Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы…

– Когда? – поразился я. – Мы с Сашкой надолго не расставались последний год, да и сказал бы он мне, если бы что-то такое случилось.

– Не этот, другой, из тридцать восьмого года. Который наркомом стал…

– Стоп, стоп… – Тут я заинтересовался по-настоящему, вызвал-таки дворецкого, отдал необходимые распоряжения, велел проводить гостя в малую гостиную, откуда открывался вид на горы и сад, не столь отвлекающий внимание, как морская даль. А сам пошел переодеться подобающим образом. И перенастроиться тоже. Возникло ощущение, что книжки писать придется по-прежнему в свободное от основной работы время. Не сказать чтобы эта перспектива меня расстроила. Есть поговорка: «Привыкла собака за возом бегать…»

Интересно, за Антоном не гонятся специально на то поставленные службы? Иначе станет совсем уже интересно. Те, которых послали за Иркой, были совсем непрофессиональны. Нынешние могут оказаться более серьезными противниками. Отчего бы и нет? Сражаться с одиночками куда интереснее, чем с законами истории. Но тут, пожалуй, до такого не дойдет. Упоминание о Шульгине-38 выводит на несколько другой уровень.

Ирину я будить не стал, ни к чему третий, излишне эмоциональный персонаж в сюжете о двух спокойных мужчинах себе на уме. Иначе они начнут говорить не о себе и для себя, а ориентируясь на слушательницу, тем более – кое к чему причастную…

Никогда мне не приходило в голову подумать вот так об Ирине, даже мельком, а сейчас вдруг пришло. Может быть, под влиянием истории с Татьяной?

А, ерунда, сейчас – тем более. Однако, что касается Сашки – интересно. Третья матричная копия, выходит? Да, разгулялся паренек… И что же он там опять натворил? Форзейли просто так визиты вежливости не наносят. Как и аггрианские резидентки тоже.

Стол нам накрыли подходящий, по времени суток и по сезону. Самое же главное – окна моей гостиной выходили на единственную дорогу, которая вела к вилле из поселка и просматривалась вся, с самого начала, на четыре с лишним километра. Если кто-нибудь соберется к нам в гости, успеем увидеть и подготовиться. С моря неприметно высадиться тоже нельзя, есть на обозримом пространстве береговой черты разные хитрости, природного и рукотворного характера.

Само собой, на этой Земле мне бояться было некого. Личный друг Верховного Правителя, да и сам по себе фигура известная, внушающая кому уважение, кому страх, зависимо от обстановки. Что в общественном смысле, что в личном.

Если, конечно, предполагаемые сотрудники занимавшегося Антоном «Управления исполнения наказаний» решат в погоне за беглецом проникнуть в мое уединение тем же, что и он сам, внепространственным способом, тогда уж ничего не поделаешь, останется полагаться на грубую силу и достижения нашего неспокойного века. Гранаты типа «Ф-1», ручные огнестрельные приспособления и пулеметы калибрами вплоть до 14,5 мм оказывают хорошее поражающее действие на любые белковые и многие кремнийорганические структуры.

– Тебя во всегалактический розыск не объявили? – спросил я на всякий случай.

– Не бери в голову. Там я умер…

– Эдмон Дантес тоже рассчитывал на такую отмазку. Не сработало.

– Но его ведь все равно не поймали, – возразил Антон, и спорить было не с чем.

Тут же меня отвлекла следующая мысль (они, как правило, приходят мне в голову по одной, и думать каждую приходится отдельно).

– Так ты ж, по раскладам, едва успел только в СИЗО покантоваться, мы с тобой месяца два от силы назад виделись… Это что же, у вас и арест, и следствие, и приговор, и этап – в такие сроки укладываются?

