В Мраморном дворце

Потешный дворец с давних времен предоставлялся нашей семье всякий раз, когда она приезжала в Москву. Он был в русском стиле, с зелеными стенами. Наша комната выходила непосредственно на широкую кремлевскую стену, с которой был чудный вид на Москву. Мы с дяденькой гуляли по этой стене.

Первый день нашего приезда был посвящен осмотру Москвы и наблюдением за тем, как приготовлялась коронация. Мы смотрели, как переносили царские регалии из Оружейной палаты в Кремлевский дворец. Это было очень красивое зрелище: на подушках несли корону, скипетр, державу и прочие регалии; шли герольды в золотых костюмах и в больших круглых шляпах с перьями и дворцовые гренадеры.

Возвращаясь, мы встретили нашего отца под руку с великим герцогом Карлом-Александром Саксен-Веймарским, двоюродным братом нашего деда. Он был в сюртуке Ингерманландских драгун, шефом которых состоял. Ему было семьдесят восемь лет. Он родился в один год с императором Александром II. У него были небольшие усы, которые он красил. Когда он целовался, на щеке оставался след от поцелуя. Однажды, где-то за границей, он встречал на станции мою бабушку Александру Иосифовну, которая держала на руках собачку. Когда он намеревался ее поцеловать, бабушка подставила ему вместо щеки – собачку, которую он и чмокнул.

Карл-Александр помнил Гёте на смертном одре и прекрасно говорил на изысканном французском языке начала XIX столетия, как говорили наши деды. Я слышал, что при его посредстве император Александр II примирился с императором Францем-Иосифом, которого он не желал видеть за неблагородную роль, какую сыграла Австрия во время севастопольской кампании.

Но я отвлекся. Москва произвела на меня большое впечатление, в особенности Кремль, окруженный стеною с башнями, с его соборами и святынями. Погода стояла прекрасная. Москва была торжественна и сияла в ожидании коронационных торжеств.

Следующий день после нашего приезда был день коронования их величеств. Нас разбудили рано; солнце сияло. Слышна была военная музыка. Нас одели в белые матросские костюмы и отвели в Успенский собор, в особое помещение. Там мы ждали с бабушкой начала церемонии. Тут же с нами находились гофмейстерина бабушки графиня A.E. Комаровская, управляющий двором бабушки П.Е. Кеппен, камер-паж и камеристка.

Бабушка приехала в собор в парадной карете, голубой с золотом, цугом, с форейторами и двумя лакеями на запятках. Бабушка была в русском платье из серебряной парчи и с дивными драгоценностями. Она просила разрешения их величеств не быть в декольте, боясь простуды, и потому корсаж ее платья был закрытый.

В соборе были отведены места для всех приглашенных и приготовлено особое место для государя и государынь, против алтаря, на возвышении, к которому вела большая, широкая лестница.

Я стоял рядом с княгиней Анастасией Николаевной Романовской герцогиней Лейхтенбергской вместе с Иоанчиком и Сандро Лейхтенбергским. Мы прекрасно видели всю церемонию, императрица Мария Федоровна в бриллиантовой короне, золотой порфире и в бриллиантовой Андреевской цепи вошла в собор прежде государя. Она встала с правой стороны возвышения, перед своим троном. После нее вошли в собор государь и государыня.

Государь был в Преображенском мундире и лакированных сапогах, чего он обыкновенно не делал, а носил всегда простые, шагреневые. Государыня была в парчовом серебряном русском платье. Они тоже встали перед своими тронами.

Начался чин коронования. Он проходил с исключительной торжественностью. Красота была во всем и затмевала всё, что мне когда-нибудь приходилось видеть. Успенский собор, свидетель нескольких веков русской истории, в котором венчались на царство все цари из Дома Романовых; сонм духовенства в великолепных облачениях, с митрополитами во главе; чудное пение – все это придавало торжеству глубокомистический характер.

Великие княгини и иностранные принцессы в роскошных платьях и драгоценностях; великие князья и иностранные принцы в самых разнообразных мундирах, придворные дамы и кавалеры – живописная толпа, окружавшая царя и цариц, – все было красиво и величественно.

