Просто он такой

Ермолаев открыл было рот, видимо желая что-то уточнить, но не успел произнести ни слова, потому что в прихожей раздался резкий телефонный звонок.

– Алло, Вадик, это я, Зоя, – услышал Фишкин в трубке ставший уже знакомым и привычным голос. – Ты как себя чувствуешь? Если у тебя все нормально, то, может, прямо сегодня и начнем? Я вот думаю, сначала химию подтянем, да?

– Я сегодня занят, – коротко и почти грубо ответил Фишкин, которого моментально накрыла волна предательского страха, ведь за его спиной, явно прислушиваясь к разговору, маячил любопытный Ермол.

В ту же секунду Вадим забыл все свои благородные помыслы и намерения касательно Зои, забыл, что дал себе слово никогда ее не обижать и больше не предавать. Помнил в этот момент он только одно: любыми путями не допустить обнародования в классе своих каких бы то ни было отношений с Колесниченко.

– Извини, у меня тут Ермолаев, проведать зашел, – нетерпеливо проговорил в трубку Фишкин тоном, предполагающим окончание разговора.

Но Зоя не слышала или не хотела слышать явной холодности в голосе любимого.

– Слушай, а тогда давай я вечером зайду, часов в семь? Учти, материал сложный и его много, а времени у нас очень мало! – голосом учительницы начальных классов заметила Зоя.

– Кто это там с тобой воркует? – наконец не выдержал Ермолаев, почти вплотную приблизившись к Фишкину.

– Да это Колесниченко… Запарила меня, а что хочет, толком объяснить не может, – раздраженно проговорил он, прикрывая рукой трубку и в душе проклиная себя за малодушие.

Естественно, он прекрасно понимал, что сильно рискует серьезно обидеть Зою, потому что начало фразы, а главное, каким тоном оно было произнесено, Зоя наверняка услышала. Но, увы, переступить через свой страх быть осмеянным приятелями Фишкин просто не мог.

– Понятно, – преувеличенно бодро отозвалась Зоя, – но это к лучшему, мне сегодня тоже не совсем удобно встречаться, потому что я обещала бабуле помочь с уборкой.

На самом деле Зою душили слезы обиды, и, чтобы только Фишкин этого не понял, она, даже не попрощавшись с ним, бросила трубку. Зоя хорошо слышала, как Вадим бросил небрежно: «Да это Колесниченко», – и, хотя продолжения фразы Зоя не слышала, по одному только тону, каким было произнесено ее имя и фамилия, могла догадаться, что ничего хорошего о ней Вадим Ермолаеву не сказал. И еще Зоя прекрасно понимала, что Фишкин в разговоре с ней позволил себе такой тон исключительно по одной причине – из страха, что Ермолаев может заподозрить, что между ними, Вадимом и Зоей, существуют какие-то особые отношения. И если бы там, рядом с Фишкиным, не стоял Ермолаев, то и сам разговор имел бы совсем другое завершение. Это Зоя Колесниченко знала наверняка.

3

Бросив трубку, Зоя закрыла лицо руками и горько разрыдалась. Как мог Вадим так с ней поступить? Когда он находился в больнице, все было так здорово, что иной раз происходящее казалось Зое чем-то нереальным, каким-то волшебным сном. Между ней и Вадимом все яснее обозначалась невидимая нить, связывающая их в одно целое, и с каждым днем эта нить становилась все прочнее и прочнее.

А теперь выходило, что Зоины опасения, охватившие ее после выписки Вадима из больницы, подтверждались. Случилось то, чего Зоя боялась больше всего и мысли о чем она так усердно гнала от себя прочь. Как она боялась того, что снова станет для Фишкина пустым местом, что снова ей придется лишь ловить на уроках его мимолетный, убийственно равнодушный взгляд!

И вот пожалуйста, стоило Вадиму вернуться в свою привычную жизнь, лишенную каждодневной Зоиной опеки, как он моментально позабыл все то хорошее и доброе, что связывало его с Зоей. Такие вот грустные мысли терзали ее и не давали покоя, раня в самое сердце.

