Открытая дверь

– Гордячка какая… Ну ладно, раз не надо… – уже ей в спину произнесла комендантша. – Сначала набедокурят, а потом жалости к себе требуют…

– Что, не пустила? – сочувственно спросила вахтерша, когда она проходила мимо нее. – Давай я хоть вещи твои соберу, что ль… Вынесу тебе…

– Нет, не надо. Я потом Катю попрошу, она соберет.

Быстро вышла на улицу, дошла до ближайшей скамьи, села, дала волю слезам, пряча лицо от прохожих. Ребенок внутри свертка закряхтел, сморщилось маленькое личико – пора скоро кормить… Но не на улице же его кормить, надо идти куда-то!

Быстро поднялась со скамьи, увидев, как невдалеке остановилось такси, выпуская пассажира. Подбежала, спросила водителя:

– Вы на Зеленоградскую меня отвезете? Мне очень нужно…

– Садись! – коротко приказал водитель, мотнув головой. – Давай быстрее, здесь нельзя долго стоять!

На Зеленоградской жили Ромочкины родители. Дом она запомнила, подъезд запомнила, хотя и была всего один раз на том злополучном обеде, когда Ромочка знакомил ее с родителями. И сейчас она робко вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж, нажала на кнопку звонка…

Ребенок уже кряхтел вовсю, собираясь заплакать. И заплакал как раз в тот момент, когда дверь открыла Анна Николаевна. Увидела ее, слегка отпрянула, потом решительно вышла на лестничную клетку, плотно прикрыв за собой дверь. И потребовала:

– Успокойте ребенка, ну же! Мне совсем не хочется, чтобы соседи выглядывали на его плач! И вообще… Что вам от нас нужно, я не понимаю? Что за наглую настойчивость вы проявляете? Ведь мы уже с вами все решили – оставьте нас в покое! Зачем же вы снова пришли?

– Я… Мне просто больше некуда… Ребенка надо кормить, а мне… Даже покормить негде… – виновато лепетала она, прижимая к себе сверток. – У меня здесь нет никого… Из общежития выгнали… Я только покормлю его и сразу уйду! Я не знаю, что мне делать…

– А мне какое до этого дело? – стараясь смотреть в сторону, бросила через плечо Анна Николаевна. – Вы сейчас разжалобить меня хотите, да? Хотите, чтобы я вас в дом пустила, а потом вас и палкой не выгонишь? Ну уж нет, не надейтесь даже. Лучше сразу расставить все по местам, никаких компромиссов! Не на тех напали, милочка, знаем мы таких… Решили из своего захолустья сразу в дамки проскочить, да? Не получится у вас, не надейтесь. К тому же наш сын женится, у него скоро в Германии свадьба будет. На дочери своего босса женится. И вы с сыном уже в эту картину никак не вписываетесь!

– У меня дочка родилась, Анна Николаевна…

– Да какая мне разница, господи? Я ж вам объясняю всю ситуацию, а вы будто не слышите!

– Да, я понимаю… Но мне только покормить ребенка… Идти совсем некуда… – отчаянно бубнила она, зациклившись на этой необходимости. – Только покормить… Только покормить…

Анна Николаевна развела руками, будто возмутилась ее непонятливостью. Повернулась, открыла дверь, шагнула в прихожую и тут же закрыла дверь за собой. Было слышно, как на все замки закрыла. Еще и цепочку накинула, наверное.

А доченька, будто почуяв унижение, еще больше расплакалась вдруг. Хотя и понятно, что вовсе не от унижения расплакалась, а просто время поджало кормить, вот и все.

Спустившись на два пролета вниз, Ирина села на лестничную ступеньку, расстегнула пуговицы на пальто, воровато достала набухшую грудь, сунула ее в жадный ротик. Пока дочка ела, сидела, напряженно вслушиваясь в тишину: вдруг кто-то выйдет на лестничную площадку… Потом заставила себя успокоиться – ну, пусть выйдет, что теперь… Подумаешь, сидит женщина на ступеньках, кормит грудью ребенка – прогонять ее за это, что ли? Не станешь ведь всем объяснять, что кормить больше негде…

Потом долго шла со своим свертком по улице. Устала, села на скамью в скверике. Решила, что отдохнет немного и поедет на вокзал. Там, кажется, есть комната матери и ребенка – наверняка пустят переночевать. Может, и не пустят… Может, вообще уже никуда не пустят… Никогда и никуда…

