Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Муж в обмен на счастье

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Правда, иногда он на этот ее взгляд оборачивался. Подмигивал, улыбался весело. Ее тут же будто кипятком радостным ошпаривало – вздрагивала, сжимала губы, чтоб не растягивать их в ответной придурковатой улыбке, и быстро отводила глаза в сторону, и сглатывала судорожно радостный комок волнения, застрявший в горле. А однажды он на школьном крыльце к ней подошел – она Динку с физкультуры ждала. Пойдем, говорит, до дома тебя провожу… Она и пошла, ног под собой не чуя. Домой пошла. Надо было в садик за Юлькой с Сашкой идти, а она – домой… Димка же сказал: домой провожу! И проводил, прямо до двери подъезда довел! Медленно так шли… Он говорил ей что-то – она и не слышала. Улыбалась, как дурочка, всю дорогу. Не смогла с улыбкой этой никак совладать. Димка ушел, а она потом обратно в детсад неслась как угорелая. Вернее, на крыльях летела, перескакивая галопом через весенние лужи. И все равно опоздала. Всех уж детей разобрали. В общем, попало ей в этот вечер от всех. И от воспитательницы за опоздание, и от мамы, и Дина разобиделась, что она ее не дождалась, ушла с Димкой… Целую неделю с ней не разговаривала. Это уж потом выяснилось, что Димка ей тоже нравится…

А поначалу они стали гулять втроем. А как иначе – Динка, она ж ей подруга все-таки! Куда ее девать-то? Правда, времени на такие легкомысленные прогулки совсем не было. Только в те дни, когда мама выходная была. Конечно, это громко сказано – выходная… Не было у мамы никаких выходных. В конторе, например, в субботние-воскресные дни пол мыть не надо, это да. В поликлинике только по субботам нужно. А в магазине – тут уж святое дело. Тут ей воскресенья рабочие часто выпадали. Да она и не отказывалась. Деньги все-таки. Кстати, там и платили больше всего… Но мама ее все равно гулять отпускала. Как она говорила, «невеститься». Правда, мама никак понять не могла, зачем за дочкой с кавалером эта «наглая Динка тащится», но помалкивала. Не любила она Майину подружку. Ну что это за подружка такая – все норовит вырядиться в пух и прах в дорогое-модное и лезет изо всех сил в чужую любовь? Если уж ты подружка и тебя гулять позвали, так и оденься поскромнее, не смущай бедную девчонку. Она ж не виновата, что, как в той песне поется, хороша-то хороша, да плохо одета. Прямо сердце кровью обливается, как плохо. Да еще и влюбиться ее угораздило в этого белобрысого паренька так сильно, что страшно даже. Хотя, может, это и хорошо. Алевтина в своего Виталика тоже так вот по молодости влюбилась и тоже сияла вся, как начищенный самовар…

Дина Майю тоже за это лишнее «сияние» поругивала. Как бы по-дружески. Как бы со стороны.

– Ну что смотришь на него, будто он не пацан, а ангел небесный? Растянет рот до ушей, и поплыла… Совсем дура, что ли? Нельзя же так! – наставляла она сердито Майю. – Знаешь, как со стороны смешно смотрится?

– Ой, да наплевать мне, как там оно смотрится, Дин! Знаешь, как мне хорошо? Я вот смотрю на него, и у меня звенит все внутри! Даже лопнуть от звона этого хочется! Просыпаюсь утром и начинаю сразу лопаться…

– Ну и дура, что начинаешь. Ты что, думаешь, он тоже любит тебя, что ли?

– Не знаю, Дин… Иногда мне кажется, что да… Тоже любит…

– Ага! Размечталась! Да ни фига он не любит! Он вообще никого не любит, между прочим! Ему главное, чтоб по нему с ума сходили…

– Ну, раз это для него главное, пусть так и будет… – удивленно пожимала плечами Майя. – Я и дальше буду с ума сходить…

– Во идиотка… – вздыхала Дина, закатив глаза. – Нет, ну совсем, совсем идиотка… Да если бы я так же, как ты, на него посмотрела хоть раз…

– А зачем? – удивленно вскидывала на подругу Майя блестящие темно-карие глаза. – Зачем тебе на него так смотреть? Ты что, тоже его любишь?

