Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы…

Помаргивали лампочки на пульте управления, подсвеченная зеленоватым «гнилушечным» светом, подрагивала в нактоузе картушка магнитного компаса. По сути – декоративного, но какой же парусник без компбса и массивного деревянного штурвала, оправленного надраенной медью?

Случись что с автоматикой, электрикой и прочей гидравликой, проверенные веками штуртросы, шкоты и брасы, секстан, хронометр и магнитная стрелка не подведут. Не мы первые, не мы последние, до какой-нибудь земли всегда доплывем. Даже вдвоем, хоть и помучиться придется изрядно.

Сейчас, к счастью, вопрос так не стоял.

Работал приводной радиомаяк Замка, сорокадюймовый экран изображал в цвете карту северо-западного угла Атлантики, накрытую координатной сеткой. Яркая алая звездочка обозначала наше место, зеленая тонкая линия – рекомендованный курс, розовая – истинный. По нижней кромке дисплея высвечивались все потребные навигатору данные: показания лага, лота, скорость и направление ветра и тому подобное. До места оставалось меньше ста миль. Шесть часов под парусами при теперешнем ветре или три – на движках крейсерским ходом. Ветер практически попутный, не требующий никаких чрезвычайных усилий вроде частой смены галсов, а уж тем более поворотов оверштаг или через фордевинд, что на трехмачтовой гафельной шхуне выполнять далеко не просто даже с полным экипажем.

Милое дело штурманить на таком корабле, особенно когда в наличии комплект именно для службы на «Призраке» запрограммированных биороботов. Сейчас их отчего-то не видно, может быть, специально отключены и заперты под полубаком, чтобы не нарушали торжественность момента.

Слева от командирского пульта, ближе к корме размещался «штурманский стол», так это называется, на самом деле – небольшая выгородка по типу отсека общего вагона, где в настенных шкафчиках располагались карты, атласы, лоции, справочники всякого рода, инструменты для ручной прокладки курса и прочие приспособления, в том числе и весьма раритетные. Опять-таки в память о тех временах, когда мы, «проектировщики», понятия не имели о достижениях будущей интеллектроники и высшим проявлением технической мысли почитали механический курсограф, сопряженный с гирокомпасом.

Там же имелся отдельный щит с тумблерами и кнопками, дублирующими, а то и блокирующими основные цепи управления. А также и секретный, недоступный для роботов блок управления ими же. На всякий случай. «Три закона роботехники» – хорошо, а бдительность – лучше.

Но сейчас мне было нужно не это. Я по памяти нашел кнопку магнитофона, и рубка наполнилась звуками увертюры к фильму «Дети капитана Гранта» Дунаевского, которую мы в свое время определили в качестве гимна нашего «Призрака». Волнующая, должен сказать, музыка. Романтическая и духоподъемная. Сашке должна прийтись в самый раз.

– Слушай, а правда здорово, – сказал он, шагнув из рубки на крыло мостика, полной грудью вдохнув соленый ветер.

– А я о чем?

Свистит пассат, как флейта в такелаже,
Гудит, как контрабас в надутых парусах,
И облаков янтарные плюмажи
Мелькают по луне и тают в небесах.
Чуть-чуть кренясь, скользит, как привиденье,
Красавец клипер, залитый луной,
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь, сливается с ночною тишиной.
Вертится лаг, считая жадно мили,
Под скрытой в тьме рукой скрипит слегка штурвал.
Чу! Мелодично склянки прозвонили,
И голос с бака что-то прокричал…

– Но это – сон, – тут же продолжил Шульгин, – волны веселой пену давным-давно не режут клипера, и парусам давно несут на смену дым тысяч труб соленые ветра…

Помолчал и закончил стих старого капитана:

Но отчего ж, забывшись сном в каюте,
Под шум поршней и мерный стук винта,
Я вижу вновь себя среди снастей на юте,
И к милым парусам несет меня мечта… [21 - Стихи Д. Лухманова.].

Кажется, лечебный процесс протекает «ин леге артис» [22 - »По всем правилам искусства» (лат.).].

– Как ты думаешь, – тут же спросил Сашка, – мы из Ловушки выскочили? Как-то мне вдруг так полегчало…

– Раз мы вдвоем, на «Призраке», идем в базу, пьем джин и цитируем текст, который, клянусь, никто на этом свете, кроме Левашова, наизусть не помнит, с осторожностью можно предположить…

– Тогда сделай то, о чем договорились. Пока этого нет, я продолжу упражнения с джином и сохраню свой природный пессимизм…

– Сколько угодно, – с плохо скрытой радостью воскликнул я. Джина и прочих изысканных напитков только в баре кают-компании было запасено из расчета двухмесячной автономки. Правда, когда я описывал комплектацию яхты, наличия у членов экипажа гомеостатов не предполагалось. С их помощью весь ассортимент мог быть употреблен за неделю, без всяких вредных последствий. В виду имелись нормальные человеческие потребности и возможности при условии тяжелой физической работы и вахт «четыре часа через восемь».

