Вихри Валгаллы

Воронцов выглядел растерянным.

– В принципе да, а конкретнее?

– Здесь, мореходец ты наш, среди всяких интересных и приятных изделий, которые иногда лучше тех, что мы имели дома, есть такая универсальная вещь, как бумажные деньги. Мы бьемся над вопросом, как незаметно разменивать на них золото, банки вон даже приобретаем, а проблема-то решается…

– Номера. Забыл? Сотню-другую фунтов сдублировать можно, а если тоннами?

Сашка весь лучился самодовольством. Мол, вот вам – я сообразил то, что казалось неразрешимым в принципе. Он не спешил, он растягивал удовольствие. Размял сигарету подчеркнуто тщательно, сделал три затяжки с таким смаком, будто неделю не курил.

– Отчего нас зациклило именно на дублировании? Потому что Антон нам это подсказал? Своими мозгами шевелить разучились… – Сделал еще одну паузу. – А делов-то только и всего – внедриться внепространственным каналом в сейфы хоть Ротшильда, хоть Вандербильда, хоть Федеральной резервной системы и выгрести оттуда столько, сколько нужно. И пусть ловят конский топот. Мы богатеем в меру потребностей, а наш враг, соответственно, беднеет вплоть до банкротства…

Больше объяснять не было нужды. Но Воронцов не был бы самим собой, если бы стал восхищаться, хлопать Сашку по плечу или иным любым способом изображать свое отношение к действительно гениальной по простоте идее.

– Угу, – сказал он задумчиво. – Выходит, от идейной классовой борьбы переходим к банальной уголовщине?

– Естественно. Но если ты докажешь, что гуманнее убить противника, чем отнять у него какую-то часть денег, я немедленно снимаю свое предложение…

– Ладно. Над нравственной стороной проблемы я на досуге еще поразмышляю, а вообще ничего. Наглядный пример творческого преодоления стереотипов мышления. – В устах Воронцова и эти слова прозвучали панегириком. – И если даже у банкиров переписаны номера каждого дензнака в их кладовых, нынешний уровень развития коммуникаций и связи не позволяет своевременно отследить каналы выхода в обращение таинственно исчезнувших бумажек… Ей-богу, хорошо…

Третья камера удивила Шульгина тем, что в ней на полу, на грубых деревянных стеллажах, на площадке двухосной железнодорожной платформы громоздились явно электрические приспособления – электромоторы, распределительные щиты, мотки бронированного кабеля, всевозможные амперметры, вольтметры и иные подобные устройства.

– А это чего? План ГОЭЛРО решил в пределах Крыма воплотить?

– Не совсем. У меня планы куда грандиознее. Чуть позже расскажу. Это разговор особый и долгий. Все, что нужно, я тебе показал. О прочем поговорим за завтраком. – Воронцов поддернул обшлаг синего кителя, взглянул на часы. – До подъема флага пятнадцать минут. Пора на корабль.

ГЛАВА 4

По случаю приезда Шульгина капитан Воронцов дал праздничный завтрак. Вначале была мысль накрыть стол на шлюпочной палубе, но от нее пришлось отказаться. Хоть и солнце светило совсем не по-осеннему, и мужчинам в шерстяных кителях было даже жарковато, но ветерок с моря тянул свежий, знобящий, и девушкам, по случаю торжества надевшим приличествующие туалеты, трапеза под открытым небом удовольствия бы не доставила. Поэтому расположились в малом, «кипарисовом» зале ресторана первого класса, выходящем огромными зеркальными окнами на рейд и город. Вдали в прозрачном осеннем воздухе сверкали под солнцем купола севастопольских соборов и белые здания Городской стороны. У входа в Южную бухту приткнулись к берегу старые броненосцы и крейсера, правее слабо дымили трубами линкор «Генерал Алексеев» и несколько эсминцев-»новиков» действующего отряда. Совсем рядом, в полукилометре от «Валгаллы», грузно распластался на штилевой воде навсегда отплававший свое броненосец «Три святителя», перегородивший таранным форштевнем почти половину ведущего к стоянке парохода фарватера. На броненосце текла своя какая-то неторопливая жизнь. По выскобленной палубе двигались фигурки матросов в «синем рабочем», на крыше штурманской рубки видны были черные кителя офицеров. Вдруг ни с того ни с сего начинала медленно ворочаться кормовая, обращенная в открытое море двенадцатидюймовая башня.

– У тебя и там службу несут? – спросил Шульгин Воронцова, пока они ждали подруг, которым, как обычно, не хватило нескольких минут для нанесения боевой раскраски.

– А как же? Вполне боевая единица, пусть и без хода. Главным калибром на восемьдесят кабельтовых достает. В сорок втором году две береговые батареи как раз с такими пушками три месяца немецкую штурмовую бригаду на рубежах действительного огня удерживали. Без всякого пехотного прикрытия. Пока снаряды не кончились. А у него еще четырнадцать стопятидесятидвухмиллиметровок, не считая скорострельных автоматов. За нашу безопасность можешь не беспокоиться.