– Ой, да больно надо! – злобно фыркала Дина, отворачиваясь. – Что я, с ума сошла, так перед пацаном чувствами растекаться? Нет уж. У меня своя гордость есть, между прочим. Пусть передо мной растекаются…

Однако получалось так, что никто особыми чувствами перед Диной не растекался. Она красивая была девчонка, но… злая немного. Или надменная, может. И впрямь, тяжелая задача для юной школьницы – быть лучше всех. Хотя все вместе это именовалось у Дины гордостью. Так до самого выпускного вечера она и позволяла Майе с Димкой гордо и снисходительно себя «выгуливать». А на выпускном вдруг сорвалась. Напилась шампанского и закатила Майе настоящую истерику, когда застала их с Димкой целующимися в кабинете физики. Пошла ее искать, и вот, нашла… Рыдала потом в туалете, размазывая по лицу дорогую косметику, выкрикивала сквозь слезы подруге в лицо:

– Да, да! Я его тоже люблю, поняла? И не смотри на меня так, дура! Потому что унижаться перед ним, как ты, я вовсе не собираюсь! Просто я смотреть уже не могу, как ты… как ты…

– Диночка, успокойся… – залепетала Майя. – Ты чего, Диночка? Прости, я же не знала…

Но Дина рявкнула:

– Да какая разница – знала, не знала! Вот, знаешь теперь и что? Дальше-то что?

А правда – что? Майя только глаза распахнула растерянно, не зная, что ответить подруге. Как теперь и в самом деле быть-то? Жалко же Динку…

– Ладно, иди отсюда, – отвернула Дина от нее заплаканное лицо, – не надо меня жалеть. Я и сама кого хочешь пожалеть могу. Еще чего не хватало – жалеть она меня будет…

Майя ее тогда пожалела-таки. По-своему. То есть попросила Димку, чтоб он Дину не обижал. И чтоб относился к ней не как к ее подруге, а как… Да она и сама не могла ему объяснить – как! Но и правды всей не могла сказать – боялась, что Дина обидится. Она же гордая. Вот она, Майя, не гордая совсем, а Дина гордая. Это ж очень трудно, наверное, свою любовь под замком в себе носить. Так после выпускного вечера они и стали встречаться – всегда втроем. По-прежнему. Постороннему глазу и непонятно было, кто тут с парнем любовь крутит, а кто просто дружбу дружит… И даже на Димкиных скорых осенних проводах в армию сидели по разные к нему стороны – Майя справа, Дина слева. Обе, стало быть, провожающие девушки. Тогда еще на слуху было, не успело исчезнуть, навсегда кануть в Лету такое понятие, как «провожающая девушка». То есть та, которая два года ждать поклялась, чтоб потом за «провожаемого» замуж выйти. Практически статус невесты провожающая девушка для себя приобретала. А у Димки, выходит, сразу две невесты образовалось: Майя и Дина. Мать с отцом глядели, только плечами пожимали. И Димка им не объяснял ничего. Посмеивался только. А под столом сжимал Майину руку горячими пальцами – вроде того, уж мы-то с тобой знаем, кто кому кто…

А потом от Димки стали письма приходить. Как же Майя ждала эти его письма! Правда, ничего такого особенного он ей не писал – ни про любовь, ни про намерения. Обычные солдатские письма. Немного хвастливые. Немного приблатненные, пересыпанные особенными армейскими словечками. Чем ближе к «дембелю», тем больше пересыпанные. А она даже дни те помнила, когда эти письма приходили. Вот первое, например, как раз к Новому году подоспело. Майя пришла с работы – белеет в почтовом ящике. Так сердце и забилось… И слава богу! Сессия в заочном педагогическом на носу, а ей ничего в голову не идет, все мысли ожиданием этого письма заняты.