Государь сам, как Самодержец Всероссийский, возложил на себя корону и короновал императрицу, вставшую перед ним на колени. Государь прочел “Символ Веры” громким и ясным голосом. Было очень трогательно, когда государь читал молитвы, которые читают государи по чину коронования. При этом одну молитву государь читал стоя, а все присутствующие стояли на коленях, а другую государь читал коленопреклоненно, а присутствующие стояли. По окончании чина коронования всё семейство поднялось по лестнице на возвышение, на котором стояли царь и царица, чтобы принести им поздравления. Мы шли за матушкой. Матушка поцеловала руку государю, чего мы обыкновенно не делали, а на меня, восьмилетнего, нашло какое-то особенное состояние, и я не поцеловал государю руку. Стыдно вспомнить!

После чина коронования началась литургия, во время которой, после причащения священнослужителей, над государем было совершено таинство миропомазания. Раскрылись Царские Врата, к солее приблизился государь император, и один из архиереев в сонме священнослужителей обратился к нему со следующими словами:

– Благочестивейший великий государь наш, император и самодержец всероссийский! Вашего императорского величества миропомазания и святых Божественных Тайн приобщения приближися время: того ради да благоволит ваше императорское величество шествовать сея Великие Соборные Церкве к Царским Вратам.

Затем последовало миропомазание и вхождение государя через Царские Врата к Престолу для св. Причащения по священническому чину. При совершении миропомазания помазывают миром также и грудь. Для этого у государя было сделано на груди мундира отверстие с клапаном. На следующий день, когда мы осматривали Оружейную Палату, нам показали этот мундир, и мы видели вырез на груди мундира с клапаном, чтобы этот вырез прикрыть. Мундир уже висел среди других, в которых короновались прежние императоры. Между прочим, Александр III долго не хотел посылать своего мундира в палату и носил его и после коронации. Это было заметно по его изношенности.

Вся служба в соборе продолжалась часа три, если не больше. Бабушка уходила отдыхать в помещение, в котором мы с ней ожидали начала церемонии. По окончании обедни государь с государыней пошли прикладываться к мощам в Архангельском и Благовещенском соборах. Над ними генерал-адъютанты несли золотой балдахин со страусовыми перьями. Все вышли из собора. Я был в отчаянии, потому что не знал, куда идти. Наши воспитатели остались снаружи собора, в выходе нам не полагалось участвовать. Мы пошли за торжественным шествием, состоявшим из высочайших особ, которое двигалось к Красному Крыльцу по мосткам, покрытым красным ковром; вдоль мостков стояли конногвардейцы в золотых касках с золотыми орлами, в супервестах, ботфортах и лосинах. Мы шли самые последние, втроем: Иоанчик, Сандро Лейхтенбергский и я. Я страшно боялся потеряться и долго не мог забыть этого кошмарного чувства. Часто потом этот случай виделся мне во сне.

Шествие взошло на Красное Крыльцо и повернуло направо в залы. Тут заметил нас отец и вернул на Красное Крыльцо, где собрались великие князья. С Крыльца прекрасно видна была вся площадь между соборами, сплошь усеянная народом. Там же были сделаны и трибуны для публики, и отдельная трибуна для придворных музыкантов, одетых в красную форму и игравших на очень длинных и прямых трубах. Каждая труба издавала только один звук. Великий князь Николай Николаевич посадил меня себе на ногу, подле перил балкона, на котором мы стояли. Мы видели, как государь и государыня шли под балдахином по площади, по мосткам, и поднялись, обойдя соборы, на Красное Крыльцо. С Крыльца они отвесили глубокие поклоны стоявшей внизу толпе. Они поклонились три раза подряд: прямо перед собой, направо и налево. До сих пор помню склоненные головы государя и государыни, увенчанные коронами, громовое “ура” толпы и звуки гимна.

После нашего завтрака мы пошли смотреть на Высочайший завтрак в Грановитой Палате. Мы смотрели сверху, из окон тайника, из которого в допетровские времена смотрели царицы и царевны на царские пиры.