Соответствующей тематикой я с детства интересовался и был в курсе, потому как в наших дворах сидел каждый второй взрослый, а каждый третий пацан или таких родственников имел, или туда собирался с тем же чувством предопределенности, как я – в институт. Оставаясь при этом уважаемым членом «прайда». Каждому своя дорога, хотя курирующие наш двор авторитеты деликатно, но настойчиво советовали мне идти на юридический. Мол, ларьки подламывать тебя никто не пошлет и не посылал, если ты в десять лет «рьманы тискать» умел, как не каждый артист по радио в «Театре у микрофона». Была такая передача, неплохая, кстати, только не в то время и не для того контингента. А я, спокойно, сидя у костерка, пересказывал двадцатилетним, от задницы до шеи покрытым наколками парням сокровища мировой литературы, от Апулея до Честертона и Колбасьева. С купюрами и собственными дополнениями. Шло на ура. Какое, казалось бы, дело вору с несколькими ходками до забав царских гардемаринов, а вот слушали же…

– У меня – уложились. Да еще и три полновесных года я отсидел там, где тебе даже по самой крайней злобе не пожелал бы…

Оно понятно, время штука гибкая, а все равно странно. До сих пор странно, поскольку мы с ребятами каким-то образом собственные соотношения времен регулировали.

Нет, ерунда. Все не так. С друзьями в «настоящем» 2005 году как вышло? «Для них года, а мне – единый миг». Искаженная цитата, но суть отражает.

А что, если слова Антона – очередная туфта? Еще один способ возвратить нас в Игру, от которой мы отказались радикально, передав все козыри тем, кому она еще в охотку. Причем нам Антон лично или те, кто за ним стояли, настоятельно рекомендовали укрыться в своем двадцать пятом и никуда не высовываться, прежде всего – не лезть в Сеть. Мы этим советом сначала пренебрегли, вволю порезвились на стыке две тысячи пятых годов, кому-то очень сильно испортили настроение и планы. Не только Дайяне и Лихареву, пожалуй, а и фигурам на несколько порядков более тяжелым. И опять удалились «в себя», договорившись по возможности вообще забыть о случившемся, в надежде что мало-помалу временнбя ткань как-нибудь срастется. А за нашей спиной, оказывается, интрига продолжалась и развивалась. Сашка вот, получается, опять вмешался… И до меня очередь дошла, в самый неподходящий момент и в невыгодной позиции…

– Все! – сказал я, прерывая поток собственных фантазий. – Я молчу, а ты четко и конкретно излагаешь. После чего станем снова думать и рассуждать…

Глава вторая

Есть люди, которые к своим жизненным бедам относятся легко. Пока плохое не случилось – нечего переживать. Случилось и пока еще длится – надо делать то, что в силах, выкручиваться или сводить к минимуму возможные негативные последствия. Прошло с каким угодно результатом – ненужное забыть, из остального сделать приличествующие выводы и двигаться дальше. А есть другие. Постоянно терзаются прошлым, изменению уже не подлежащим, боятся будущего, не того, что произойдет, а того, которое сами себе придумали.

Я, смею надеяться, отношусь к первому типу. А вот Антон, к моему глубокому изумлению, оказался из вторых. Вроде писателя Варлама Шаламова, так и не сумевшего за двадцать послелагерных лет найти себя в свободной жизни.

Свобода, конечно, и на воле оказалась относительной, однако немало людей, отсидевших побольше его, сумели адаптироваться и даже извлечь из прошлых страданий рациональное зерно. Но Антон как-то скис. Закалка не та. Полтораста лет в роли «хозяина жизни» и «сверхчеловека» серьезно его расслабили. Похоже, доставшиеся испытания и нравственные муки ударили его тяжелее, чем узников сталинских и гитлеровских концлагерей. Я имею в виду выживших, естественно.

Вот его рассказ в моем переложении.

«…Антон действительно после завершения своей земной миссии был удостоен титула Тайного посла первого ранга, что любители систематики и геральдики могут считать аналогом российского генерал-лейтенанта по военному ведомству, камергера по придворному, тайного советника по гражданскому, архиепископа по церковному. Чин вполне солидный, дающий право на занятие целого спектра должностей, дипломатических и научных. Ему теперь ничто не препятствовало принять кафедру у своего учителя и наставника Бандар-Бегавана, получить когда-то столь чаемый им пост Брата-советника при правителе одной из наиболее развитых и культурных планет и даже целой планетной системы Конфедерации.

