– Да уж, вы правы, ландграф, – поддержала Хармина. – Для счастья нужно немного: мир в семье, здоровье родных, благополучие детей.
– Кстати о благополучии. Угомонись, Берхард, отдохни немного. – Генрих усадил сына на свои колени, и на этот раз, видимо, тоже устав прыгать, малыш сразу послушался папу. – Клос, Хармина, вы очень помогли мне в последний год, много сделали для меня и моего сынишки, и я хочу вас отблагодарить. Клос Кроненберг, я освобождаю тебя от ренты, которую ты мне исправно платишь. Указ об этом уже готов и мною подписан. Владей этими угодьями свободно, заводи свои порядки, и сын твой пусть так же будет свободен от обязательств перед Регенплатцем.
– О, ландграф…
Клос был обескуражен столь неожиданным и радостным известием. Он нерешительно поднялся со стула и сбивчиво проговорил:
– Я… Я безмерно благодарен вам. Но… Но вы должны знать, что моя помощь вам, моя служба вам бескорыстны…
– Я это знаю, – дружески улыбнулся Генрих. – Потому и благодарю тебя за верность, за искренность, и жене твоей милой Хармине за доброту отплачу щедро.
– Не нужно больше ничего, ландграф, – скромно ответила молодая женщина. – Вы и так сделали нам слишком щедрый подарок.
– Нужно, Хармина, – заверил Генрих. – Вы как никто достойны привилегий. Я скоро поеду к королю и обязательно расскажу ему об отважном и благородном роде Кроненбергов. Хочу, чтоб ему наконец присвоили дворянский титул.
– О, ландграф, это…
– Но хватит об этом, друзья мои, – прервал Хармину Генрих. – Поговорим о другом. У меня есть к вам одна большая просьба.
– Можете просить нас о чём угодно, – заверил Клос.
– Как вы знаете, Патриция на сносях. Через месяц, а то и раньше она произведёт на свет ребёнка. Ей сейчас очень тяжело, лекарь Гойербарг в большой тревоге за её здоровье.
– Бедная Патриция, – горестно вздохнула Хармина. – Я ежедневно молю всевышнего дать ей терпения и мужества вынести эти муки и выжить ради её детей.
– Она выдержит. Патриция сильная женщина и очень любит жизнь, хотя и бороться за неё ей будет трудно. Но я постараюсь ей помочь всем, чем могу. Всё внимание моё, всю заботу направлю лишь на Патрицию и младенца. За ней и детьми будет постоянный уход и присмотр… Надо же, Берхард заснул у меня на руках, – прервал свой разговор Генрих, с нежностью взглянув на задремавшего малыша. – Устал, или наш говор его убаюкал?
– Скорее всего, и то, и другое, – ответила Хармина. – Вот и у Кларка глазки слипаются. Мальчики сегодня днём мало спали…
– Я обещал забрать Берхарда к себе до наступления нового года, – вернулся Генрих к прерванной теме. – Но вы сами видите, какое положение сейчас в моём доме. Конечно, я найму ещё нянек, но… Сейчас все будут на нервах, в переживаниях… Всё внимание лишь к Патриции. К тому же Гойербарг боится, как бы нездоровье матери не передалось и ребёнку…
– Вы хотите оставить Берхарда у нас? – Хармина прекрасно поняла смысл сбивчивой речи ландграфа.
– Ненадолго, – тут же отозвался Генрих. – Может, до весны…
– Берхард может жить у нас любое количество времени, – заверил Клос. – Неужели вы в этом сомневались? Здесь его второй дом, здесь молочный брат его и крёстные родители.
– А я так привязалась к малышу Берхарду, что даже рада вашему желанию не забирать его от нас, – с улыбкой добавила Хармина.
– Спасибо, друзья. Мне трудно далось такое решение, так как скучаю по сыну и с нетерпением жду того дня, когда введу Берхарда в замок Регентропф, в дом его предков. Но сейчас ни я, ни тем более Патриция не сможем уделить малышу того внимания, которое он получает здесь.