Государь и государыни сидели втроем за столом у стены, на возвышении, государь посередине, а императрицы справа и слева от него. Государь был в порфире без короны, а государыни в порфирах и коронах. Я помню, что государь ел спаржу руками. Царю и царицам подавали блюда придворные чины, а рядом с ними шли кавалергардские офицеры в касках и с вынутыми палашами. Возвращаясь, они шли пятясь, чтобы не поворачивать спин их величествам.

В палате за столами сидели высшие государственные чины и дипломатический корпус.

Вместе с нами смотрели сверху великие князья и принцы. Среди них был толстый эмир Бухарский и высокий худой хан Хивинский. Они оба были в чалмах и халатах.

Вечером мы с родителями поехали на иллюминацию. Она была замечательна. По улицам ходили толпы народа, так что мы в ландо с трудом шагом продвигались вперед. Толпа окружала нас вплотную. Какой-то человек рядом с нами, сняв шапку, крикнул: “Ура! Сергей Александрович!” – видимо, приняв отца за великого князя Сергея Александровича. Толпа непрерывно кричала “ура!”. Когда мы вернулись домой, у меня в ушах стояло “Боже, царя храни” и “ура”, которые мы слышали весь день, с самого утра.

На следующий день мы снова осматривали достопримечательности Москвы и вечером уехали обратно, в Стрельну. Трехдневное пребывание в Москве произвело на меня неизгладимое впечатление.

На коронации отец был награжден орденом Владимира 3-й степени, а дяденька произведен в генерал-майоры. Дяденька любил нам рассказывать из прошлого. Так, рассказывая о коронации императора Александра III, он вспоминал, что, во время торжественного въезда государя в Москву, сам он ехал перед взводом конной гвардии, как раз перед государем. Проезжая Спасские ворота в Кремле, где все снимают шапки, он каски не снял, потому что в правой руке держал обнаженный палаш, а в левой – повод.

Это был единственный в его жизни случай, когда он не снял головного убора в Спасских воротах.

Глава IV. 1897. Парады

В конногвардейском манеже – На Марсовом поле

25 марта 1897 года нас с Иоанчиком в первый раз в жизни повезли на парад конной гвардии по случаю ее полкового праздника. Это было для нас совершенной неожиданностью.

Утром, как всегда, мы гуляли с нашим воспитателем, лейтенантом Михайловым, ничего не подозревая. Мы встретили на Дворцовой площади ехавший в Зимний дворец за штандартом взвод конной гвардии в парадной форме, в кирасах и в касках с орлами. Я мечтал попасть на парад, но не смел надеяться, что нас возьмут. Когда мы пришли домой, нам сказали, что мы на парад едем. Мы были на седьмом небе от восторга. Мы поехали с лейтенантом Михайловым в Конногвардейский манеж и вошли в ложу, приготовленную для императриц, великих княгинь и полковых дам. Ложа была украшена коврами и растениями.

Полк в пешем строю, в белых мундирах и в золотых касках с золотыми орлами, занимал три стены манежа. Перед срединою полка, в глубине манежа, напротив входа, были выстроены в одну шеренгу, украшенные медалями, вахмистры с полковыми штандартами. Перед трубачами стоял старик литаврщик, сверхсрочный Никифоров, с белой бородой и в белом мундире, расшитом золотыми позументами с кистями и в генеральских эполетах. Такую форму носили только литаврщики гвардейских кирасирских полков. Он служил в конной гвардии со времен императора Николая I и считался реликвией полка. Посредине манежа стоял аналой и около него полковой причт с протопресвитером военного и морского духовенства Желобовским во главе. Тут же стояли полковые певчие в белых конногвардейских фуражках и в синих кафтанах с красными рукавами, закинутыми за спину, с золотыми галунами. Такие кафтаны, похожие на польские кунтуши, носили все полковые певчие. Они отличались лишь расцветкой.

