Изнанка счастья

– Не гоните меня, пожалуйста… Пожалуйста… Я не хочу от вас уходить… Возьмите меня замуж… Я буду вам хорошей женой… Пожалуйста, пожалуйста…

– Марсель! Опомнись, дурочка, ты что творишь? С ума сошла, что ли? Отпусти, ты меня задушишь! Немедленно иди к себе, слышишь?

– Нет, нет…

– А я говорю – отпусти! Ты вообще соображаешь, что творишь? Что ты себе придумала, дурочка? Какой замуж? Это невозможно, ты что! Я просто тебя пожалел, и все. Понимаешь? Просто пожалел. Просто помог в трудную минуту. Просто по-человечески. И не надо ничего другого придумывать, поняла?

– Да, я знаю, вы добрый. Вы очень добрый… – еще сильнее прижалась к нему Марсель и всхлипнула тихо, но не заплакала, а продолжала бормотать горячим нервным шепотом: – Не гоните меня, пожалуйста! Я буду вам хорошей женой. Самой лучшей, я обещаю! Я люблю вас, Леонид Максимович! Люблю!

– Да когда ты успела влюбиться-то, сама подумай! Какая любовь, какой замуж? Ну ладно, все, отпусти. Ладно, давай поговорим, я тебе объясню… Отпусти, Марсель! Сядь и успокойся. Да, вот так… Подушку под спину подоткни и сиди спокойно, и слушай меня. И не реви, я тебя умоляю!

– Я не реву.

– Вот и не реви. Лучше пораскинь мозгами – что ты себе за чушь такую придумала?

– Это вовсе не чушь.

– Нет, чушь! Ну какой я тебе жених, какой муж, ты соображаешь хоть немного? Мне пятьдесят два года, а тебе восемнадцать! И я для тебя никакой ценности не представляю, ни романтической, ни материальной. Ладно бы, олигархом был. Еще можно как-то понять. Но я не олигарх! Я рядовой хирург из онкодиспансера, у меня ни денег, ни загородного дома нет, ни дорогой машины! Я уже семь лет на старой «Ниве» езжу!

– При чем тут какая-то «Нива», Леонид Максимович… Я же объясняю – я просто люблю вас, и все… И не нужен мне никакой олигарх…

– О господи! Да как еще говорить-то с тобой, чтобы не обидеть? Черт его знает. Сроду в такой дурацкой ситуации не был! Не зря говорят – не лезь со своим добром, куда не надо, иначе неприятностей не оберешься.

– Не надо так со мной разговаривать, Леонид Максимович, пожалуйста. Я вовсе не хочу быть для вас неприятностью, я просто хочу любить вас, и все. И всегда быть рядом. Я люблю вас!

– Ну, заладила. Люблю, люблю. Ну что, что ты себе придумала? Не знаю я, как тебе еще объяснять… Слов нет… Давай хоть на «ты» перейдем, что ли? Может, тебе так понятнее будет?

– Значит, мне можно тебя Леней звать, да?

– Ну, Леней зови, как хочешь. Хоть горшком. Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Ты понимаешь, что я тебе не пара? Да, я знаю, как тебе трудно сейчас… Но это пройдет, поверь мне. Через месяц-другой легче станет.

– Я тебя не разлюблю ни через месяц, ни через другой. Я тебя никогда не разлюблю.

– Это тебе так сейчас кажется, а потом… Сейчас ты просто за меня цепляешься, как за соломинку, только и всего. Пригрелась в тепле и цепляешься коготками. Но все шторма когда-нибудь кончатся, и будет полный штиль, поверь мне. Пусть время пройдет, Марсель. И будет у тебя свое тепло, собственное, и за чужое не надо будет цепляться. Да, пусть время пройдет… Если хочешь, живи здесь, я тебя не гоню. Но только сама по себе, а я сам по себе.