«Выходит, я ему не нравлюсь ни капельки, значит, он просто использовал меня, когда ему это было нужно? А теперь, когда все закончилось благополучно, я ему стала без надобности? И он отчаянно трусит, что кто-нибудь из класса узнает о нашей дружбе? Но почему? Такое впечатление, что дружба со мной – это что-то постыдное и недостойное!» – горестно недоумевала Зоя и никак не могла принять это печальное открытие, смириться с ним.

Ее красавец кот по кличке Чак будто почувствовал, что хозяйке плохо. Он неслышно подошел к Зое, прыгнув к ней на колени, замурлыкал и стал тыкаться мокрым холодным носом прямо в щеку, словно хотел утешить. Зоя зарылась лицом в густую мягкую шерсть своего любимца. Ей казалось, что в обнимку с Чаком все неприятности и обиды переносятся легче и боль уходит быстрее. А может, так оно и было на самом деле?

Немного успокоившись, Зоя стала рассуждать более здраво:

«А что, собственно говоря, произошло непоправимого? Ну да, нагрубил! Так из-за Ермолаева нагрубил. И не то чтобы даже нагрубил, а произнес мое имя так, как будто говорил о каком-то смертельно надоевшем человеке. А все почему? Да потому, что он элементарно струсил, побоялся, что Ермолаев, не дай бог, подумает что-нибудь про нас. Ну, допустим, он трус и слабый человек… Подумаешь, какое открытие! Разве я этого до сегодняшнего дня не знала? Прекрасно знала и раньше. Не мог же он в одночасье превратиться в бесстрашного, великодушного героя! Спору нет, это было бы клево, но… увы! А я, как полная дура, думаю, что он как стал беленьким и пушистым во время болезни, так и останется таким же навсегда! Да, мне хочется, чтобы Вадим изменился ко мне так, как я этого хочу… А он просто вот такой, какой есть, и мне придется любить его таким, вот и все. Если я его, конечно, люблю… А это, безусловно, так». Взглянув на ситуацию под таким углом зрения, Зоя пришла к выводу, что для паники нет никаких оснований.

Надо прислушаться к своему сердцу, оно подскажет. Зоя вспомнила, что так всегда говорит ей бабушка в трудных ситуациях. А сердце подсказывало Зое, что не стоит устраивать вселенской трагедии из-за сегодняшнего неприятного разговора с Вадимом. Надо просто сделать вид, что ничего не произошло такого, на что можно обидеться или рассердиться. И это самое умное, что она может сделать. В конце концов, она должна быть мудрее и терпеливее своего избранника, раз он такой!

К тому же она обещала Вадиму помощь, и не просто обещала, а сама ее предложила. Как же она может его обмануть? Ведь он согласился, значит, рассчитывает на нее, а она… Тоже хороша – нашла время в позу становиться!

– Все будет хорошо! – сообщила Зоя задремавшему у нее на коленях Чаку и поцеловала его в толстую морду.

Она еще долго нашептывала какие-то нежности на ухо разомлевшему коту, пока резкий телефонный звонок не вывел ее из дремотного состояния. Бабушки дома не было, и Зое пришлось сбросить с колен Чака и пойти в прихожую.

– Зоя? Это я, Вадим… Ну как, ты уже освободилась? – услышала она в трубке любимый голос. На какую-то долю секунды ей показалось, что Фишкин собирается извиниться за свое хамское поведение, и она уже была готова простить его, но тут же поняла, что заблуждается. – Ну что, мы заниматься-то будем или как? Я уже стою в обнимку с учебником по химии и готов грызть гранит науки, прости за банальность. – В тоне Вадима Зоя не услышала ни нотки раскаяния, ни даже слабого намека на него.

Наоборот, она поняла, что собеседник находится в приподнятом, жизнерадостном настроении, и неожиданно для себя самой, вместо того чтобы обидеться, обрадовалась этому. Значит, у них все по-прежнему! И Вадим нуждается в ней, так же как и раньше. Зоя счастливо улыбнулась и ощутила за спиной стремительно вырастающие крылья.

