Почти три года. Ленинградский дневник

«Безмысленная атака».

25 сентября 1941 года

Во время тревоги раненые спокойны, но мрачнеют. Их угнетает сознание собственной беспомощности, неподвижности. Ведь большинство не в состоянии сделать ни одного шага.

На днях я сидела в палате, в центре комнаты, на табурете, и читала рассказ Горького. Вдруг завыли сирены, зенитки наполнили все небо. Грохнула бомба, зазвенели стекла. Я сидела на табуретке без спинки, даже прислониться не к чему. Кругом окна, окна… И раненые, беспомощные люди, невольно смотрят на меня, здоровую: как я? А я собрала всю свою волю; переждав гул, читаю, слежу только за тем, чтобы голос не дрогнул.

Но, придя домой, сразу вся ослабела от пережитого страха, даже прилегла на полчасика.

Про бомбу бойцы знают, но говорят о ней вскользь.

Известно ли им, что она до сих пор лежит невзорвавшаяся?

27 сентября 1941 года

Бомба все лежит. Подрывники выбиваются из сил, а она, как страшный клад, не дается в руки, уходит все дальше в землю. Что наработают за день, ночью идет прахом.

Земля у нас в саду вся изрыта: «Не дают покоя земле».

28 сентября 1941 года

Сегодня состоялся общегородской митинг женщин Ленинграда. Мы с Васильевой, редактором «Смены», писали всю ночь обращение. Во время очередной ночной тревоги соседи из верхних этажей спустились в квартиру Васильевой и скорбно сидели с детьми в передней под вешалкой: в бомбоубежище почему-то не пошли.

В чужом доме налет гораздо страшнее, чем у себя дома.

29 сентября 1941 года

Бомба все лежит. Мы уже почти забыли о ней, но она еще опасна.

4 октября 1941 года

Пришлось устроить настоящую штольню, вбить в землю деревянные шпунты и тем задержать бомбу на определенной глубине.

Сегодня, наконец, нас позвали взглянуть на нее. Мы с И. Д. пошли в отгороженную часть сада, куда все это время никого не пускали.

Тяжелая фугаска лежала вся на виду: огромная, окрашенная в голубоватый цвет, с желтыми подпалинами, с заостренным рылом и тупым задом.

Взрыватель был отвинчен, и из глубины бомбы длинной лопаточкой, смоченной водой, выгребали зеленоватую глину, такую незлобивую на вид. Это был тротил – взрывчатое вещество.

Теперь бомба увезена в военный музей. Кусок стабилизатора я оставила себе на память.

5 октября 1941 года

Бомба не выходит у меня из головы. Начала писать о ней разменом моего «Путевого дневника».

В пролет меж двух больничных корпусов,
В листву, в деревья золотого тона,
В осенний щебет птичьих голосов
Упала бомба весом в тонну,
Но не взорвалась.
Словно был металл
Добрей того, кто смерть сюда метал…

Получила письмо из Чистополя от 18 августа. Жанна пишет о мальчике:

«Он сильно похудел, но вырос. Ест уже каши, кисель». Какое счастье, что они там!

10 октября 1941 года

Мы оставили Орел.

По-прежнему грозно очень на Вяземском и Брянском направлениях: немцы снова наступают.

Под Москвой земля ровная: ни гор, ни долин, ни моря. Как на этой ровной земле удержать лавину вражеских танков?

Сердце холодеет при мысли, что они могут хлынуть и начнут подминать под себя московские мостовые.

14 октября 1941 года

Жестокие бои под Одессой. Я так давно оттуда! Мне казалось, что она для меня – как все другие города. Я уже почти не ощущала ее родной. А теперь чувствую, что она по-прежнему дорога и близка мне.

Написала стихотворение «Обращение к Одессе». Вероятно, завтра будут транслировать его по эфиру, чтобы и в Одессе услышали меня.