Но если сейчас Шульгин подавит высшие функции своего головного мозга, то станет невосприимчив к постороннему воздействию. Чего мне и нужно. Даст бог, успею довести яхту до гавани, а там уж как-нибудь…

Он продиктовал мне временны#е и пространственные координаты места, где спрятал артефакт, после чего развалился в моем штурманском кресле и начал крутить верньер магнитофонного поисковика. Я пытался угадать, что именно ему требуется, но не сумел. Думал, он хочет услышать «Маленький цветок» или «Серебряную гитару» с оборота той же пластинки – «сорокапятки». Сашка же отыскал совсем уже всеми забытую мелодию «Не уходи», которую я последний раз слушал на открытой площадке третьего этажа ныне не существующего кафе «Юность» в Пятигорске. Больше полужизни назад.

Томительная, ностальгическая, разрывающая душу, если помнишь, с чем она связана, музыка. Ночь, переломная между июлем и августом, яркий фонарь на венчающей вершину Машука телевизионной башне. Шампанское, апельсины и кофе на столике, две милые девушки, с которыми прощаемся навсегда (тогда об этом не говорилось вслух, но подсознательно все это понимали). И эта польская мелодия, которую вдруг вздумал исполнить оркестрик подшабашивающих студентов музыкального училища. А на той веранде, кроме нас четверых, никого и не было. Неужели так четко ребята просекли ситуацию и решили… Сделать приятное? Или наоборот, предостеречь? Кто теперь скажет? Помню только, что я совсем затосковал, у подруги, сидевшей напротив, навернулись слезы на глаза, а Сашка твердым, отработанным юлбриннеровским шагом прошел к эстраде и положил на рампу все, что у нас оставалось, – два желтых, «хрущевских» рубля. Могло бы хватить еще на бутылку «Розового шипучего». Компот, конечно, девятиградусный газированный, но тогда ж смысл был не в градусах, а в процессе…

Сашка погрузился в глубину давних эмоций, а я вышел на связь с Антоном. Получилось, хоть были определенные сомнения: все же слишком сложен путь сигнала из доисторического безвременья к нам в двадцать пятый.

Антон коротал время, рассматривая в установленную на штативе у края веранды мощную стереотрубу скользящие вблизи горизонта прогулочные яхты. Пользуясь чудесной погодой, местный бомонд едва ли не в полном составе отправился подышать морским воздухом. Дамы, за три года нашей цивилизаторской деятельности утратившие инстинктивный страх перед оголением своих прелестей и отважно щеголявшие в разноцветных бикини. Мужчины в плавках. Научили мы их загорать, что до мировой войны никому из «приличных людей» и в голову не приходило.

Ирины рядом с ним не было, да это и к лучшему.

Я сообщил Антону условие, поставленное Шульгиным.

– Настроен он категорически, никаких отговорок не примет. Так что придется тебе…

Я не знал, нужно ли Антону предварительно совмещаться с самим собой, пребывающем относительно текущего момента в далеком, недооформленном будущем, или он сможет попасть, куда надо, прямо отсюда.

Да какая мне разница, как именно он выйдет из положения, лишь бы такая операция вообще оказалась возможной. Для него ведь тоже соотношение времен начало меняться, исходя из смысла наладившихся у нас с Сашкой отношений.

– Дел-то – перескочить на десять минут в столицу, в глухой проходной двор, никак себя не проявляя, избегая контактов даже с запоздавшим случайным прохожим. Риск минимальный. – Мы с ним как бы поменялись ролями, и теперь я убеждал его в легкости и безопасности задания. – По Сашкиным словам, он там, пока устраивал свою закладку, никого не встретил. Да и то, тридцатые годы – не нэповские двадцатые и не веселые шестидесятые. Тогда народ зря по улицам не бродил «в поисках приключений». Нужно будет – они сами тебя найдут. Да такие – не обрадуешься. А пока не нашли – побыстрее домой – и в койку, до неумолимо скорого подъема на работу. Проспишь – тюрьма [23 - За прогул и даже опоздание на работу полагалось до 5 лет заключения или ссылка, как кому повезет.].

Против ожиданий, форзейль к моему поручению отнесся спокойно.

