обещать полную конфиденциальность. Нам не нужны лишние слухи, и к частной практике мисс Си не стремится…

ГЛАВА 7

«Брак по расчету бывает удачным, когда расчет правильный», – вспомнил Новиков услышанную когда-то фразу. Его расчет тоже оказался правильным, и Врангель, наверное, проникся бы к нему абсолютным доверием и уважением даже и без вмешательства в его подсознание, только по результатам лечения. Слишком они были убедительны.

Своим здоровьем, как и жизнью вообще, Петр Николаевич не слишком дорожил, оно было нужно генералу как инструмент, обеспечивающий достижение главной цели – победы в войне. Теперь он этот инструмент получил и вновь мог, как во времена учебы в Академии и японской войны, сутками подряд работать с документами и картами, по многу часов не слезать с седла, бегом и с полной выкладкой подниматься на сопки.

И ощущать при этом лишь легкую, быстро проходящую усталость. После основательной командно-штабной игры, в ходе которой Берестин продемонстрировал и обосновал свой план летней кампании в Северной Таврии и ее стратегические перспективы, Врангель подписал приказ: «Зачислить Берестина Алексея Михайловича, российского подданства бригадного генерала Национальной гвардии САСШ, на службу в Русскую армию с производством его в чин генерал-майора со старшинством в сем чине с июля 30-го дня 1920 года. Назначить генерал-майора Берестина на должность генерала для особых поручений при Главнокомандующем…»

На совещание были приглашены командующий Первым армейским корпусом генерал Кутепов, Вторым корпусом – Слащев, конным корпусом – Барбович, братья генералы Бредовы: Бредов 1-й, Николай Эмильевич, и Бредов 2-й, Федор Эмильевич, а также начальник Корниловской дивизии генерал Скоблин. Все – люди интересные. Не только своими заслугами в гражданской войне и немалыми воинскими талантами, но и последующей (в ранее уже состоявшейся Реальности) судьбой. И Берестин наблюдал за ними со странным и сложным чувством. Каждый из них уже вошел в историю, их фамилии упоминались в энциклопедиях и сотнях беллетристических и мемуарных книг. Врангель и Слащев сами издали воспоминания и мемуары. И в то же время они сидят сейчас перед ним, переговариваются, спорят, часто курят, и ничего пока в их судьбах не решено. Невозможно даже представить, какая новая жизнь, какая слава или бесславие, какие чины и должности их еще ждут…

Вот Слащев Яков Александрович, тридцатитрехлетний генерал-лейтенант, гений тактики, куда там до него прославленному Жукову, не выигравшему ни одного сражения без пятикратного перевеса над врагом. Изображенный Булгаковым под именем Хлудова, заклейменный в советской истории как «Слащев-вешатель», эмигрировавший, вернувшийся в Советскую Россию, амнистированный, преподававший в Академии РККА и при загадочных обстоятельствах в 1929 году убитый.

Кутепов Александр Павлович, последний командир славного лейб-гвардии Преображенского полка, вечный соперник Слащева, после эмиграции – преемник Врангеля и глава Российского Общевоинского Союза. В том же двадцать девятом году похищенный агентами ГПУ из Парижа, привезенный в Ленинград и тайно там расстрелянный.

Скоблин Николай Владимирович. В 1914 году добровольно пошел на фронт в чине прапорщика, корниловец, участник Ледяного похода, ныне – генерал-майор и начальник пресловутой Корниловской дивизии. В эмиграции входил в состав руководства РОВС, был завербован чекистами, участвовал в похищении из Парижа сменившего Кутепова на посту начальника РОВС генерала Миллера, бежал в Москву, где в тридцать седьмом году был без суда расстрелян.

Барбович Иван Гаврилович, командующий всей белой кавалерией, герой боев с махновцами, вечный недоброжелатель и соперник Слащева. Из-за его пассивности и бесконечных дискуссий о старшинстве и подчиненности был упущен последний шанс разгрома Красной армии под Каховкой. Эмигрировал, активно участвовал в деятельности РОВС, бесследно исчез. Скорее всего был убит агентами ГПУ.

Много интересного можно было бы рассказать и о других участниках этого совещания. Но это не важно сейчас, важно то, что эти люди вновь держали в руках судьбу России и свои собственные судьбы.

Врангель выслушал доклады генералов и приступил к постановке боевой задачи:

– Предупреждаю, господа, условием успеха этой операции, на которую я возлагаю величайшие надежды, является полная, абсолютная секретность. Ни единая душа, кроме здесь присутствующих, не должна посвящаться в ее общий замысел. Исполнители должны знать лишь свою непосредственную задачу. Как величайшей тайной является и та помощь, которую мы получили и еще получим от наших друзей из Северо-Американских Соединенных Штатов. Это уже высокая дипломатия. Касающаяся отношений между нашими так называемыми «союзниками».

Ни в оружии, ни в боеприпасах нужды отныне мы испытывать не будем. Но об этом не должно узнать не только красное командование, но и представители Англии и Франции. Надеюсь, всем все понятно… Теперь – непосредственно к делу…

В основу своего плана Берестин положил стратегию Армии обороны Израиля в шестидневной войне 1967 года. В условиях абсолютного превосходства противника в живой силе и технике успех могла обеспечить только точнейшая координация действий войск, стремительный маневр ударными частями по внутренним операционным линиям, тщательно разработанная система дезинформации противника.

А главное, учитывая психологию белых генералов, жесточайшая исполнительская дисциплина. С ней обстояло хуже всего. Как правильно заметил Новиков еще при первой встрече с Врангелем, армейские военачальники все время, наподобие бояр удельных времен, считались со старшинством, постоянно держали в памяти негласную табель о рангах, по которой подполковники, произведенные в чин Высочайшим указом, а ныне генерал-майоры, считали себя выше нынешних генерал-лейтенантов, но капитанов по царской армии. Независимо от занимаемых должностей.

Поэтому, когда Врангель объявил, что общее командование операцией возлагается на Слащева, генералы взроптали.