Ключи от ящика Пандоры

Так и отправилась со своим возмущением к теткам – поддержки искать. Думала – хоть они поймут.

Не поняли. По лицам было видно! Хотя и выслушали внимательно. Тетя Саша переглянулась с тетей Машей, сурово поджала губы:

– Ты можешь обижаться на нас, девочка, сколько угодно, но твой муж, к сожалению, прав.

– В чем он прав, теть Саш? В том, что требует от меня жертвы?

– Хм… А что ты подразумеваешь под жертвенностью?

– Но как же… Я тоже человек, тоже в чем-то реализоваться хочу. И вообще, что за домострой? Я уж не помню, кто это сказал, но что-то вроде: удел женщины – кухня, дети и церковь, да? Вы тоже так считаете? Разрешили женщине себя в жертву отдать, и радуйся? И более того – приказали? Жена да убоится мужа своего?

– Ну, ну, развоевалась! Мы сейчас не о деспотизме говорим, а о целесообразности. Убери свою пылкость, спрячь подальше и попробуй рассуждать здраво.

– А здраво – это как? Склонить голову, улыбнуться и смириться? На, мой дорогой, ешь меня с хлебом и с маслом? Вернее, не с маслом, а с моей жертвенностью?

– Вообще-то жертва жертве рознь. Иногда жертва – это и есть самореализация, если отбросить в сторону глупые амбиции. Сейчас вообще модно говорить об амбициях, подавать их, как острый соус к той самой пресловутой самореализации. Так работодателю-капиталисту легче облагородить жестокую потогонную систему, чтобы забрать человека целиком. Чтобы он себе ничего не оставил – в том числе и жертвенности ради семьи.

– Ну, может, и так. А только все это философия, теть Саш. Тем более я не собираюсь к капиталисту наниматься, я по профессии всего лишь школьный учитель истории. На этом поприще мне карьерный рост не грозит. Значит, и амбиции не нужны. Я просто дома сидеть не хочу, только и всего. Я хочу, как все…

– А зачем как все? Это для тебя так важно? Вон, даже выражения употребляешь всеми избитые – самореализация, жертвенность… Ты же у нас цельная натура, Ирочка, живи своей головой!

– В данном случае мне предлагается жить головой мужа…

– Вот! Именно этот момент тебя и напрягает, что вроде как место указали, да? Надо обязательно революцию объявить? Вставай, проклятьем заклейменный? Да как ты не понимаешь, что твоя жертва может быть в сто, в тысячу раз ценнее победы-самореализации? Если на чаше весов взвесить.

– Нет, но как же…

– А вот так! Вот представь, вышла ты на работу, учительствуешь, а дети в это время дома – с гувернанткой. Кто такая эта гувернантка? Чужой, по сути, человек. И тоже, стало быть, самореализуется – на детях твоих. Как – это уже другой вопрос. Ладно, приходишь вечером домой, злая, раздраженная…

– Да почему?! Совсем необязательно!

– Так ты же хочешь, как все. Вот я и рассказываю, как это у всех бывает. Ну, или почти у всех, с редкими исключениями. Рабочая жизнь, она ведь свое берет. Особенно женщину в свой плен полностью забирает. И приходит бедная мамашка домой – с мыслями о работе: что успела сделать, что не успела, за что завтра от начальника нагоняй перепадет. Думает о работе, с мужем говорит о работе, подругам в телефонную трубку жалуется – на работу. А самое главное – на детей выплескивает энергию работы. Куда же ее еще выплеснешь? Вот и выливается на них посредством раздраженных воспитательных монологов. Бедная, не понимает, что творит! Еще и героиней себя считает – посмотрите на меня, какая я уставшая, но гордая: и работаю, и детей воспитываю! Разве не так?

– Ну, в общем… – медленно, раздумчиво проговорила она. – Если детство вспомнить… Я всегда старалась маме на глаза не показываться, когда она с работы приходила. Да, все так. Но с другой стороны, все равно женщина должна во что-то вкладываться, не только в дом и детей!

– Хм, вкладываться… Хорошее слово. Это значит, делать вклад, отдавать свой природный ресурс. В работу – вклад, в детей – вклад. Пополам, значит. А на деле – ни там, ни сям. В твоей профессии такая половинчатость – вещь тоже опасная. Или ты педагог, или педагог наполовину – есть разница? Я уж не говорю про детей – чего стоит иным семьям эта половинчатость.

– Ой, какую вы безрадостную картину нарисовали! Сейчас все так живут, господи!

– Вот именно – все. И ничего с этим не поделаешь, время такое. Жестокое поколение вырастает, дополнительной порцией любви не избалованное. Откуда ей взяться, дополнительной-то, если мать вынуждена о материальной стороне жизни больше думать? И это вполне оправданно – без материальной стороны тоже никак не обойдешься. Иногда она совсем уж безысходной бывает, не спорю. Тут ничего не попишешь. Но если ее нет, этой безысходности? Вот как у тебя, например?

– Ну, знаете! При чем тут… Тогда вернемся к домострою, и любую женщину, у которой безысходности нет, заставим дома сидеть! Просто из принципа! Потому что она женщина, что с нее возьмешь, да? А может, во мне талант педагога пропадает, вы об этом не думали?

– Ну да… Талант педагога, это конечно… Наше образовательная система наверняка твоим талантом спасется.