– Вы правы, мальчику будет одиноко в незнакомом доме среди чужих людей, – согласилась Хармина. – Пусть остаётся пока у нас.
– Как только Патриция поправится, Берхард тут же переедет в Регентропф.
– Извините за вопрос, ландграф, но если Патриция родит вам сына, вы своим наследником всё равно объявите Берхарда? – поинтересовался Клос.
– Конечно, – не задумываясь, ответил Генрих. – Я, безусловно, буду рад ещё одному сыну, но решения своего менять не собираюсь. Берхард – мой старший сын, и только он унаследует правление в Регенплатце. Но к чему этот вопрос, Клос? Думаешь, вассалы не поддержат его, не присягнут в верности?
– Для них он бастард.
– И что с того? Когда Патриция признает Берхарда своим сыном, его никто больше не посмеет назвать бастардом.
– Да, конечно, – согласился Клос Кроненберг, однако такие доводы всё же не смогли усмирить возникшие в его душе тревоги.
– К чему сейчас эти рассуждения? – мягко произнесла Хармина. – Ещё не известно, кто родится у Патриции. Может, девочка? Тогда и спорить будет не о чем.
– Действительно, – поддержал Генрих. – Разве вопрос о наследстве в данный момент так важен? Сейчас главное, чтоб Патриция благополучно разрешилась от бремени, чтоб быстро поправилась. Да чтоб ребёнок родился здоровым. А проблемы политики могут и подождать.
Уже больше часа Генрих нервно расхаживал по большому рыцарскому залу. Он прибывал в сильном волнении и даже можно сказать в страхе. А как же, ведь в течение всего этого времени в своей опочивальне Патриция мучилась родовыми схватками. Она страдала от боли и кричала так, будто испытывала жестокие муки ада. Эти крики, эта боль супруги и порождали в душе Генриха страх. Он видел, как тяжело Патриция вынашивала ребёнка, Гойербарг не раз говорил ему, что роды могут лишить её жизни. И теперь, слушая эти жуткие крики, Генрих невольно представлял, что вот так жизнь покидает тело Патриции, уступая место для новой жизни рождающегося младенца.
Душа ныла, и стало покалывать сердце. Напряжение сковывало тело. Генрих достал из кармана склянку со снадобьем и отпил из неё глоток. После сел на стул и постарался успокоиться. Постепенно боль покинула сердце, но напряжение осталось. Крики Патриции не прекращались. Слушая их, Генрих пообещал себе, а потом и Богу, что, если супруга выживет, он больше никогда ни словом, ни делом не причинит ей даже самой маленькой боли.
И вдруг наступила тишина. Так резко и такая глубокая, что у Генриха даже сердце замерло от ужаса. Что случилось? Неужели Патриция не выдержала мучений, и самые страшные опасения осуществились? Генрих вскочил с места и бросился к покоям супруги. Быстро поднимаясь по лестнице, он увидел, как из комнаты Патриции вышла служанка Ханна, в глазах её блестели слёзы. Девушка направилась к лестнице и столкнулась с ландграфом.
– Почему ты плачешь, Ханна? – остановил Генрих служанку. – Что-то с твоей хозяйкой?
– Нет, ваше сиятельство… – всхлипнула в ответ девушка. – Просто госпожа так страдала…
Но в этот момент открылась дверь покоев, и из неё вышел лекарь Гойербарг.
– Ханна! – прикрикнул он на служанку. – Я же сказал, что горячая вода нужна срочно!
Девушка бросила на строгого лекаря испуганный взгляд и убежала прочь.
– Гер Питер, что с Патрицией? – взволнованный Генрих приблизился к лекарю.
– Ничего такого, что вызывало бы опасения, – с лёгким раздражением ответил Питер Гойербарг, прикрыв за спиной дверь.
– Она вдруг замолчала… Уже родила?
– Просто потеряла сознание. Извините, ландграф, но мне абсолютно некогда разговаривать с вами.
