Забытая дуэль, или Тайны старой аптеки

– И точно, я бы тебе рассказал… Я испытываю странное расположение к тебе – словно встретил брата! Словно мы когда-то… в прошлой жизни, были друзьями. И эта старая аптека… Здесь так покойно, пахнет травами, старым деревом… Это как-то располагает к доверию. Но моя история настолько неправдоподобна и непонятна даже мне самому, что я и не знаю, – как о ней рассказать, ну как?

– Как есть, – Маттеус улыбнулся – может, свежий взгляд со стороны немного прояснит то, что вам кажется тьмой.

Сильвио кивнул, отпил глоток шоколада и собрался с духом.

– Знаешь, Маттеус, я так радовался тому, что в наш город прибыл герцог. Думал, будет весело. Ведь свадьба же. Карнавалы, шествия, развлеченья… Я был на балу – такая роскошь! Кстати, моя невеста там тоже была, и герцог оказал ей честь, пять раз протанцевав с нею… Мне даже показалось, что я заметил ревность его юной супруги – должен заметить, – он понизил голос, – между нами говоря, что новобрачная, сеньора Франческа Кармона, не очень красива, но, вероятно, обладает другими достоинствами…

Я фыркнул прямо в чашку с шоколадом. Отчего забрызгал свое белое меховое жабо. Знавал я это семейство в те времена, когда был маркизом! Да, они, безусловно, аристократы из аристократов, но вот затесался в их род кто-то из Габсбургов, отчего нижняя челюсть у всех потомков торчала вперед, а знаменитая нижняя губа оттопыривалась так, что не приведи Боже. Кстати, злобный нрав и склонность к коварным интригам тоже были фамильной чертой этой семейки. Значит, на этой родовитой красотке женился герцог? Мои соболезнования!

– И что же дальше?

– На четвертый день своего приезда герцог оказал мне честь и призвал меня к себе. Подумать только – я шел к нему, как на праздник! Я с таким радостным волнениям миновал анфиладу раззолоченных комнат, прежде чем попасть в его покои… Любовался на роскошные гобелены, и думал, что это лучший день в моей жизни. И вот, наконец, я предстал перед моим господином, исполненный благоговения: я чуть не плакал от счастья, что сподобился говорить с ним! Он спросил, готов ли я выполнить весьма непростое поручение своего сюзерена; я с восторгом отвечал, что готов служить ему любой службой. И вот тут-то он сказал мне, – Сильвио замолчал, приготовляясь перейти к чему-то неприятному, и сморщился, как от боли.

– И что же он вам сказал? – тихо спросил Маттеус.

– Он сказал, что его оскорбил некий человек, оскорбил тяжко. Он не пожелал мне сообщить, в чем суть оскорбления…

Сильвио сделал паузу.

– Даже не знаю, как продолжать. А впрочем, я же собирался уйти из жизни… Даже смешно, – он махнул рукой, – умереть я не боялся, я даже жаждал смерти – а рассказать вот – робею…

Ступая по столу мягкими лапками, я приблизился к Сильвио и потерся об его руку. Тот слабо улыбнулся, почесал меня за ушком, и как-то расслабился.

– Он сказал, что я должен убить того, кто его оскорбил, – продолжал он, понизив голос до шепота. – Меня это ошеломило – как?! Убить из-за угла?! И это говорит мой обожаемый герцог? Если ему угодно убить кого-то – пусть наймет себе «брав’о», наемного убийцу, любого из прохвостов со дна общества – но не обращается с такой просьбой к человеку благородному! Я хотел это ему высказать, но не успел и рта открыть, как он сказал, что я должен вызвать его обидчика на дуэль; повод для дуэли я могу придумать сам. Он-де обратился ко мне потому, что ему известно: я лучший фехтовальщик в городе…

– Ого! – замети Маттеус.

– Да, так вышло. Мой слуга Себастьян в молодости был учителем фехтования, и он научил меня владеть шпагой весьма недурно. Но никогда я не думал, что мое умение фехтовать обернется против меня. Я умею защитить себя, но до сих пор, заметьте, старался оставить своего соперника в живых и не брать грех на душу. Впрочем, это еще полбеды! А что такое настоящая беда – я узнал, когда герцог назвал имя – имя человека, который должен стать моей жертвой! Альфио Рибера, родной брат моей невесты Фьореллы…

– Боже мой, – тихо пробормотал Маттеус. Я перевел глаза на графа де Абрантеса, точнее – на его привидение, желая понять, что он об этом думает. Судя по выражению его лица, он был бы не прочь поджарить герцога живьем…

– Вообразите, в каком положении я оказался! Не выполнить этот приказ я не мог – ведь мой долг служить своему сюзерену; а выполнить – обагрить руки кровью того, кто был братом моей невесты… нанести тяжкую рану душе моей Фьорелллы…

– И что же вы?

Сильвио молчал, глядя в окно. Уходящее на покой закатное солнце посылало миру свой последний луч, и чего было больше в этом закате – печали или прощального утешения? Затем он заговорил снова: