По праву рождения
Волосы пришлось причесывать растопыренными пальцами рук, а вот с лицом ничего уже сделать было нельзя. Бледное было лицо, круги под глазами темные после бессонной ночи. Да если б она знала, что он позвонит… Если б знала! Проспала бы тогда счастливо всю ночь, не мучилась отчаянной неизвестностью.
Хотя этот ужасный испуг можно с лица убрать – надо просто улыбнуться и плечи расслабить. Вот так, вот так… И футболку в джинсы заправить, как модно сейчас… Чтобы с одной стороны заправлена была, а с другой наружу торчала.
Все, можно идти! Он уже скоро приедет, наверное…
Первым, кого она увидела, выйдя из парадных дверей, был Егор. Тут же расплылся в улыбке, пошел ей навстречу:
– Вот ты где! А я стою тут, смотрю, смотрю… Все выходят, а тебя нет и нет! Думал даже, что пропустил…
– Зачем… Зачем ты здесь? – отступила на шаг испуганно и даже ладонью махнула, будто Егор был привидением и его можно было таким образом отогнать от себя.
– Не понял… Как это – зачем? – пожал плечами Егор, автоматически продолжая улыбаться. – Вот встретить тебя решил… Погулять… Ты куда хочешь, в кино? К фонтанам? Или, может, в кафе посидим? Ты ж после занятий голодная, наверное?
– Я никуда не хочу… То есть мне надо… Иди домой Егор, а? Ну зачем ты…
– Опять не понял! Чего сразу домой-то? Почему ты меня гонишь, что я тебе сделал? Вроде вчера не обидел ничем… Наоборот, это же ты от меня убежала, я даже не успел в автобус запрыгнуть! Знаешь, как я потом психовал? Думал, что все, на пушечный выстрел к тебе после этого не подойду! Все ждал, что ты позвонишь, извинишься хотя бы… Меня-то, наверное, хамом считаешь, а сама… Что я тебе, мальчик, чтобы так со мной поступать? Ну чего ты опять молчишь, а? Ну скажи хоть что-нибудь!
– Я… Я не знаю, что тебе сказать, Егор. Если я тебя обидела, то прости меня, пожалуйста. Но сейчас… Сейчас тебе надо уйти… Очень надо…
– Да с чего это? Я через весь город пилил, чтобы тебя встретить, а ты говоришь – уйди? За идиота меня держишь, что ли? Я ведь и в самом деле могу психануть, между прочим… Еще как могу… Ты еще не знаешь, каким я могу быть…
Егор еще что-то говорил, она уже не слышала. Потому что увидела, как невдалеке остановилось такси, как из него выскочил Матвей и побежал прямо к дверям, уже увидел ее и улыбнулся… А потом улыбаться перестал, потому что увидел рядом с ней Егора. И надо было что-то делать, выходить как-то из положения. Придумывать срочно что-то…
Ничего она не успела придумать. Просто повернулась к Егору спиной и пошла навстречу Матвею, и он снова ей улыбнулся, был совсем уже рядом, в двух шагах. Еще один шаг, и…
И не получилось. Потому что Егор встал меж ними – к ней спиной, лицом к Матвею – и проговорил противным, с высоким прононсом голосом:
– Э, чувак… Ты че здесь? Че ручонки к моей девушке тянешь? Офонарел совсем, да? А ну брысь отсюда, чтоб на счет «три» я тебя не видел! А я быстро умею считать, чувак, ну?!
– Может, мы у девушки спросим, кому из нас до трех надо считать, а? – насмешливо переспросил Матвей, не трогаясь с места. – Зачем дискутировать попусту, время терять?
– А я не собираюсь с тобой это… Как его… И вообще… Ты че так разговариваешь со мной, а? Рамсы попутал, чувак? Хочешь, чтобы я тебе по щам дал? Так это я могу…
Егор отступил на шаг и будто собрался весь в комок, и Анеля нутром почуяла, что сейчас будет… И, не отдавая себе отчета, кинулась на Егора сзади, пытаясь оттолкнуть его от Матвея, и заверещала испуганно:
– Егор, не смей, не надо! Не трогай его, Егор! Не надо, слышишь? Ну, пожалуйста!
Егор сбросил ее с себя, даже не оглянувшись. Так сбросил, что она свалилась кулем, больно ударившись коленками об асфальт. И услышала, как Матвей проговорил грозно:
– Ну, парень, этого я тебе не прощу… Сейчас ты получишь и рамсы, и по щам, и все остальное в придачу!