– Так ты же вроде был занят? – чуть кокетливо осведомилась она.

– Не-а, я уже свободен как… как ветер или как птица, выбирай, что больше по душе! Короче, так: встречаемся через тридцать минут около метро. – Фишкин говорил напористо и быстро, тоном, не терпящим возражений.

– Около метро? Зачем? Мы разве куда-то собирались, Вадик? – удивилась и встревожилась Зоя.

– Ну да, насколько мне известно, мы собирались заниматься. Только почему это обязательно надо делать у меня дома, а не в какой-нибудь более приятной обстановке? Подробности при встрече, о’кей?

– Вадик! Ну что за детский сад, на самом деле? Какие-то дурацкие тайны… – Зоя с таким детским огорчением выкрикнула эти слова, что Фишкин на том конце провода снисходительно ухмыльнулся.

– Так, давай одевайся, не теряй время. Я не прощаюсь, – скомандовал он и отключился.

Зоя еще немного постояла возле телефона с трубкой в руках. Она была до такой степени растеряна, что никак не могла сообразить, что ей положить в рюкзак, что надеть. Мысли скакали в голове беспорядочным галопом.

В конце концов, придя к мудрому решению не париться, а встретиться с Вадимом и выяснить все на месте, она написала бабуле записку на старой квитанции за квартиру, чмокнула сонного кота в широкий лоб и выскочила за дверь.

4

Кое-как отделавшись от настырного Ермолаева, Фишкин дал волю угрызениям совести. Не то чтобы она, совесть, уж очень нестерпимо его грызла, нет. Но неприятный осадок в душе Вадима от разговора с Зоей все же остался, омрачая его спокойное существование.

«Зря я так с ней, – укорял себя Фишкин. – Кто я после этого, если не предатель? Ведь ничего плохого Зойка мне не сделала, а, наоборот, только хорошее! И помощь, как ни крути, мне нужна. Сам я никогда не осилю ни алгебру, ни физику. А вот взял и струсил, смалодушничал, как последняя сволочь!»

Еще вчера, когда Зоя только предложила помощь, а он скрепя сердце согласился, Фишкин принял трудное для себя решение пресечь все сплетни, намеки и нездоровое любопытство одноклассников. Но одно дело решение принять, совсем другое – следовать ему в жизни…

Как? Как он собирается пресечь разговоры? Заклеить всем рты скотчем? И в конце концов, ему надоело выкручиваться и врать, скрывая свое истинное отношение к Колесниченко! Ведь он совсем не так к ней относится на самом деле, как старается показать в классе.

Вадим припомнил те уютные вечера, проведенные в ненавистной больнице в обществе Зои и ее чудесного кота Чака, который почему-то предпочитал спать на коленях не у хозяйки, а у него, Вадима. Прикольно тогда было, что и говорить! И время летело весело и незаметно, и скучно им не было, а болтали сколько! Обо всем на свете, практически на любые темы! Фишкин вспомнил, с каким нетерпением он каждый день ждал Зоиного прихода, как переживал: а вдруг не придет? Вдруг сегодня что-то ей помешает прийти к нему… Ведь ждал же, ведь скучал! В этом-то ему хватало духу признаться хотя бы самому себе!

«Почему бы мне не поставить их всех перед свершившимся, так сказать, фактом? Дружим, мол, с Колесниченко, и никого это не касается! Ермол, естественно, тут же фразу свою любимую ввернет. И где он ее только подцепил: „Дружите? Это как? Старушек через дорогу вместе переводите?“ „Да, переводим! – расхрабрился Вадим, мысленно парируя ехидному Ермолаеву. – Стоим возле перекрестка и ждем, когда очередная старушка на горизонте появится!“ Почему я должен, в конце концов, отчитываться перед кем-то? С какой стати, блин? – накручивал себя Фишкин, нервно расхаживая по комнате. – Кого хотим, того и переводим через дорогу! А если очень хорошо попросишь, Ермол, то и тебя перевести можем! А то и подальше куда сопроводить. Ты только свистни, мы поможем, мы добрые!»