Так и сидела на скамье в напавшем оцепенении, покачивалась из стороны в сторону. Пошел холодный майский дождь, а она все сидела, сил не было ни со скамьи встать, ни вообще дальше жить… Пусть идет дождь, пусть они с дочкой промокнут и замерзнут. Все равно они никому не нужны. Пусть, пусть… Сил больше нет барахтаться, просить, унижаться…

Все равно никто не услышит и не поможет. Пусть, пусть…

Краем глаза увидела, что вдалеке остановился кто-то. Стоит, на нее смотрит. Смахнула ладонью слезу, подняла голову… Точно. Молодой мужчина в спортивном костюме, в смешной шапочке с помпоном, дышит тяжело. Наверное, пробежку вечернюю делал мимо скверика, интересно ему стало, чего это она тут с ребенком сидит, под дождем мокнет.

Дочка вдруг проснулась и заплакала, да так отчаянно заплакала, громко! Замерзла, наверное. И мужчина подошел ближе, спросил деловито:

– Вы чего тут… Под дождем сидите, а? У вас же ребенок замерзнет!

Она снова взглянула на него, показалось, что он даже отпрянул испуганно. Наверное, ее отчаяние ему в грудь ударило, кипятком плеснуло. Подошел еще ближе, спросил быстро:

– Я могу вам чем-нибудь помочь? Вы говорите, пожалуйста, не молчите… Я ж знаю, что вы давно тут сидите, я видел, когда еще час назад мимо бежал. У вас что-то случилось, да?

– Я… Мне идти просто некуда… Так получилось… – с трудом выговорила она и улыбнулась сквозь слезы. – Совсем некуда идти…

– Боже… – только и проговорил мужчина, поправляя на голове шапочку. – Ну так идемте ко мне, что ли… Нельзя же так сидеть под холодным дождем с ребенком… Я тут недалеко живу, в двух шагах. Вставайте же, ну! Идемте… Давайте я ребеночка понесу!

– Нет! Я лучше сама…

– Ну, сама так сама. Идемте только скорей…

У нее был только один выход: пойти вслед за этим мужчиной. Да и не соображала уже ничего, не чувствовала, старалась ухватить покрепче ребенка. Мужчина на ходу снял спортивную куртку, протянул ей:

– Накиньте на ребенка… Она непромокаемая…

Зашли в подъезд, поднялись в лифте, мужчина торопливо открыл дверь, скомандовал:

– Проходите… Сейчас я найду что-нибудь, во что ребенка завернуть… Простыня подойдет?

– Да, конечно…

– А вы можете мой халат надеть, он в ванной. Я сейчас чайник поставлю… Да проходите же скорее, чего вы в прихожей мнетесь! Никто вас здесь не укусит, я один живу!

Потом они сидели на кухне, пили чай с медом, ели бутерброды, которые наспех нарезал хозяин.

– Мы даже не познакомились… Меня Левой зовут. А вас как?

– Ирина…

– Что ж, очень приятно. Хотя вам, я думаю, сейчас не до приятностей. Ведь что-то случиться должно было такое… Что вы на улице оказались одна, с ребенком… Но если не хотите, то не рассказывайте, я вовсе не настаиваю.

– Да, спасибо… Я сейчас погреюсь и уйду…

– Да бросьте! Куда вы пойдете? Ночь почти на дворе. Опять на скамейку в скверик? Оставайтесь, я все равно утром в командировку уезжаю, живите. И вам хорошо, и мне тоже хорошо – квартира будет присмотрена.

– А не боитесь? Вдруг я шарлатанка какая-нибудь?

– Да что вы… Какая же вы шарлатанка? Да у вас же на лбу крупными буквами написано…

– Что там написано?

– Что вы нормальная женщина, попавшая в беду. Только и всего. Так что живите, приходите в себя… Я ведь надолго уезжаю, на целых два месяца. Мне в Новосибирске лабораторию дают… В той лаборатории, которой я в институте заведую, таких условий нет, к сожалению. А тут такая удача…

– Так вы ученый?

– Ну, это громко сказано… Я со своей темой еще в начале пути нахожусь, еще куча исследований предстоит. Хотя тема очень интересная, и наш НИИ недавно ее разрабатывать начал. Впрочем… Что я вас делами своими загружаю, бессовестный? У вас глаза уже слипаются…

– Да, я что-то… Пропадаю совсем… Устала…

– Идите спать, Ирина. Я вам в дальней комнате постелил, где у моих родителей спальня была, там кровать очень удобная. Белье можно в шкафу взять. И малыша можно рядом с собой положить, места много. И малыш проснулся, по-моему… У вас кто, мальчик или девочка?