Этот пост давал возможность, при желании, не делать совершенно ничего, посвящая бесконечный досуг научным занятиям, развлечениям и медитации. Или же, в случае наличия должных амбиций, взять в свои руки все незримые ниточки, они же – приводные ремни, организующие (обеспечивающие) образ жизни миллиардов подданных и внешнюю политику отданной ему «в кормление» [7 - »Кормление» в средневековой Руси – не только способ обеспечить себе пропитание, но и «руководство», производное от слов «кормчий», «кормщик», т. е. «управляющий» морским или речным судном, волостью и т. д.] цивилизации.

Этакий «вице-король Индии» или губернатор Восточной Сибири начала XIX века, до которого инструкции и указы из Метрополии доходят раз в полгода, если не реже, и ответ идет столько же. То есть основной массив решений он принимает самостоятельно, а его отчеты о проделанной работе по большей части имеют для вышестоящего начальства лишь исторический интерес.

В Конфедерации, естественно, система связи действовала мгновенно на любое расстояние, зато в недрах Департаментов рассмотрение поступающих «бумаг» занимало те же полгода-год, по причине особого устройства бюрократических структур. Что, по большому счету, устраивало всех.

Принадлежность к клану форзейлей позволяла Антону работать в галактической разведке, психологических (в том числе и ксенопсихологических) службах, областях, связанных с тамошней мистикой и эзотерикой. Конечно, все это относилось только к мирам, населенным гуманоидами. Для связи с негуманоидами любых родов и классов имелись свои специалисты.

В то же время любому форзейлю, именно в силу их архаичной клановой системы, своеобразно понимаемой «рыцарской чести» и собственной философии и этики, плохо вписывающейся в рамки господствующей идеологии, путь в такие ведомства, как Внутренняя Администрация или тем более Департамент Соответствия, был заказан раз и навсегда. Как немецкому еврею в гестапо.

Да никто из них туда и сам не стремился, как боевой гусар Денис Давыдов ни за какие коврижки не пошел бы в жандармский корпус или интендантское управление.

В итоге Антон, уже постигший, в том числе и с помощью своих земных друзей, многие тонкости устройства Конфедерации, согласился на не сулящий особых неприятностей и нравственных проблем пост. Планета в самом деле была крайне цивилизованной, богатой, с роскошным климатом и населением, тратившим все свое время и душевные силы на интеллектуальное самосовершенствование и гедонизм.

Предполагалось, что все действительно серьезные проблемы там были якобы решены и никакой другой разумной цели, кроме как заниматься познанием тайн природы ради самого познания, не существовало. Сам же процесс являлся столь бесконечным, сколь и бессмысленным, поскольку границ его все равно не существует. А в силу давно достигнутого предела в удовлетворении телесных потребностей не осталось и промежуточных рубежей, к которым стоило бы стремиться.

Земные фантасты вообще, как давным-давно убедился Антон, ухитрились вообразить и описать почти все, что на самом деле существовало во Вселенной «первого порядка». Ничего подобного человеческой фантастике в мирах Конфедерации места не имело. Именно по причине самодостаточности их обитателей и отсутствия разрыва между воображаемым и возможным. Антиутопии занимали их воображение еще меньше. Потому Антону так нравилась Земля и раздражало все остальное.

Какое-то время он честно пытался вживаться в новое состояние. Любых качеств, кроме желания, у него хватало, чтобы «соответствовать». А вот желания и не было. В том числе оттого, что он в очередной раз сумел уклониться от процедуры рекондиционирования. Слишком жаль ему было терять свой ставший привычным характер и все приобретенные на Земле навыки.

Кем бы он стал без всего этого? Да никем, очередным чиновником высокого ранга, и не более. Правильно как-то сказал Бандар-Бегаван, «ноосфера Земли очень ядовита, разумный человек, желающий сохранить ясность мышления, не должен подвергаться ее воздействию сверх необходимого». А Антон, получается, эту меру превысил.