– Ах ты, сука… – тихо прошелестел Егор, волком набрасываясь на Матвея. – Ах ты ж…
Драка их была безобразной и быстрой, и оба вскоре упали и завертелись на асфальте клубком, пока чьи-то крепкие руки не растащили их в разные стороны. Кто-то помог подняться и Анеле, и она стояла, дрожа, прижимая ладони ко рту, потом бросилась к Матвею и обхватила его руками, будто пыталась запоздало оградить от кулаков Егора. Подняла голову и охнула тихо – все лицо Матвея было в крови…
Егор стоял в стороне, тяжело дыша, смотрел, как она обнимает Матвея. Потом плюнул и матюкнулся тихо в ее адрес, и Матвей снова было дернулся в его сторону, но Анеля удержала его. Обернувшись к Егору, проговорила так решительно, как раньше и не умела:
– Уходи же, ну? Чего ты стоишь? Уходи! Попробуй только еще раз его ударить! Я сейчас ребят из нашей группы позову и еще кого-нибудь позову! Вон охранник с вахты уже к нам бежит, видишь?
Егор и впрямь будто обмяк после ее угроз, повернулся, медленно пошел прочь, расталкивая плечами собравшуюся вокруг них толпу зевак. Анеля усадила Матвея на скамью, сердобольная пожилая женщина протянула ей влажные салфетки, и она принялась осторожно стирать кровь с его лица. Та же пожилая женщина посоветовала тихо:
– Надо бы ссадины обработать, нехорошие ссадины-то… Веди его куда-нибудь, милая, до аптеки веди, что ли… Или лучше домой… Да только как он по улице в таком виде пойдет, не знаю…
– Я сейчас такси вызову! – решительно проговорила Анеля, доставая телефон из кармана рюкзака. – Да, нам лучше домой… Вы правы, спасибо!
Она и сама не понимала, откуда в ней взялась такая решительность, такая четкость движений, и даже голоса своего не узнала, когда вызывала такси. Другой был голос, почти безапелляционный, приказывающий. Потому и машина подъехала сразу, и водитель быстро домчал их до Анелиного дома, ловко объезжая пробки.
И дома она тоже действовала без лишней суеты и перепуганных причитаний, и даже руки не дрожали, когда обрабатывала глубокие ссадины на лице Матвея. Благо, что антисептик в домашней аптечке нашелся. И вата, и пластырь.
Матвей тихо сидел на кухонном стуле, смотрел на нее припухшим глазом. Другой глаз и вовсе затек, и Анеля проговорила со вздохом:
– Здорово он тебя… Будешь теперь красавцем ходить несколько дней… Все из-за меня получилось, прости, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так все получилось, правда…
– Ну, было бы странно, если б ты этого хотела, ведь так?
– Да, так… Сильно болит, да?
– Нормально болит. А еще мне тебя обнять очень хочется. Прямо по всем канонам нужно тебя обнять, понимаешь?
– Нет… По каким канонам? О чем ты?
– Да по киношным, каким! – рассмеялся Матвей и тут же охнул, осторожно потрогав пальцами рассеченную губу. – Сто раз в кино видел такую вот ситуацию… Герой заступается за девушку, получает по щам, и эта девушка обязательно тащит к себе героя домой и начинает эти разбитые щи усердно ремонтировать… Вот как ты сейчас, ага. А потом…
Матвей замолчал, будто жалел, что произнес это загадочное «потом». Анеля даже переспросила настойчиво:
– Ну что потом? Ну?
– А потом он у нее остается… Ну и… В общем, все как в кино…
– А ты что, хочешь у меня остаться?
Матвей снова глянул припухшим глазом, помолчал, потом проговорил тихо:
– Вопрос интересный, конечно… Я даже не знаю сейчас, как на него и ответить, правда.
– Честно ответить… – проговорила Анеля, отводя глаза и чувствуя, как птица в груди снова затрепыхалась, да так сильно, что по всему телу прошла колкая изморозь. И даже положила на горло ладонь, пытаясь сглотнуть.
– Если честно… Да, я хочу. Но не останусь. Потому что… Потому что мы не в кино. И еще потому… Что это ты, а не другая.
– А у другой бы остался?