– Я не об этом. Экипаж там из кого? Те же матросики, что офицеров в семнадцатом и восемнадцатом за борт бросали?

– Наверное, есть и такие. Бардак тогда был сам знаешь какой. Настроение каждый день менялось. Сегодня красные флаги поднимали, завтра желто-блакитные, послезавтра андреевские. То в Новороссийск уходили к красным, то возвращались в Севастополь к немцам. Сейчас в тех делах разбираться – пустой номер. Я проще решил. Объявил набор добровольцев на флот и создал мандатную комиссию из уцелевших офицеров. Кого возьмут, тот и будет служить. Жалованье рядовым положил по сотне целковых, специалистам – по полторы. От желающих отбоя не было. Поумнели за три года. На «Святителя», раз он не плавающий, ограниченно годных расписали. И сорокалетних, и даже старше. Офицеры такие же – командиром тут отставной лейтенант без ноги, безрукие тоже есть… Главное, службу знают, при деле, вместо пенсии жалованье получают, жилье хорошее, воздух свежий…

– Санаторий, одним словом, для увечных воинов.

– Зря смеешься, это тоже дело не последнее. Ну а воевать если придется… Чтобы целиться и стрелять, большого здоровья не требуется.

– Долго ты провоюешь, если действительно английский флот на нас пойдет…

– Думаю, что ровно столько, сколько надо, – серьезно ответил Воронцов. – Даже одна «Слава» в пятнадцатом и семнадцатом достаточно долго против немецкого линейного флота держалась. А я же не только на вот это рассчитываю. – Он показал на броненосец. – Линкор у нас почти новый есть, вполне конкурентоспособный с «Айрон Дьюками» и «Куин Элизабетами», хоть и броня чуть послабже. А теперь я ремонтом и модернизацией еще трех броненосцев занялся. «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», он же «Потемкин». Против «Гебена» вполне эффективны были, «Евстафий» одним залпом у мыса Сарыч его из боя вывел. Союзнички, когда первый раз из Севастополя уходили, на всех броненосцах цилиндры паровых машин взорвали. Теперь мы их и восстанавливаем. Я тебе потом покажу. Это разговор отдельный и специальный. Я Антанте еще много разных сюрпризов готовлю… – Видно было, что Воронцов, оседлав любимого конька, увлекся до крайности. Как в дни, когда он проектировал и строил «Валгаллу». Теперь от иронии не осталось и следа.

– Короче, ты, братец, настроен очередной раз повоевать? Не с красными, так с Антантой?

– В гробу я все ваши войны видал. – В голосе Воронцова прорезалась даже некоторая злость. – До сих пор удивляюсь, чего я с вами связался? Исходя из нынешней теории пространства-времени у меня второй год отдых на сухумском берегу продолжался бы. «Где несть ни слез, ни воздыханий, а только жизнь вечная»…

– Кощунствуешь, старик, кощунствуешь, и вообще пора нам выдвигаться на исходные, потому что кажется мне, воздушные создания за стеклами мелькают… А хороши, чертовки, – восхитился Сашка и тут же процитировал подходящую к случаю частушку:

Тащи, девки, краски, сажу,
Ложь на рожу макияж,
Едет Рюрик из Европы,
Первый князь законный наш…

Воронцов хмыкнул, но все-таки закончил волнующую его тему:

– Ну пойдем, только напоследок скажу, что до большой войны нам нужно как минимум два месяца продержаться, а еще лучше – до весны…

Девушки к столу вышли во всей своей прелести, особенно заметной Шульгину, успевшему от них немного поотвыкнуть. Да и вообще человеку, вернувшемуся с фронта, красавицами кажутся почти любые женщины, а уж об этих нечего и говорить.

За длинным, торцом поставленным к полуоткрытому окну столом словно нарочно расселись так, что Воронцов с Натальей оказались слева по длинной стороне, Ирина, Анна и Лариса справа, а Шульгину досталось место во главе, словно бы виновнику торжества или свадебному генералу. Да так оно и было. Он только что вернулся с фронта, где смерть не слишком разбирается в чинах и должностях, а слабый пол к таким вещам небезразличен. Чисто генетически их влечет и возбуждает аура войны и риска, так же как мужчин – ароматы женских духов.

И Сашка, вдыхая эти ароматы, сплетающиеся в сложный эротический букет, блаженствовал. Его ведь окружали, безусловно, красивейшие девушки России, а скорее всего и вообще нынешней земной реальности. Они все ему нравились, пусть и по-разному, и каждую из них он мысленно не раз желал во время долгих месяцев заключения в Замке, когда, оставшись без подруги, ежевечерне наблюдал, как более счастливые друзья расходятся по своим апартаментам.

