Шах королевы

– А сейчас?

– А сейчас я тебя встретил. И сам не понимаю, как это все произошло. За такой короткий срок! Если бы мне сказали несколько дней назад, что я, порядочный семьянин…

– А что, собственно, ты? И при чем тут короткий срок? Если бы мы с тобой встречались, допустим, год или два, это бы изменило что-то? Ты пойми – на нас такое счастье свалилось, а мы сидим, рассуждаем о каких-то сроках! Вместо того, чтобы с благодарностью принимать счастье! Кто их вообще определял, эти сроки?

– Нет. Никто не определял. Просто мне как-то… Немного не по себе. Не могу я ее так сразу взять и бросить, как ты этого не понимаешь?! Это непорядочно, в конце концов!

– А через год будет порядочно? Или через два?

– Ну… Через год она и сама, наверное, обо всем догадается…

– И ты считаешь, так будет честнее? Намного порядочнее?

– Да! Порядочнее! Ты же знаешь мою Любашу!

– Знаю. Пришлось узнать.

– В каком смысле – пришлось?

– Да в таком! Ты что, думаешь, я случайно тогда с ней познакомилась? Сама подошла, сама заговорила…

– А разве…

– Вот именно – разве… Я должна была появиться в вашем доме, и я появилась! Это судьба, мой дорогой, судьба! И плюс немного моего старания. А Любаша твоя… Извини, конечно, не хочу быть пошлой, но… Вот скажи мне, ты помнишь тот день, когда ты ей предложение сделал? Какая она была в тот день, помнишь?

– Нет… Нет, не помню. Наверное, это произошло между моими командировками. У меня, знаешь, карьера как-то сразу и резко в гору пошла, я все ездил, ездил… А Любаша… Просто она была всегда рядом, всегда ждала…

– И чемодан в очередную командировку собирала?

– Да, если хочешь, и чемодан собирала. Она меня во всех отношениях устраивала. Все эти годы. У нас единство уже неразрывное, с годами сросшееся, корнями переплетенное. И дети. Главное – дети. Понимаешь, мы с ней давно уже общее дерево…

– Что ж, прекрасно. Поздравляю тебя. Дерево, значит. Только что ты в таком случае здесь, в моем доме, делаешь? А? Дерево ты мое ненаглядное?

– Я не знаю, Анна. И сам не могу понять. Я… когда начинаю о тебе думать, я собой не владею. Не знаю, не понимаю ничего! Бегу к тебе как сумасшедший. Кругом люди, движение какое-то происходит, и я чего-то говорю, и так же двигаюсь, а в голове одна только мысль – быстрее бы тебя увидеть! Я не знаю, что с этим делать, Анна!

– Зато я знаю! Я – твоя настоящая женщина. Я! Ты понял? А никакая не Любаша! И ты мне нужен весь полностью, целиком и сейчас, а не частями и через год! Так не бывает даже у деревьев, чтобы корни в одном месте росли, а цветение одного из них на потом откладывалось! Ведь не бывает же?

– Нет. Не бывает.

– Значит, нам надо жить вместе!

– Да… Но… Давай все-таки подождем. Я не представляю себе, как я ей скажу!

– Нет. Не хочу я ждать! Я что, до пенсии тебя буду ждать? Скажи, я похожа на женщину, которая сидит у окна и тоскливо ждет своего мужчину? Я любить хочу, а не тосковать! И ты хочешь того же самого, я знаю!

– Да. Я хочу. Но я не смогу… Понимаешь, если я ей заявлю, что ухожу, это будет равносильно убийству. И даже не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Она не переживет…

– Тогда выбирай. Или она, или я. Выбирай между собственным счастьем и мифическим долгом перед Любашей. А если выберешь долг, то всегда помни, что твою мужскую порядочность пользуют как удобный бытовой предмет. Как подушку, которую можно подложить под свою раскормленную задницу. Просто так, для удобства! Так что – выбирай!

– Ну зачем же так грубо, Анна…

– Зато правда!

– А дети? Как я все это объясню детям?

– Да они у тебя почти взрослые! И достаточно продвинутые, чтобы понять отца. И вообще, хватит уже об этом говорить… Все, промежуточного состояния больше не будет. Ты должен решить. Прямо сейчас.

– Но Анна!

– Все. Хватит. Выбирай. Прямо сейчас выбирай! Если это Любаша, то ты уходишь немедленно. И больше не возвращаешься. И я даже до трех считать не буду! Ну? Уходишь?

– Нет… Нет!

– Тогда… Это я? Ну же! Говори! Я? Да или нет?

– Да… Да, черт бы тебя побрал! Да!

– И ты сегодня же сообщишь ей об этом!

– Да… Я… Я сегодня же соберу свои вещи…

– Какие вещи? То есть ты хочешь поехать домой собирать вещи? А вот это уж черта с два!

– Но почему?

– А зачем ей лишний раз причинять боль? Ты же сам не хочешь, чтобы ей было плохо! Представь такую картину – ты собираешь вещи, а она сидит, смотрит и плачет… Ты этого хочешь?

– Нет. Не хочу. Вернее, я не смогу этого выдержать. Но… что же делать?

– О господи… Да ничего не делать! Ты сейчас наберешь ее номер телефона и скажешь всего три слова: «Любаша, я ушел». Нет, четыре! Ты скажешь четыре слова: «Любаша, я ушел навсегда!»

– И все?

– И все! Нет, еще не все! Потом ты выбросишь телефон и купишь себе новый. И номер у него будет новый. И все у тебя в жизни будет новое. Каждый человек имеет право хотя бы раз в жизни поменять все, абсолютно все! Сбросить с себя старую надоевшую шкуру!

– Анечка, она не шкура… В смысле Любаша – не шкура. Не надо так. Это бесчеловечно.

– А как человечно? Растянуть во времени ее страдание – это более человечно, что ли?

– Но я не могу, не могу!

– Хорошо. Не можешь – уходи.

– Нет…

– Тогда звони! Всего четыре слова в трубку! И все! Ну?»

Остановившись, Наташа быстро пробежала глазами написанный диалог, слегка поморщилась. Пошловато слегка получилось. Может, вставить сюда какую-нибудь фишечку интеллектуальную? Ну, например… Пусть герой ввернет в описание своих растерзанных чувств бунинский «Солнечный удар». Хотя… В последнее время по бедному «Солнечному удару» только ленивый не прошелся. В каждом сценарии телемыльной оперы герои про этот «удар» поминают, чтоб адюльтеру красоты придать. Нет, тут надо что-то другое придумывать…