– Да. У другой бы остался. И вообще… В кино, между прочим, героя после драки еще и сладким горячим чаем отпаивают! И где мой чай, а? Я тебя спрашиваю? Что это такое вообще? И где бутерброд с колбасой и сладкие плюшки?
– А у меня нет плюшек, только бутерброды могу сделать… – растерянно проговорила Анеля, бросаясь к холодильнику. – И котлеты еще есть, и макароны… Ой, шарлотка же еще есть, я забыла! Шарлотку будешь, Матвей?
– Буду. Я все буду. Я с утра ничего не ел. И еще я ночь не спал. И дрался… Вон сколько стрессов получил за короткое время! Мне ж силы восполнять надо как-то!
– А почему ночь не спал?
– Почему, почему… Потому!
– Знаешь, я ведь тоже совсем не могла уснуть. Я о тебе думала. Боялась, что больше никогда тебя не увижу.
– А я о тебе думал. И тоже боялся… Что ты не захочешь, чтобы я тебя еще раз увидел…
Они замолчали оба, будто споткнулись об это признание, и Анеля снова принялась хлопотать по кухне, накрывая на стол. И все равно было понятно, что после этого признания меж ними произошло что-то важное. Такое важное и большое, что о нем больше можно не говорить. Чтоб не испортить, не испугать…
– А хочешь, я завтра тебе одно место классное покажу? – деловито спросил Матвей, отхватывая зубами основательный кусок бутерброда. – Я знаю, тебе точно понравится… Ты по крышам не боишься гулять, скажи?
– Нет, не боюсь… Это же так здорово, наверное!
– Ну все… Завра пойдем на прогулку по крышам. А я сейчас все съем и домой поеду, отец просил маму надолго одну дома не оставлять… Я позвоню тебе завтра, ладно?
– Хорошо… Хорошо, Матвей. Я буду ждать…
Проводив Матвея, она села на тот же стул, на котором он только что сидел, смотрела в пустоту, улыбалась. Так было хорошо сидеть, так спокойно… Даже мыслей в голове никаких не было, одно только ощущение счастья. И еще маленький страх где-то в глубине затерялся, совсем маленький – а вдруг он завтра не позвонит? Вдруг с ним случится что-нибудь и он возьмет и не позвонит?
* * *– …О боже, Матвей! Это еще что такое! – всплеснула руками Анна Антоновна, увидев сына в дверях. – На кого ты похож? Кто тебя так разукрасил?
– Я подрался, мам. Так получилось, иначе никак нельзя было.
– Ты? Подрался? И с кем, интересно? Я думала, ты к Анеле на свидание поехал… Так быстро из дома убежал, номер ее телефона у меня выпрашивал…
– Я к ней и поехал. И мне за нее драться пришлось.
– Даже так? А мне казалось…
– Что тебе казалось, мам? Ну да, ее парень какой-то после занятий встречал…
– И?!
– И мы с ним подрались. Потом к ней домой поехали, она мои раны обработала. Звучит как красиво, правда? Раны мои обработала…
– Ну уж не знаю. Ничего красивого я здесь не нахожу. Значит, ты уже и дома у нее был… Прыткий какой… Надеюсь, ты…
– Мам, ну хватит уже, а? Не продолжай, не надо! Если тебя это волнует, я лучше сам скажу – не было у нас ничего! Не было и быть не могло!
– Так уж и не могло…
– Да. Вот так. Да я… Я даже прикоснуться к ней лишний раз не могу… Меня будто обжигает всего, и теряюсь, и даже дышать не получается будто. Никогда со мной такого не было, чтоб вот так! Чтоб напрочь всего расколбасило, перевернуло в обратную сторону… Сам себя не узнаю, правда, мам! Неужели я действительно влюбился?
– Ну, что ты у меня об этом спрашиваешь… Лучше сам у себя спроси… А вообще, я рада за тебя, Матвей. Только позволь мне еще раз повторить: помни, что эту девочку очень легко обидеть, у нее психика довольно хрупкая. И защищать себя она не умеет.
– Да я буду ее защитой, мам. И буду очень осторожен, не волнуйся. Я и сам сейчас таким же себя чувствую… Будто меня очень легко обидеть. Мне это все еще обдумать надо, привыкнуть к новому своему состоянию. Я к себе пойду, ладно?
– Что же, и ужинать не будешь?
– Нет, не хочу. Я у Анели ужинал.