– Не понимаю вашей иронии, теть Саш. Вы меня обидеть хотите? Или совсем в меня не верите?

– Да бог с тобой, девочка, – вступила вдруг в их диалог до сих пор молчавшая тетя Маша. Она почему-то всегда молчала, когда говорила сестра. – Саша вовсе не хотела тебя обидеть.

Обе повернулись к ней удивленно. Тетя Маша смутилась, отвела взгляд к окну. И в который раз Ирина поразилась этой разнице характеров теток-близнецов, точь-в-точь как у девчонок! Сашка – смелая говорунья, а Машка – тихая скромница. Но, странное дело, всегда последнее слово почему-то за Машкой остается!

– …Наоборот, мы очень в тебя верим! И относительно таланта – он ведь штука всеобъемлющая, знаешь ли. А женский – тем более. Для женщины самый наивысший талант – это ее талантливое сердце, предназначенное семье и дому. Создать дух семьи, дома, выстелить любовью будущее своих детей – это не каждой дано, поверь. Кому не дано, те на работу бегут, самоутверждаются в лихорадке. Тут Саша права. А тебе – дано. Я знаю, поверь мне. И твой муж знает.

– Ну да. Так оно и есть, в общем, – удовлетворенно кивнула головой тетя Саша. – В этом я и пыталась тебя убедить, да без толку.

– Почему же без толку, теть Саш, не без толку. Знаете, от меня как-то отхлынуло. Может, вы и правы. И Игорь – прав. По крайней мере истерик насчет работы я ему больше устраивать не буду. Как вы сказали, теть Маш, – быть духом семьи тоже своего рода талант?

– Да, девочка, – и талант, и работа. Не самая легкая, между прочим. И успехов тебе на этом поприще.

Ловко они ее тогда убедили. Вдохновили на подвиги, можно сказать. А что – старалась, видит бог. В стараниях и втянулась, и даже полюбила «домохозяйскую» стезю. Есть в этом что-то, определенно. Всю себя семье посвятить, до конца, до капельки. Да, это не жертва, а способ самореализации. Хорошая мысль, между прочим!

Так. Мысли мыслями, а надо бы письмо дочитать. А то нехорошо получается, непоследовательно – открыть открыла, а до конца не дочитала. М-м-м… На каком месте остановилась, уже запамятовала… А, вот тут. «…Да, слава богу, у девочки нашей все хорошо. Но знаешь, Аннеточка, мы с Сашенькой оконечного за нее покоя так и не имеем – каждую секундочку боимся: не дай бог, она узнает о том обстоятельстве. Помнишь, я тебе писала, давно еще? Но Света мне клятвенно обещала, да и не в ее интересах, в общем…»

Кресло скрипнуло, остановилось. Строчки вдруг заплясали перед глазами, потерялась нить письма. Так, где это место? Еще раз перечитать: «Не дай бог, она узнает о том обстоятельстве…»

Интересно, о чем она? Может, дальше идет разъяснение? Нет, дальше пошло описание рецепта знаменитого тети-Сашиного варенья из абрикосов с грецкими орехами. Потом вопросы – кто и как из Аннеточкиных родственников поживает. А про «девочку» и неизвестное «обстоятельство» нет больше ни слова. Интересно, что тетя Маша имела в виду? Странно, странно… Еще и Света – мама, должно быть, – что-то там клятвенно обещала. Хм! Прямо тайны мадридского двора! А по сути, наверное, пустяковина какая-нибудь! Тетя Маша, бывало, любила пострадать излишней мнительностью. Да, наверняка – пустяковина…

Ирина аккуратно сложила письмо, сунула в конверт, повертела его в пальцах перед глазами. Вспыхнула, побежала в голове робкая беспокойная мыслишка – не надо было открывать. Теперь вот сиди, думай, напрягайся неожиданным беспокойством. Вон оно, уже затрубило внутри легким тревожным звуком, теперь так сразу от него и не отделаешься. Света, главное, клятвенно обещала… Не в Светиных интересах… Интересно, при чем тут мама вообще?

А дождь-то, надо же, кончился, и не заметила как. И солнце золотит мокрые стволы сосен, от травы поднимается легкий туман. Сиди, любуйся, ты ж хотела! Забудь, забудь! Все у тебя хорошо, ты счастлива, просто до безобразия счастлива. Забудь…

Словно в подтверждение этого «забудь» послышался шум подъезжающей к воротам машины. Кто это? Девчонки с учебы приехали? Или Игорь? Нет, ему еще рано.

Ага, девчонки. Машка выскочила, поежилась слегка, открыла кованые створки. Значит, сегодня Сашка за рулем…

– Привет, мамуль! – помахала рукой радостно.

– Привет.

Улыбнулась, ответила тихо, себе под нос. Надо подниматься из кресла, идти на кухню, ужин готовить. Как она нынче с ужином-то припозднилась, они ж наверняка голодные! Придется что-то на скорую руку…

– Мам, ты чего такая приплюснутая? Случилось что-нибудь? – заглянула на кухню Сашка, звонко чмокнула ее в щеку.

– Нет… Ничего. Устала просто.

– А бабушка уехала?

– Да.

– Ура!

– Саш, – укоризненно обернулась она от плиты.

– Все, не буду! А что у нас сегодня на ужин?

– Для вас – омлет со шпинатом. Вы ж меня убьете, если я вам свиные отбивные предложу.

– А то! Конечно, убьем. И даже плакать не будем.