В манеже было много офицеров, представителей разных полков и прежде служивших в конной гвардии. В ложах сидела публика. Когда приезжали начальники, старый сверхсрочный квартирмейстерский вахмистр Антонович, стоявший у входа в манеж, выкрикивал, кто приезжает. Так, когда приехал великий князь Владимир Александрович, он выкрикнул: “Его императорское высочество августейший главнокомандующий Войск гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович изволят еха-ать!” Командир полка, князь Одоевский-Маслов, генерал с седеющей бородой, скомандовал: “Полк смирно, палаши вон!” Палаши блеснули в воздухе, а трубачи заиграли полковой марш. Командир с палашом “под высь” пошел навстречу главнокомандующему, остановился перед ним и, опустив палаш, отрапортовал.

Владимир Александрович в кавалергардском мундире, в каске с серебряным орлом зычным голосом поздоровался с полком и поздравил его с полковым праздником, после чего начал обходить полк. Обойдя первый эскадрон, он приказал ему вложить палаши в ножны. Так он приказывал всем четырем эскадронам. Делал он это нарочно, чтобы не утомлять солдат держанием тяжелых палашей.

После Владимира Александровича приехал великий князь Михаил Николаевич. Глашатай крикнул: “Его императорское высочество генерал-фельдмаршал, генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Николаевич изволят еха-ать!” Опять та же команда, трубачи снова заиграли полковой марш, и командир подошел к приехавшему с рапортом. Михаил Николаевич, маститый старик высокого роста с седой бородой, в конногренадерском мундире и каске с черным волосяным плюмажем и с красной лопастью позади, поздоровался с полком и поздравил его с праздником, но не обходил полка.

Начальники становились на правый фланг полка, а именно: военный министр генерал Куропаткин, главнокомандующий великий князь Владимир Александрович, генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич. Последний был такого высокого роста, что его султан из эспри доходил до барьера ложи с публикой, под которой он стоял. Левее его находился бывший командир конной гвардии, начальник 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии великий князь Павел Александрович, а рядом с ним – бригадный командир.

Наконец, раздался выкрик: “Его императорское величество государь император изволит еха-ать! ” Командир скомандовал: “Полк смирно, палаши вон!” Вдали, в подманежнике, раздались голоса конногвардейцев, отвечавших на приветствие государя. Манеж замер в ожидании царя. Но вот отворились ворота манежа и показался молодой государь в конногвардейской форме в сопровождении своего младшего брата великого князя Михаила Александровича.

В это же время императрица вошла в нашу ложу. Я не помню, приехала ли также императрица Мария Федоровна, или была только одна императрица Александра Федоровна. Командир полка скомандовал: “Слушай на караул!” – и пошел к государю с рапортом. Трубачи заиграли гвардейский поход, торжественные и величественные звуки которого наполнили манеж.

Отрапортовав государю, командир взял палаш в левую руку, а правой подал государю рапортичку, которую государь тут же передал дежурному генерал-адъютанту, тот в свою очередь передал ее дежурному свиты генералу, а последний – дежурному флигель-адъютанту.

Государь подал руку командиру, подошел к стоявшим на правом фланге полка и тоже с ними поздоровался. После этого он подошел к трубачам и отмахнул им. Трубачи замолчали. Государь с ними поздоровался и поздравил с праздником; после этого начал обходить полк и с ним поздоровался: “Здорово, конная гвардия!” – Полк громко и ясно, слегка растягивая, ответил: “Здравия желаем, ваше императорское величество!” – “Поздравляю вас с полковым праздником!” – крикнул государь. “Покорно благодарим, ваше императорское величество!” – ответил полк и тотчас же весь закричал “ура”, а трубачи заиграли “Боже, царя храни”.

За государем шла большая свита. Обойдя полк, государь стал посреди манежа. Трубачи сыграли “На молитву”, и полковой адъютант подвел штандарты к аналою. По команде командира полк снял каски на молитву и начался молебен. Государь стоял на ковре перед аналоем, а за ним великие князья. Я помню среди них 18-летнего Андрея Владимировича в кавалергардском мундире.

По окончании молебна протопресвитер Желобовский окропил штандарты святой водой, а затем обошел полк, тоже кропя его святой водой. Государь с великими князьями и начальством шел за ним. Я обратил внимание на то, что, когда государю кадили во время молебна, он кланялся, наклоняя только голову, а не голову и корпус, как делает большинство молящихся. Михаил Александрович делал так же.