– Дай я хоть лицо твое осмотрю, раны обработаю…
– Нет, Анеля уже все сделала. Не надо.
– Ну, все понятно… – с улыбкой вздохнула Анна Антоновна. – Теперь у нас только Анеля все делает, и ужином кормит, и раны лечит…
– А ты, мам, уже ревнуешь, что ли?
– Нет. Нет, конечно. Я ж говорю – очень за тебя рада. Ладно, иди к себе…
Анна Антоновна проводила сына взглядом, устроилась поудобнее на диване, открыла том Чехова, попыталась вникнуть в знакомый текст. Хотя и вникать было без надобности – уже много раз она эту «Дуэль» чеховскую перечитывала. Но странное дело – отчего-то возвращалась и возвращалась к ней вновь, будто вбирала в себя этот умный и грустный дух любимого Антона Палыча, щедро заложенный в энергии междустрочия. Будто лечилась им как лекарством. И будто легче становилось, и жить дальше хотелось в тихой радости бытия… Ведь прекрасно ее бытие, и на самом деле прекрасно! И радостей в нем достаточно! Сын вот влюбился, к примеру… Чем же не радость, правда? А муж Дима? Ведь он ее любит, очень любит… Иногда кажется, что она материально ощущает эту любовь. Вот и сейчас… Подумала о Диме, и будто легкий теплый ветер подул в лицо и огладил его вполне ощутимо. Нет Димы рядом, но будто он здесь… А скоро и сам домой с работы придет…
Кстати, пора бы уже ему и прийти. Может, пойти на кухню ужин ему разогреть? Или лучше позвонить и спросить, когда приедет?
Нет, лучше не звонить. Она ему редко сама звонила, боялась, что в привычку войдет. Пусть лучше он сам… Когда выберет свободное время. Время, которого у него всегда так мало! И еще бы она сама ему при таком дефиците времени названивала, ага! Совсем бы превратилась в подозрительную женушку, контролирующую молодого мужа! Нет уж, не станет она его подозрениями унижать, не станет. Всегда лучше верить, чем не верить. Неверие может любую женщину с ума свести. Нет…
О! А вот и дверь в прихожей хлопнула, Дима пришел!
Подскочила с дивана резво, как девчонка, и сама удивилась этой невесть откуда взявшейся резвости – в ее-то годы, эка невидаль! Ветром унеслась в прихожую и не успела ничего сказать, Дима опередил ее:
– Прости, Ань, опять я поздно домой заявился… Совещание срочное было, проблемы решали. Надо к операции тяжелой готовиться, нерядовой случай.
– Да я и не собиралась тебя упрекать, что ты! Сейчас ужин тебе разогрею…
Так же резво умчалась на кухню, унося с собой возникшее исподволь сомнение. Да, да, будь оно проклято, это сомнение, которое всплывает вот так, исподволь! Так же, как неожиданная боль вдруг сердце пронзит… Не ждешь ее, а она тут как тут, и пугаешься ее, и стоишь, и вдохнуть боишься!
Пока накрывала к ужину стол, пыталась прогнать это сомнение, ругала себя почем зря. А оно никак не хотело уходить, шевелилось внутри нагло-настойчиво – какое, мол, совещание может быть поздним вечером? Ну, допустим, тяжелая операция… Но не вечером же! Обычно их утром делают…
И вздрогнула, когда услышала от дверей Димин голос:
– Что-то случилось, Ань? Почему ты такая тревожная?
– Да с чего ты взял? Нормальная я… – обернулась она с улыбкой.
– Ну, не надо меня обманывать… Ты же знаешь, что я любое твое движение чувствую, любое душевное переживание. Рассказывай, что случилось!
– Да ничего, Дим… Просто из-за Матвея немного поволноваться пришлось.
– А что такое? Я ж ему говорил, тебе совсем нельзя сейчас волноваться! Что он такое вытворил, а? Сейчас я сам с ним поговорю…
– Нет, Дима, не надо! Не ходи к нему! Я все тебе расскажу, не надо! Давай лучше за стол садись, все готово уже!
– Ну ладно, рассказывай, я слушаю… Что случилось?
– Случилось, Дим, случилось! Я уже говорила тебе… Но тогда еще сомневалась, а теперь уже точно знаю! Наш мальчик влюбился, по-настоящему влюбился, по уши. Наконец-то это произошло, представляешь?