Сейчас он, впрочем, смотрел на них спокойнее, скорее наслаждался чисто эстетически. И даже Анна, в которую он впервые за много лет по-настоящему влюбился, грешных чувств не вызывала. Слишком для него она была еще ребенок. Жениться он решил бесповоротно, только позже, позже… Пускай сначала повзрослеет. Пока что он настроился на чисто платонические чувства. Тем более что все-таки она еще «чужая». Пускай ей только двадцать, но родилась она ведь раньше шульгинской бабки, а это как-то… отстраняет. Он словно забыл, что по здешним меркам двадцатилетняя девушка – почти уже старая дева.

Вот и сегодня, появившись на «Валгалле», он первым делом постучался в дверь ее каюты. Увидев Шульгина, девушка тихонько вскрикнула от радости и от смущения, испуганно запахивая халатик. Она его не ждала и не успела еще одеться после сна. Но даже так была прелестна.

Анна уже оправилась от послереволюционной дистрофии и даже расцвела. Светло-серые глаза в пол-лица, без всякой помады ярко-розовые губы, соломенные, как у Лорелеи, волосы. Да и фигурка в меру пополнела.

Пожалуй, он не просчитался в выборе тогда, сумел рассмотреть будущую тропическую бабочку под серым коконом застиранного бесформенного платья…

Она готова была броситься Шульгину на шею, но сначала ее остановил громадный букет шипастых роз, который он держал перед собой, а потом девушка прочла что-то в его чересчур спокойном взгляде. И будто бы потухла. Покорно приняла братский поцелуй в щечку. Но взгляд ее сверкнул опасно.

За завтраком Шульгин вел себя намеренно непринужденно, всячески демонстрировал галантность, много острил, подливал соседкам справа и слева легкое белое вино. В его изложении события последних дней в Москве и Харькове выглядели веселым приключением, сценами из костюмной мелодрамы ХVII века. Игра ему в общем удавалась, женщины тоже были рады видеть свежего человека, тем более Сашку, всегда умевшего нравиться дамам. Впрочем, до тех пор, пока не переходил какой-то определенной грани. С ним любили флиртовать, принимать слегка даже утрированные знаки внимания, но стоило ему показать, что видит в очередной подруге нечто большее, чем партнершу для необременительной связи, как они чего-то пугались и отношения расстраивались. Что объясняет неудачный опыт его семейной жизни.

Но сегодня даже Лариса благожелательно воспринимала шутки, обращенные непосредственно к ней.

Только Воронцов, хотя тоже старался поддерживать общую легкую атмосферу, моментами как бы терял нить общей беседы и взгляд его становился отстраненным. В эти минуты Наташа тоже настораживалась, пытаясь понять, не произошло ли между мужчинами какой-то размолвки.

Завтрак затянулся часа на полтора, настолько всем не хотелось его прекращать.

Шульгин вообще предложил всем подняться на палубу, погулять и освежиться, а потом сразу перейти к обеду.

– Так и порешим, – сказал Воронцов. – У меня есть кое-какие неотложные дела по службе, ненадолго, заодно я прикажу накрывать стол в адмиральском салоне. На четырнадцать часов устроит? Там и встретимся…

Шульгин наметил себе переговорить с каждым из членов компании по отдельности. В отличие от Новикова, он считал, что общие обсуждения важных вопросов не только бесполезны, но и вредны. Истины не рождаются в спорах, и даже простой обмен мнениями в присутствии пусть даже друзей и единомышленников заставляет каждого заботиться не о максимально полном и точном изложении своей позиции, а о соответствии собственному имиджу. Причем даже не подлинному, а лишь представлению о том, каким он должен выглядеть в глазах собеседников.

Таково же, кстати, было сегодня желание каждой из девушек. Шульгин успел короткими замечаниями и намеками дать им понять, чего он хочет.

Погуляв с полчасика по палубе, дамы разошлись по каютам переодеться и подправить макияж.

Когда на близком броненосце ударили послеполуденную склянку, Сашка решил, что времени своим партнершам он отпустил достаточно.

Через тамбур и короткий боковой коридор Шульгин вышел в большой салон первого класса. Огромным световым фонарем в центре высокого потолка и двумя маршами дубовой лестницы он напоминал вестибюль великокняжеского дворца, ставшего позже Русским музеем. По таким лестницам, широким и пологим, окруженным хрустальными фонарями и греческими скульптурами, приятно ходить даже без всякой цели. Тем более что они покрыты пушистыми ковровыми дорожками, прижатыми к ступенькам надраенными медными прутьями.

С лестничной площадки в три стороны расходились почти бесконечные коридоры, тихие, пустынные, внушающие одновременно умиротворение своей тишиной и безлюдьем и несколько иррациональную тревогу опять же именно пустотой, безмолвием, отстраненностью от той жизни, шумной и праздничной, для какой они были заведомо предназначены.