По команде трубачи сыграли “отбой”, полк надел каски, штандарты стали перед полком, и начался церемониальный марш. Полк проходил дважды мимо царя, по полуэскадронно и справа по шести, и оба раза удостоился царского “спасибо”.

Я помню среди офицеров полка графа Комаровского, племянника уже упомянутой А.Е. Комаровской. Он был потрясающе некрасив и громадного роста. Он имел обыкновение гулять по Морской улице, причем его палаш волочился по тротуару, а изо рта торчала большая сигара. Говорили, что нянюшки пугали им детей, но мы с Иоанчиком его очень любили.

Во время прохождения справа по шести государь переменил место и стал по другую сторону проходивших, чтобы быть со стороны офицеров, которые шли с левого фланга. По окончании церемониального марша государь выпил за здоровье полка чарку вина и принял рапорт вахмистра лейб-эскадрона. Парад кончился, полк вышел из манежа и разошелся по казармам. Государь и все бывшие в манеже вышли на двор, чтобы присутствовать при передаче первым взводом лейб-эскадрона штандартов конному взводу, для отвоза их обратно в Зимний дворец и Благовещенский собор. Эта церемония всегда происходила на площадке между манежем и эскадронным флигелем.

Мы на двор не пошли, а поехали домой и побежали к бабушке в столовую, где все сидели за завтраком и, захлебываясь от восторга, делились своими впечатлениями. Я помню, что у отца болело горло и поэтому он не поехал на парад.

Конная гвардия считалась в нашем доме своим родным полком. Наш дед, великий князь Константин Николаевич, с детства числился в ней. Отец и дяденька, а также их старший брат Николай Константинович числились в конной гвардии с самого рождения. Поэтому Иоанчик с раннего детства решил, что тоже будет конногвардейцем и действительно прослужил в полку десять лет – до самой революции, беззаветно любя его. Последние годы перед войной Иоанчик тоже назначался ассистентом к штандартам на Благовещенском параде – как в свое время наш отец и дед. Таким образом – три поколения нашей семьи стояли на том же самом месте, на том же самом параде.

В 1897 году три главы великих держав приезжали в Россию с визитом к государю. Весной приехал австрийский император Франц-Иосиф, летом – германский император Вильгельм II с императрицей Августой-Викторией, а также президент Французской Республики Феликс Фор.

В день приезда австрийского императора Тинтин, Иоанчик и я пошли к Зимнему дворцу и стали на Дворцовой площади, неподалеку от подъезда ее величества, чтобы видеть приезд государя вместе с императором. По пути проезда государя и австрийского императора, от Николаевского вокзала вплоть до Зимнего дворца, шпалерами стояли войска. Государь вместе с императором приехали в коляске; государь был в австрийской форме, а император – в форме лейб-гвардии Кексгольмского полка, шефом которого он состоял. Как мне помнится, у него пальто было надето внакидку. Когда коляска остановилась перед подъездом, он выскочил из нее, как молодой человек, несмотря на свои шестьдесят пять лет.

По случаю приезда австрийского императора на Марсовом поле был устроен парад. Нас с Иоанчиком привезли в ландо, из которого мы смотрели на прохождение войск. Государь лично командовал парадом и потому все время был с вынутой шашкой. Став во главе войск, он, проезжая перед императором, салютовал ему шашкой и, заехав галопом, стал рядом с ним. За государем ехала громадная свита, которая тоже заехала галопом и стала позади императоров. Я помню, скачущими в свите, великих князей Андрея Владимировича и Александра Михайловича. За императорами стояли два трубача, конвойца, а рядом с ними – приехавший вместе с императором эрцгерцог Оттон Австрийский, отец последнего австрийского императора Карла.

Отец был тогда командиром Преображенского полка и провел его перед двумя императорами. Он, как и государь, был в ленте ордена Святого Стефана. Дяденька был очень эффектен перед конногренадерами, в особенности, когда заезжал к государю полевым галопом. Он и его лошадь составляли одно целое, лошадь шла под ним, как часы. Совершенно было незаметно, как дяденька ею управляет.