Одиссей покидает Итаку

Следовало представить все возможные повороты сюжета, которые подготовят ему пришельцы, определить тональность предстоящей с Наташей беседы, заготовить два-три изящных парадокса, которые в трудный момент позволят выиграть время и перехватить инициативу. Проигрывать он не собирался.

Вполне прилично выспавшись за бесконечно длинную ночь в уже обжитом и ставшем привычном номере, Воронцов встретил утро на балконе. Не будь он моряком, перевидевшим всякое, картина здешнего рассвета могла бы вывести его из душевного равновесия.

Слоистые сизо-серые тучи почти касались маслянистых, будто застывших волн. Неподвижный мглистый воздух гасил любые звуки. Близкие кроны деревьев казались аппликациями, наклеенными на театральный задник. Постепенно сиреневая мгла просветлела, подошвы туч подкрасились розовым, четче стала граница, разделяющая море и небо. Где-то там, за тучами, наверное, уже поднималось солнце, но здесь по-прежнему держалась полутьма, словно в кубрике, освещенном лишь синей лампочкой над входом.

Но солнце поднималось все выше, и ярче становился багряный отблеск на тучах. Казалось, вот-вот лучи прорвутся наружу, однако их хватило лишь на то, чтобы последним усилием высветить над горизонтом мрачно-торжественную, густо-красную полосу, а потом она померкла, и все вокруг залил светло-пепельный мертвый свет.

Тучи глухо сомкнулись, и по листьям деревьев, по траве, по выскобленному, как палуба парусника, настилу балкона зашуршал неизбежный дождь.

– Вешаться хорошо в такое утро, – со знанием дела сказал Дмитрий. Перед новой встречей с Наташей в груди ощущался неприятный холодок. Примерно как в день выхода на боевое траление. Привычно, но непредсказуемо.

Чтобы взбодриться и обрести подобающую уверенность, Воронцов прихватил взятый вчера в той же лавке – взамен забытого в кабинете револьвера – короткий «винчестер», вышел на берег моря и долго стрелял по голышам на пляже, убеждаясь, что рука тверда и глаз верен.

Расстреляв две пачки патронов, распугав чаек на берегу и ворон на стенах Замка, Дмитрий почувствовал, что готов к предстоящей борьбе умов.

Тогда он разделся и вошел в обжигающе холодную воду, соленую, как Индийский океан на экваторе.

Глава 4

На этот раз Наташа появилась в строгом темно-синем костюме, по-иному причесанная, и встреча сразу приобрела суховатую официальность, будто и не было вчерашней взаимной растерянности и плохо скрываемого волнения в ее голосе.

«Подрегулировали эмоциональный блок, – подумал Воронцов. – Тем лучше для меня, только неясно, какой они с этого планируют иметь выигрыш».

– На первый твой вопрос я отвечу сразу, – сказала Наташа после нескольких протокольных фраз. – А на второй – несколько позже.

– Как знаешь, – согласился Дмитрий, подвинув кресло к самому экрану. Теперь их разделяло не более полутора метров. И он мог наблюдать за тончайшими нюансами ее мимики и выражения глаз.

– Тогда слушай. Содержание Книги одинаково важно и для них, и для нас. В ней – полный рабочий дневник экспедиции. Что это такое – сам понимаешь.

– Еще бы, – кивнул Воронцов. – Вроде вахтенного журнала. Понимаю и сочувствую, но не более того…

– Подожди. Кроме дневника, там же записаны практически все древнерусские летописи IX—XIII веков, вплоть до монгольского нашествия, духовная и светская литература… Ты же знаешь, что, кроме «Слова о полку Игореве», до нас не дошло ничего. А там могли быть шедевры, по сравнению с которыми «Слово»… – она замялась, подбирая сравнение.

– Как записки фронтового корреспондента рядом с «Войной и миром», – помог ей Воронцов.

Наташа посмотрела на него с сомнением.

– Неожиданное сравнение. Но в принципе… Отчего бы и нет?

– Вот именно. Только не по адресу вы обращаетесь. Вам бы филолога найти, библиомана настоящего. Тот бы так рванул – втроем не удержишь. А я что? Признаюсь, хоть и стыдно, я и «Слово» до конца не читал. «Лепо ли ны бяшешь, братие…» Так, что ли? Вот и все мои познания. Умом я все понимаю, но голову ради этого в петлю совать не стал бы.

И не так уж он кривил душой, говоря это. Как всякий актер, которым поневоле вынужден быть человек, поставленный руководить другими людьми, Воронцов мог убедительно имитировать только те чувства, которые находили отклик в глубине его натуры. Иначе фальшь была бы видна любому мало-мальски проницательному зрителю.

– Не буду спорить, – продолжал он, – если эти тексты ввести в обращение, определенная польза для отечественной культуры будет. Но какая? И для кого? Для десятка интеллектуалов, жаждущих тем для диссертаций? А еще для кого? Как будто ты не знаешь нашу публику. Спроси у любого. Девяносто процентов не назовут даже имен и порядковых номеров царей, правивших в прошлом веке, а ты им – летописи десятого…

– Если даже и пять человек будут владеть подлинным знанием, и то рано или поздно оно станет достоянием всего народа…

Воронцов рассмеялся. Снял со стены парадный офицерский палаш с филигранной медной гардой, попробовал, удобно ли он лежит в руке, повертел перед глазами, разбирая надпись на клинке.

– Эх, черт, вот жизнь была… Золотое времечко. А сейчас… Ну, кому оно все нужно, Натали? Что изменится? Принесу я их Книгу, не принесу… Прожили с тех пор семьсот лет – обошлись, как видишь. Может, без тех знаний даже лучше? Не думала? Впрочем, что это я спрашиваю, ты тут совсем ни при чем. А ты… Тебе самой как, кого больше жалко, меня или те летописи?