С Диной, как Димка в армию ушел, они виделись редко. Когда видеться-то? У Майи днем – работа, вечером – хлопоты по многодетному хозяйству. Работать она пошла в ту самую контору, где мама полы мыла. То есть в офис, как начала себя гордо именовать на потребу времени эта контора. Сначала курьером ее взяли, потом она в секретари выбилась. Привыкла по хозяйству шустро поворачиваться, и тут у нее все в руках горело. Начальник нахвалиться не мог. Даже на сессию обещал без упреков отпустить, и даже отпуск оплатить, для сдачи экзаменов положенный. Он, конечно, и по закону ей положен был, отпуск этот, но времена новые демократические к тому времени совсем уж окончательно распоясались. Каждый мало-мальский начальник закон этот для себя самостоятельно определял – для кого, мол, пожелаю, для того закон и соблюду. В общем, повезло Майе с работой. И маме повезло – можно иногда обязанности свои по мытью полов на «секретаршу» взвалить безболезненно.

Дина в отличие от Майи не работала совсем. И не училась. Папа сказал – отдохни от школы, посиди дома год. Ты ж одна у нас дочь, любимая. Не семеро же по лавкам сидит, прокормим. А на второй год ей и самой ни учиться, ни работать уже не захотелось. Обеспеченное безделье – оно как в омут неокрепшие души затягивает. Майя все пыталась ее вразумить, а потом поняла: без толку. Динка – она из другого теста сделанная. Пусть живет как хочет. Не до нее ей теперь. Скоро снова осень, скоро у Димки дембель…

– Майка! Может, тебе платье новое пошьем? – как-то за вечерним чаем осторожно спросила мама. – В чем ухажера-то встречать будешь? Зарплату получишь, и пошьем!

– Да ладно, мам… Лучше сапоги тебе на зиму купим! Старые-то и в починку уже не возьмут!

– Не… Погодим пока с сапогами, Майка… – задумчиво и одновременно благодарно улыбнулась ей мама, – и с платьем тоже погодим, пожалуй. Лучше давай-ка эти деньги за пазухой зажмем. Сдается мне, однако, что ты скоро замуж заколоколишь…

– Ой, ну что ты, мам! – вспыхнули радостным пунцовым огнем Майины щеки. – Скажешь тоже, замуж…

– А что? Нет разве?

– Не знаю, мам… Он и не пишет даже про такое…

– Так об этом не пишут, дочка. Об этом с глазу на глаз говорят. Вот я когда отца вашего из армии ждала, он тоже мне и полстрочки про любовь не написал. А потом ворвался в общежитие и заорал с порога: быстрее, мол, давай! Расписываться пойдем! Всяко бывает, дочка. Вон, второй-то твой ухажер, как его зовут… Который тоже письма пишет… Ну, который из немцев…

– Лёня Гофман?

– Ну да, ну да… Вот у него, гляжу, в этих письмах все наоборот! С первой строчки – и сразу «приезжай» да «замуж»! Ишь, смелый какой!

– И не говори, мам! – тоже удивилась вслед за матерью Майя. – Ты знаешь, он в школе и не подошел даже ко мне ни разу! Нет, я знала, конечно, что я ему нравлюсь, но я думала, это так… Нет, он совсем не смелый, мам… Он добрый такой, тихий…

– Ну что ж… Видать, любит тебя сильно, раз такие отчаянные письма пишет. Жалко парнишку.

– Ага, жалко…

Пыталась она поговорить и с Динкой на предмет жалости к бедному Лёне Гофману. Может, и не стала бы, да Динка сама конверт с письмом на тумбочке увидела, зайдя к Майе как-то вечером. Вообще-то она не любительница была к Майе ходить, слишком уж суматошно у нее в доме было. В общем, пока Майя чай готовила, Дина то письмо уже и прочитать успела. Майя только плечами пожала и улыбнулась – видишь, мол, напасть на меня какая любовная от Лёни Гофмана… Только Дина ей в ответ не улыбнулась. Дина повела себя совсем уж странно – скривила губы, полоснула ее жестким злым взглядом, проговорила насмешливо:

– Ага… Все-то кругом тебя, Дубровкина, любят, прямо спасу нет. Надо Димке об этом написать. Пусть порадуется твоему женскому успеху!