В эту секунду Фишкин искренне казался сам себе остроумным, благородным, смелым и независимым. Независимым ни от чужого мнения, ни от сплетен, ни от насмешек, если таковые будут иметь место. Ему хотелось быть таким – решительным, великодушным, щедрым на добрые дела и поступки. Но в самой глубине души, в самых далеких и темных ее уголках таился предательский страх. Страх быть осмеянным, страх потерять авторитет среди приятелей, авторитет человека, знающего себе цену, ироничного и дерзкого.

Все в классе привыкли к тому, что он, Фишкин, влюблен в красавицу Лу, правда, безответно, но ведь в самую красивую девушку в школе. И это его безмолвное обожание не унижало, а, наоборот, возвышало Фишкина в собственных глазах и в глазах всех остальных. Скоропалительный роман с Катей Андреевой, модной, современной, уверенной в себе девушкой, тоже придавал ему желаемую значимость. А тут на2 тебе – серенькая Колесниченко, робкая и пугливая, как ящерица, абсолютно не вписывающаяся в его, Фишкина, окружение и в тот фишкинский образ, так старательно созданный им же самим.

«Короче, я ее обидел, у нее аж голос зазвенел, – снова мысленно вернулся к злополучному телефонному разговору Вадим. – Нет, надо помягче с ней, а то еще разозлю ее по-взрослому и останусь без занятий, а потом и на второй год. А вот интересно, она вообще злиться умеет? Так, чтобы разбушеваться, разораться на меня? Представляю, если б на ее месте Катя оказалась или Черепашка, не говоря уже о Лу. А я вот так бы им ответил? Занят, мол? Да от меня бы и мокрого места не осталось! А Зойка ничего, вежливенько так: ой, забыла, мол, сама не смогу, бабуле помочь надо… Странная она все-таки какая-то».

Твердо решив поскорее начать занятия с Зоей и не обращать внимания на реакцию одноклассников, какой бы она ни оказалась, Вадим хотел было набрать ее номер, но ему пришла в голову мысль, что неплохо бы сначала разобрать свои вещи после больницы, разложить все по местам и приготовить свой письменный стол к приходу юной репетиторши. Недолго думая, он притащил свой рюкзак из прихожей, где тот валялся под вешалкой со вчерашнего дня, и, расстегнув молнию, просто перевернул его над диваном. Из рюкзака посыпались разные бытовые мелочи, мобильник, одежда, книги. Вместе со сборником фантастики на диван спланировал обрывок тетрадного листа. Фишкин озадаченно сдвинул брови, припоминая, что бы это такое могло быть.

На листке размашистым почерком были записаны номера телефонов, городской и мобильный. И имя – Олег Милоградов.

«А-а, это же мне Алик вчера в последний момент сунул, – сообразил Фишкин. – Надо бы в записную книжку переписать. Может, пригодится».

Олег Милоградов, а в силу еще несолидного возраста просто Алик, проходил преддипломную практику в больнице, в том отделении, где пришлось проваляться почти месяц Вадику Фишкину. У студента-практиканта обязанностей оказалось не так много, а посему имелось свободное время, которое требовало заполнения.

В один из первых дней пребывания Фишкина в больнице они с Олегом пообщались на разные интересующие обоих темы – компьютеры, мобильники, музыка – и вроде как задружили. Во всяком случае, Олег время от времени забегал в палату к Фишкину до обеда – в два часа дня практика заканчивалась. Особенно их вкусы сошлись по музыкальной части, оба на дух не переносили попсу, а слушали тяжелый рок и иногда классику.

Вадим повертел в руках листок с координатами нового приятеля. Сейчас ему было не до праздного общения: впереди маячило поступление в университет и все связанные с этим трудности. Вадим даже подумал, а не выбросить ли эти телефоны в мусорное ведро как напоминание о его болезни и тягостном пребывании в больнице и тем самым поставить жирную точку в этом знакомстве. Но тут ему отчетливо вспомнился рассказ Олега о себе.