– Да уж… Только не верится как-то. С его-то замашками Казановы… И на чью же девичью голову такое счастье свалилось, а?
– Да на голову студентки моей, Анели Никоновой. Она ко мне вчера домой приходила, я обещала ее курсовую посмотреть и рецензию написать…
– Аня! Ну что это такое, а? Мы же договорились, что ты не будешь пока работать! Ты перенесла очень тяжелый приступ, Аня, едва жива осталась! Ну что это такое, Аня, скажи?
– Ну не ругайся, Дим, не ругайся… Просто я эту девочку бросать не хотела, я с самого начала ее курсовую работу вела и тему сама ей советовала… Это особенная девочка, она все очень тонко чувствует, все через себя пропускает… Наивная, трогательная, нежная, как цветок. Я такой же в юности была. Не могла я ее бросить, не могла! Тем более тема у курсовой работы слишком уж такая… щекотливая. Не знаю, как бы другой преподаватель к этой теме отнесся. Жалко мне стало девочку… Я ж не знала, что все так получится, что Матвей что-то в ней разглядит! Не предполагала даже…
– Да, теперь понятно… И впрямь странно, как же нашего Матвея в этот цветок угораздило влюбиться, а? Уж про него точно не скажешь, что он трогательный и тонко чувствующий!
– Не знаю, Дим… Угораздило как-то, да. Может, потому что они такие разные с Анелей…
– Хочешь сказать, противоположности притягиваются, да?
– Ничего я не хочу сказать, я просто боюсь за них, Дим. И за Анелю боюсь, и за Матвея. Ты бы видел, как он сегодня у меня ее телефон выпрашивал, как смотрел на меня жалко! Потом умчался к ней так быстро, что я и сказать ничего не успела! А потом вернулся домой с разбитым вдрызг лицом… Уже и подраться из-за нее успел, представляешь?
– Матвей? Подраться? Да не может быть… Он же сроду ни с кем не дрался!
– А вот и может, Дим. Так быстро события развиваются, у меня аж голова кругом идет! Не удивлюсь, если он через пару дней заявит, что жениться собрался!
– Да ну… Не преувеличивай, Ань. У нынешних молодых так быстро все не происходит, они отвергают такую скороспелую романтику, насколько я понимаю. Это мы умели вот так… С первого взгляда влюбиться, и на всю жизнь потом… А они нет, они не такие.
– Да такие же, Дим, такие же… Если отбросить всю шелуху, все эти призраки соцсетей и осовремененных поведенческих категорий, то под ними обязательно обнаружишь тех же Ромео с Джульеттой… Они ж наверняка живы, курилки! Так и пойдут рука об руку из века в век, и ничего им не сделается! Любовь сама по себе неистребима, слава богу. В любых ее проявлениях.
– Значит, ты готова, если Матвей вдруг так вот заявит? Женюсь, и все тут?
– Готова, Дим. Возражать не буду. Да и права не имею… Твои родители ведь тоже не возражали, когда ты им заявил, что женишься после недельного знакомства, помнишь? А ведь могли бы возражать, еще как… Тебе тогда было всего двадцать три, а мне…
– Ань! Ну что ты опять наш возраст считаешь, а?
– …А мне было уже тридцать пять! – словно не услышав его возражений, договорила она фразу до конца. – И я представляю, что пережила тогда твоя мама. Да и отец тоже…
– Да никакой трагедии не было, уверяю тебя! Они просто поняли меня и поверили… Поверили, что я люблю, что это на всю жизнь… И если у Матвея случилось так же… Если он так же влюбился… Это же счастье, Ань, правда? И пусть будет так…
– Да, Дим. Пусть будет…
– А как, ты говоришь, ее зовут? Анеля? А фамилия…
– Никонова. А что?
– Да нет, ничего… Я просто так спросил. Может, мы спать уже пойдем, Ань? Я так сегодня устал, голова почти не соображает…
– Пойдем, Дим. Ты будешь спать, я с книжкой еще поваляюсь. Я сегодня поздно встала, потому так рано не усну. Никак не могу привыкнуть к этому режиму безделья…
– Ань, и не начинай даже… Обойдется твоя кафедра без тебя. Ну, хотя бы полгода…
– Да я же с ума сойду за эти полгода, как ты этого понять не можешь!