Только зря он рассчитывал, что его уловки смогут обмануть настоящих специалистов. Это стандартную, довольно примитивную аппаратуру, на которой обычно проходили проверку и перенастройку чиновники его уровня, прибывающие с планет, не входящих в Конфедерацию, и убывающие туда, он обманывать научился. И не столько «железо», как обслуживавших его техников.

В его распоряжении было огромное количество всяких специальных методик, и наложенная поверх базового психотипа сетка подмены давным-давно известных ему характеристик, позволяла проходить Испытание без всяких проблем. Испытатели просто не видели несоответствий.

Об этом когда-то догадался Бандар-Бегаван, но не выдал своего ученика, потому что потерял бы от такого шага куда больше, чем мог приобрести. Да, кроме всего прочего, Антон еще в начале ХХ века, когда это было модно в кругах эстетов, испытал на себе несколько религиозно-эзотерических практик. Сознательно расширил, выражаясь слогом того же профессора, сферу соприкосновения внутреннего мира с внешней средой в окружении принципиально иной ноосферы. Впустил чужое в глубины личности.

И оказался в роли одного из тех наследников туземных владык, которых направляли на обучение в Кембридж, Итон или Петербургский Пажеский корпус и которые ухитрились усвоить не только курс обучения, но и психологически осознали себя британскими аристократами и русскими гвардейскими офицерами. Такое случалось, не часто, но все же. В России было проще, там образованного инородца довольно легко принимали в «общество», судьба же «энглизированного» индуса или кафра складывалась куда печальнее. Что в Метрополии, что после возвращения к родным пенатам.

Скука и разочарование охватили Антона в первые же дни его новой работы, и сопротивлялся он им недолго. Слишком уж манила Земля, на которой он был счастлив. Там его жизнь имела смысл, пускай в экзистенциальном смысле очень относительный. Мелькала мысль, что перестроить личность и начать жить в согласии с господствующими в обществе императивами было бы куда легче и удобнее, но не хотелось.

Человеком быть пусть и трудно, но интересно. А здесь, исполняя протокольные функции своей должности, он зачастую едва сдерживал смех, а чаще – раздражение. Как рафинированный офицер Российского Генштаба, вынужденный соблюдать церемониалы, принятые при дворах абиссинского негуса или мандарина маньчжурской провинции.

Часто (что не возбранялось), отбывая в высокогорную резиденцию (вроде Лхасы), где следовало созерцать десятикилометровые ледяные пики или предаваться сексуальным утехам со специально воспитанными и обученными девушками, он вместо этого выходил в доступные ему по должности уровни Информария, разыскивая свежие документы, касающиеся Земли.

Их было не слишком много после ликвидации операционной базы и постоянного кураторства. Этот «затерянный мир» интересовал только немногочисленных историков из Академии, но все равно Антон не мог избавиться от ощущения, что настоящая жизнь осталась там. А здесь лишь влачится ее жалкое подобие.

Синтанга в его распоряжении было сколько угодно, как и иных стимулирующих, успокаивающих и разжигающих воображение напитков и веществ. Но он сумел настроить обслуживающую автоматику так, что она синтезировала продукцию на базе этилового спирта, в любых вариациях, от «Столичной» водки до хересов и портвейнов высших сортов.

Разницы вроде бы никакой, важно ли, чем воздействовать на соответствующие области мозга, чтобы впасть в измененное состояние? Однако она тем не менее имелась. Все употребляемые в мирах Конфедерации (по крайней мере – в высших слоях их обществ) вещества тем или иным способом ориентировали организм в сторону усиления поощряемых здесь настроений и качеств – созерцательности, покоя, возвышенных размышлений. Если и фантазий, то побуждающих к самоуглублению, благорастворению, отнюдь не к внешней активности или агрессивности, упаси бог.

Так англичане культивировали в Китае употребление опиума, отнюдь не виски, хотя его экспорт (или производство на месте) мог бы принести куда большую прибыль.