– Как – написать? А ты что, ему пишешь? – растерялась от такого заявления Майя.

– Ну да… – как о совершенно естественном и будничном, проговорила Дина. – И он мне пишет. А что, нельзя? Надо было у тебя разрешения спросить?

– Нет… Почему разрешения? Ты просто мне не говорила…

– Ну да, не говорила. И что с того? Я, между прочим, к нему даже туда, в армию, съездить успела! От нечего делать! Это же ты у нас девушка вся из себя занятая, а я нет. Я свободная! Куда хочу, туда и еду!

– Дин, погоди… Как это – съездила? Когда?!

– Когда надо! И лучше, если ты будешь об этом знать. Так что не удивляйся, если что.

– А… Что – если что? Не поняла…

– А чего тут понимать? Только ты не думай, что я извиняться сейчас начну. Я перед тобой ни в чем не виновата. Мы с тобой, подруга, вроде как в равных положениях находимся. Ты любишь, я люблю. Только я, в отличие от тебя, с Лёней Гофманом письменных романов не кручу. Я Димку честно жду. И не просто жду. Собралась вот и поехала к нему за тридевять земель. Как жена декабриста. Дежурила там около КПП почти целый день, просила униженно, чтоб его хоть на часок выпустили…

– И что, выпустили?

– А то! Конечно, выпустили. И даже увольнительную на целый день дали. Представляешь, стою я, а он выходит, озирается растерянно. А потом меня увидел. Сначала у него брови на лоб полезли, а потом так обрадовался! Ты, Майка, не удивляйся ничему, ладно? И не смотри на меня, будто я пистолет тебе к виску приставила! Тут уж, как говорится, дружба дружбой, а любовь – врозь… Он, кстати, завтра уже домой должен прибыть. И посмотрим, к кому из нас он первым заявится…

Майя моргнула, потом уставилась долгим взглядом в лицо своей подруге. Смысл ею сказанного никак не укладывался в ее голове. Вот не укладывался, и все тут. Она, Майя Дубровкина, вообще была девушкой очень доверчивой. И наивной. И любила свою подругу как умела. Но не проецировалось на эту любовь то, что только что сказала Дина. Отторгалось, не принималось, не верилось. Люди наивные вообще не умеют пропускать через себя плохое, идущее от других. Особенно от тех, кого любят. Потому что – за что? Наивная душевная искренность – штука вообще непробиваемая. Она только восхищаться умеет, прощать умеет, любить умеет. Вот и Майя – Дину простила, а предательства ее в себе так и не переработала. И Димкиного предательства – тоже. Потому и явилась к ним на свадьбу, просидела за столом безмолвным истуканом. Не было в душе обиды – одна только боль бушевала. Нестерпимая боль. Ознобная. Кое-как она эту боль в себе до дома донесла. Забилась в материнских руках, как большая птица в силках, а слез все равно не было – только сердце бухало часто и горячо, словно выпрыгнуть собиралось. Пусть бы и выпрыгнуло – зачем оно ей, на горячие и острые осколки разбитое?

– Маечка, доченька, ну не надо… Ну что ты… Поплачь, доченька… – испуганно увещевала мама, крепко ухватив дрожащее Майино тело руками. – Переживем, доченька! Такое ли мы с тобой пережили…

– Нет, нет, мам… Я не смогу… Я не переживу, мам… – лихорадочно мотала головой Майя, уставившись в черноту декабрьского окна и звонко стуча зубами. – Я не смогу… Честное слово, не смогу… Ты прости меня, мама…

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6