– Сделаю, конечно. Консервная банка, говоришь? Шестой сверху ряд в колодце? Найду, если есть…

Странно все это было по-прежнему. Невзирая на минувшие годы – странно. К такому не привыкают, такое принимают как данность, пока нравственного здоровья хватает. Яхта сейчас бороздила простор океана в веке, приблизительно, восьмом-девятом. Когда по морям плавать финикийцы и греки давно перестали, а викинги еще не научились. На суше индейские племена предпочитали кочевать в глубине континента, холодное, неуютное побережье их не привлекало. Не Полинезия, чай, на солнышке не поваляешься и серфинг изобретать не станешь.

При этом я говорил, удерживая канал связи, с человекоподобным существом, собирающимся проникнуть в место, расположенное на тысячу лет позже от меня и тринадцать от него, строго говоря – «нигде». Найти там вещь, которая, фактически, не существует в принципе. По той простой причине, что в том мире еще (или уже) не существует как факт или биологический объект человек, туда ее положивший.

И одновременно все происходит именно так, как происходит. Потому что – законы природы…

…Ситуация, если вдуматься как следует, образовалась более чем сложная. Имела место закольцованная, хотя и не до конца, псевдореальность совершенно особого типа. Мы с Сашкой сейчас находились в рубке «Призрака» и одновременно относительно всего прочего – тоже нигде. Мало того, что Замок как архитектурный объект существовал в глубоком прошлом ГИП, он в то же «время» взаимодействовал с тридцать восьмым годом в той его точке, которая одновременно являлась истинной и мнимой. Значит, в определенном смысле и сам он был воплощением некоего дуализма – не то волна, не то частица, одно и другое одновременно или, с той же степенью достоверности, – не то и не другое. Абстракция, присутствующая лишь в сознании неких индивидуумов, которые, в свою очередь, могут функционировать только по причине наличия этой самой абстракции.

Вот как закручено. Куда там самым крутым солипсистам и неокантианцам, труды которых я изучал по курсу «Критика современных буржуазных философский теорий». К дзен-буддизму наш вариант ближе будет. «Философ, которому снится, что он бабочка, которой снится, что она философ».

Если попытаться рассмотреть наш случай пошагово, с позиций самой обычной логики, получается вот что.

1. В феврале 1938 года Шульгин-Шестаков существовал реально, в «вещном мире», работая по испанской теме. Этот мир, вполне возможно, принадлежал к Главной исторической последовательности, продолжавшей развиваться независимо от факта возникновения Югороссии и случившихся после того событий.

2. Он же в нематериальном качестве взаимодействовал с Гиперсетью на нескольких уровнях, причем, руководимый «кем-то» или «чем-то», сумел извлечь «откуда-то» форзейля Антона, существо безусловно материальное, но пребывавшее в иных измерениях с иным ходом времени по отношению к ГИП. В чем, возможно, и заключался главный смысл ситуации.

3. Физические Антон и Шульгин вступили в контакт с «духом Замка», реально существующем в виде какой-то волновой структуры, имеющей возможность осуществлять целенаправленные действия в отношении материальных объектов. Здесь можно приравнять названный «дух» к подобию того, что принято называть «богом», но не обладающего всемогуществом и всеведением в терминах христианской теологии. Скорее его можно сравнить с античными богами.

4. Указанный «дух» обеспечил Шульгину возвращение в его «телесную оболочку», но – не окончательно, поскольку где-то имелся Шульгин-исходный и совмещения этих ипостасей пока еще не произошло, так как очередная точка бифуркации (сцена на «Призраке») по каким-то причинам не зафиксировалась. Целенаправленно, в результате сбоя в Сети или влияния Ловушки. То есть все, что случилось после возвращения Шульгина в реальность-38, не может рассматриваться как факт, а только в виде гипотетической конструкции. Аналогично тому, как в случае «растянутого настоящего» ни одно событие не является таковым до завершения «процесса». Следовательно – не является безусловным факт контакта ГИП-реальности с миром дуггуров. Несмотря на то что некоторое количество оных было взято в плен и передано в распоряжение Замка «для опытов».

5. Единственный способ возвращения статус-кво, фиксации ГИП, предотвращения грядущей тотальной войны между миром людей и дуггуров, найденный Замком, – изъятие Шульгина из точки бифуркации (кают-компании «Призрака»), что, образно выражаясь, навеки инкапсулирует реальность-38, превратит ее в «несостоявшийся вариант». Механик остановил демонстрацию фильма, вложил его в коробку и отправил в «спецхран» до лучших времен или – навсегда.