Наташа ничего не сказала, отошла от экрана, повернувшись к Воронцову спиной, остановилась у окна в глубине своей комнаты, минуту или больше молча смотрела в затуманенный сад.

Как будто он и вправду обидел ее своим вопросом.

Воронцов ждал – что еще они придумают для него. И внимательно рассматривал Наташину фигуру. Ему даже хотелось, чтобы она подольше не оборачивалась.

Самое смешное, что он совершенно не ощущал невозможности происходящего. Пришельцы, путешествия во времени, свидания с призраками… Но раз это все случилось, какой же смысл переживать по поводу теории вероятностей?

Возможность и вероятность попасть в данный момент времени в автомобильную катастрофу для каждого конкретного индивидуума на Земле равна около одной миллиардной. Но разве тот, кто уже вытянул этот редкостный шанс, остался в живых, но, предположим, лежит в кювете с переломанными ногами, думает о законе больших чисел? Пожалуй, его интересует в этот миг нечто другое.

То же самое можно сказать и о Воронцове.

Ему важнее всего было определить наконец, чего он сам в этой истории значит, чего хочет и какой выбор сделает.

Принять Наташино предложение, стать, попросту выражаясь, тайным агентом инопланетных пришельцев, неизвестно зачем проникших на Землю?

Или же избрать для себя благородный путь сопротивления агрессору? Без всякой гарантии, что его инстинктивный негативизм принесет пользу, а не вред человечеству, которое он, без всяких на это прав, вынужден сейчас представлять.

Сложность была в том, что Воронцов не видел третьего пути: каким-либо способом уклониться от решения вообще. Не только потому, что не знал, как вообще можно уклониться в такой ситуации, но и потому еще, что не в его характере было в трудные минуты уходить в кусты. Если проблема выбора существует, то выбор должен быть определенным.

– А там ведь не только тексты, – будто размышляя вслух, сказала Наташа, поворачиваясь к нему лицом. – Там ведь и видеозапись. Представляешь – подлинная кинохроника битвы на Калке, взятие монголами Рязани и Владимира, сражение на Сити… Даже историки не представляют, как все было на самом деле, а здесь – документальный фильм. Форзейли считают, что их наблюдатели как раз и погибли в том сражении, вместе со всеми русскими князьями. После 4 марта 1238 года на связь они больше не выходили…

– Безусловно, фильм может быть потрясающим, – согласился Дмитрий. Он представил – заснеженный лес, лагерь русских воинов, внезапное появление монголов, отчаянная и безнадежная битва, крупным планом – лицо князя Юрия, подлинные голоса исчезнувших семь веков назад людей… – Тут можно прославиться. Фильм наверняка станет бестселлером века. Но…

– Ну что «но»?! Что ты все время находишь какие-то отговорки? – не выдержала Наташа. – Не думала я, что ты стал таким… осторожным… – На губах ее мелькнула неприятная, если не презрительная улыбка. – Я считала, что кто-кто, а уж мой мичман с восторгом примет это предложение. Небывалое приключение, возможность стать национальным героем, даже всемирным, путь к исполнению любых желаний… А ты, выходит, превратился в обыкновенного обывателя? «С одной стороны, с другой стороны…» – передразнила она.

И Дмитрию захотелось махнуть на все рукой и согласиться, а там будь что будет. Действительно: выглядеть в глазах той, которая… расчетливым и трусоватым хлюпиком, хрестоматийным интеллигентиком в мятой шляпе и захватанном пальцами пенсне… Ему, всегда рисовавшемуся перед Наташей манерами старорежимного офицера…

Только реакция эта была тоже из того, давно прошедшего времени, и девушка за плоскостью экрана внешне напоминала свой прототип.

– Что ж тут поделаешь? – Воронцов слегка развел руками, недоуменно посмотрел на палаш, который все еще держал в руке, и бросил его на кресло. – Жизнь – она всех учит. Хватит, погеройствовали. И воздаяние было… Помнишь, как Рощин в «Хождении по мукам» сказал? «Благодарное отечество наградило штыком в брюхо».

– Обидели тебя сильно… – не то спрашивая, не то утверждая, сказала Наташа. – Только при чем тут весь народ? Кажется, ты сам говорил, что Воронцовы всегда служили не властям, а России…

– Говорил. А России моя служба сейчас нужна? Вот эта, что ты мне сейчас предлагаешь? Наоборот не получится?

Наташа подошла к самому краю экрана, оперлась рукой о его внутреннюю поверхность. Их лица почти соприкоснулись.

– Что ж, давай попробуем вместе разобраться. Заодно отвечу и на второй твой вопрос. Ты – Воронцов. Последний, кажется, представитель своей ветви, так?

– С твоей помощью, – не сдержался от упрека Дмитрий.

– Согласна. Пусть с моей. Молодая была, глупая… Не в этом сейчас главное. Скажи, что ты знаешь о второй линии своих предков со стороны матери?

Вопрос был неожиданным, и Воронцов растерялся. Действительно, эта сторона собственной генеалогии была для Дмитрия покрыта туманом какой-то сомнительной тайны.

Из коротких, отрывочных, случайных почти что разговоров с матерью он знал, что она происходила из кубанских казаков, что дед его имел чин есаула и был станичным атаманом, в Гражданской войне участия будто бы не принимал, но в конце двадцатых или начале тридцатых годов был раскулачен и сослан со всей семьей, только мать каким-то образом уцелела, оказалась в Ленинграде, где вышла замуж за молодого командира РККФ Воронцова.