– Нет! Я с тобой хочу жить. С тобой, понимаешь? Чтобы ты рядом был ночью и днем. Хочу засыпать с тобой и просыпаться с тобой. У тебя такие теплые руки… Мне никого, никого больше не надо, мне так хорошо рядом с тобой. И чтобы ты меня обнимал, крепко-крепко…

Она снова потянулась к нему, неловко пытаясь сбросить с плеч рубашку, обвила руками, сунулась в шею, в щеку, как слепой котенок. Леонид Максимович вздохнул прерывисто, проговорил с хрипотцой:

– Вот ненормальная. Что ж ты творишь-то, а? Я ведь живой человек, между прочим…

– Не гони меня, пожалуйста… Не гони…

Он вдруг ясно разглядел в темноте ее глаза. Огромные, прозрачно-зеленые, как морская вода ранним утром. Не было в этих глазах ни капли лжи, только мольба и слезы. Да разве может устоять хоть один мало-мальский мужик, если его затащит в такие глаза? Всей сутью затащит, сердцем и головой, всей мужской сермяжной природой. И неважно, сколько ему лет и что кричит в этот момент его мужская совесть. И пусть господь ему простит этот грех.

Потом Марсель лежала, удобно устроив голову у него на груди, и тихо улыбалась в темноту. Вздохнув, спросила расслабленно:

– Чего ты молчишь? Скажи что-нибудь.

– Да я, если честно, вообще уже ничего не понимаю. Ты бы хоть предупредила, что у тебя это в первый раз. А то у меня такое чувство, будто я подлый ворюга и нагло украл драгоценность.

– Ой, подумаешь, драгоценность! Будем считать, что я сама тебе ее подарила. И ты ужасно рад! Ведь рад, правда?

– Говорю же – не знаю. Странное у меня чувство. И ты тоже – странная девушка. Предложила себя первому встречному.

– Ты не первый встречный, ты мой любимый. И вовсе я не странная, я самая обыкновенная.

– Странная, странная. И имя у тебя странное – Марсель.

– Нет, а чего ты к имени моему привязался, а? Не нравится – называй как хочешь. Хоть горшком, как ты говоришь.

– Да нет… Я уже привык. Пусть будет Марсель. Спасибо, что не Лолита. Иначе бы совсем себя чувствовал, как этот… Как бишь его, забыл…

– Гумберт Гумберт?

– А ты что, «Лолиту» читала?

– Ну да… Я много чего читала. Я вообще долго жила книжной жизнью, никак взрослеть не хотела и в реальный мир входить. Отсюда, наверное, все мои странности. У меня даже друзей настоящих не было. Да и сейчас почти нет. Оказалось, в трудную минуту и помочь некому.

– А как так получилось, Марсель? Вроде книжная жизнь хорошей дружбе не мешает?

– Как получилось, так получилось. Это надо было мою бабушку знать. Да разве она подпустила бы ко мне хоть кого-нибудь? А книги… Книгу ведь плохим словом не обругаешь и из дома не выгонишь. Книга всегда с тобой. Да, я много читала. Наверное, так я от бабушкиного террора спасалась.

– Так уж и от террора?

– Да. Ты же не знаешь… Это настоящий был террор, стопроцентный. Знаешь, как она маму изводила? У-у-у…

– А за что?

– Да ни за что! За то, что не исполнила ожиданий. За то, что замуж вышла не за принца, а за слесаря Иванова. Что по специальности работать не стала. Мама ведь университет закончила, филологом по диплому числилась, а работала закройщицей в ателье. Нравилось ей кроить и шить, и получалось у нее прекрасно, это ведь тоже талант надо иметь. А бабушка ее пилила, пилила целыми днями. Потом еще и папу выгнала! А он маму любил, он бы сам не ушел. Он ей так предан был, на руках носил. По крайней мере, мне так мама рассказывала.

– А почему мама не ушла вместе с папой?

– Не знаю. Не решилась, наверное. Бабушка тогда заболела сильно. А может, просто прикидывалась, чтобы маму около себя удержать. Папа ее звал, но мама не решилась бабушку оставить. Понимаешь, она и без того с детства подавленная была, безответная. И папа не мог ее защитить. Да ты и сам видел, какой он боец.

– Да, видел. А ты, значит, не позволила себя подавить?

– А бабушка меня и не трогала особо. Маму изводила, как могла, а меня не трогала.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, достать меня не могла.

– Откуда достать? Ты что, пряталась?

– Можно и так сказать. А вообще, это ощущение нельзя объяснить словами.

– А ты попробуй.