И нервно взмахнув рукой, лекарь резко развернулся и без всяких церемоний захлопнул дверь перед носом ландграфа. В первую секунду Генриха это возмутило, он решительно вознамерился войти в покои своей жены и выяснить, что же там всё-таки происходит, и что скрывают от него. Однако, взявшись за ручку двери, он всё же остановился. Конечно, Гойербарг говорил с ним грубо, но возможно, Генрих сейчас действительно только мешался. Гойербарг серьёзный опытный лекарь, служивший в семье Регентропф уже около десяти лет, ему можно было доверять. Ему нужно было доверять, ведь сейчас от его знаний и мастерства зависела жизнь Патриции. Да, мешать лекарю в эти минуты и отвлекать глупыми амбициями не стоило. Генрих отошёл от двери и встал в стороне, ожидая скорых известий.
Вернулась Ханна с тяжёлым кувшином горячей воды. Генрих не стал её останавливать. Но когда дверь на стук служанки открылась, он постарался заглянуть внутрь комнаты. Буквально несколько мгновений, и дверь снова закрылась за вошедшей в покои Ханной. Однако этих мгновений хватило Генриху, чтобы увидеть то, что заставило его оцепенеть. На покрытом простынями столе лежал младенец, лежал молча и неподвижно, а рядом с ним стоял лекарь и периодически нажимал ладонью на его маленькую грудь. Значит, Патриция всё-таки родила, вот только с ребёнком что-то неладное. Почему же тогда Гойербарг сказал, что нет никаких опасений? Почему он вообще не сказал о младенце? А вдруг малыш родился мёртвым? Ведь он молчит, не двигается. А вдруг и Патриция не выдержала мучений?
Сердце сжалось от таких мыслей. Может, в нём и не пылала жаркая любовь к Патриции, но потеря этой женщины, несомненно, принесла бы ему страдания и боль. Генрих направился прочь, вступил на лестницу… Однако горестные мысли были слишком тяжелы и затрудняли ход. Генрих опустился на ступеньку и уронил голову в ладони.
Из-за двери доносилось тревожное жужжание голосов, редкие выкрики Гойербарга, торопливые шаги по комнате. Но вдруг среди этого шума стали выделяться резкие высокие нотки, будто кто-то громко всхлипывал. Генрих замер и прислушался. Вот эти нотки повторились, ещё. Стали чаще и громче. И наконец они слились в громкий плач младенца! Не веря своим ушам, Генрих вскочил, подбежал к двери и приложил к ней ухо. Точно, это был голос младенца, его ребёнка! Значит, он жив. Гойербаргу удалось вернуть его к жизни. Воистину он великий мастер врачевания! Генрих был счастлив. С радостной улыбкой он слушал набирающий громкость плач новорожденного, словно самую красивую в мире музыку.
Но вот послышались приближающиеся к двери шаги, и Генрих быстро отошёл. Из покоев вышел лекарь Гойербарг. Он выглядел усталым; узкое лицо, казалось, ещё больше вытянулось, взгляд потускнел, спина сгорблена, на лбу проступили капельки пота.
– Теперь вы можете войти, ландграф, – бесцветным голосом пригласил лекарь.
Генрих неуверенно заглянул в спальню своей жены и осмотрелся. Служанки ещё суетились, прибираясь в комнате, но в целом чистота уже была восстановлена. На кровати, укрытая одеялом, лежала Патриция. Бледное лицо её спокойно, глаза закрыты. Рядом с кроватью стояла счастливая Магда Бренденбруг и держала на руках своего новорожденного внука. Малыш громко плакал, махал ручками, и Магда тихим ласковым голосом пыталась его успокоить, заботливо укутывая его в мягкое одеяльце. А заметив вошедшего Генриха, графиня Бренденбруг гордо выпрямила спину и с достоинством произнесла:
– Ваша жена подарила вам сына, ландграф. Я поздравляю вас с наследником.