– Не сойдешь. Привыкнешь. Да и вообще, тебе и по возрасту уже пора…
Сказал и осекся, глянул на нее быстро – как она отреагирует на эту неосторожную фразу. А она только улыбнулась понимающе, вздохнула, проговорила тихо-насмешливо:
– Ладно, идем спать… А то еще чего-нибудь скажешь такое… И будешь потом переживать да себя ругать! Идем…
Дима быстро уснул, а она лежала долго, смотрела в потолок. Некстати расшевелилась память, и поплыли перед глазами картинки, одна за другой, одна за другой… Как они тогда познакомились интересно, если вспомнить!
Хотя ничего интересного для нее не было. Загремела в больницу с банальным приступом аппендицита, и операцию ей делал молодой хирург, без пяти минут бывший ординатор. Чуть ли не первой пациенткой у него была, которую ему доверили резать. Помнится, она сама же и подбадривала его, пока эфиром не надышалась:
– Да вы не волнуйтесь так, что вы! Все будет хорошо! Вон какие руки у вас уверенные! Как вас зовут, кстати?
– Дмитрий…
– Очень хорошее имя! И представьте, я совсем не боюсь, потому что доверяю вам, Дмитрий…
Он глянул на нее с благодарностью, улыбнулся. То есть по-настоящему она его улыбки не увидела, потому как половина лица пряталась под маской, зато увидела, как улыбаются глаза, и еще что-то для себя в этих глазах увидела… Как ей потом объяснил Дима, он сразу успел влюбиться в нее и сразу решил для себя – мол, это моя жена сейчас на операционном столе лежит. Моя жена по имени Анна…
И потом так же все быстро случилось, она и в себя не успела прийти. То есть из больницы еще после операции не выписалась, а он уже успел ей предложение сделать. Поначалу так забавно было – какое такое предложение, господи! О чем этот симпатичный молодой хирург ей толкует! Шутит, что ли? Даже спросила через насмешливую улыбку:
– Дима, вы о чем… Какое предложение, я не понимаю? Вы что, историю болезни мою не смотрели? Мне же тридцать пять лет, Дима! А вам наверняка едва за двадцать перевалило, вы что!
– Ну почему же едва… Мне уже двадцать три… И вообще, возраст тут ни при чем, не имеет никакого значения! Просто я сразу полюбил вас… Я понял, что мне никто больше не нужен…
– И потому обращаетесь ко мне на «вы», да? Не изволите ли вы, Анна Антоновна, принять мое предложение руки и сердца?
Говорила и продолжала улыбаться вполне себе легкомысленно. Конечно, не приняла тогда его всерьез… Подумала – вот выпишет меня скоро домой и забудет, и так и должно быть… Ну ведь правда смешно – двенадцать лет разницы!
У нее тогда за плечами был первый неудачный брак, и замуж она вообще больше не собиралась. Так и решила для себя – хватит. Конечно, жалко было, что ребенка в браке не получилось, но ведь многие женщины без детей живут, и ничего! Тем более любимая работа есть, которая все силы и эмоции забирает… Приятно, конечно, что этот Дима на нее внимание обратил, до ужаса приятно, и спасибо ему за это! А кому ж будет не приятно, когда вот так… влюбленными глазами на тебя смотрят… Но и помнить надо, что хорошенького помаленьку, и место свое возрастное знать… Выписалась домой, и… чао, дорогой влюбленный, иди своей молодой дорогой, а я пойду своей…
Но Дима оказался упорным влюбленным. Очень настойчивым. Родителям своим сразу объявил – женюсь, и точка. И с ней гнул свою линию так, что поверила ему в итоге. Не сразу, конечно… Где-то полгода гнала его от себя, все внушала ту самую данность про разницу в возрасте, про невозможность семейной жизни. Пугала, что ребенка ему не сможет родить… Но он был настойчив, и она сдалась. К тому же давно поняла – и сама его любит. Так сильно любит, что уже и не представляет себе, как могла раньше без него жить.
Но первый год все равно с оглядкой жила, будто ждала – вдруг он спохватится, что совершил ошибку. Готова была отпустить его в любой момент. Потом как-то успокоилась, расслабилась… А вскоре поняла, что беременна, и только удивлялась тихо – надо же, успела вскочить в последний вагон! Впервые стать матерью в тридцать семь лет, это ж еще постараться надо!
А потом и сама не заметила, как с ней эта метаморфоза случилась. Как ушла оглядка, и легкость ушла, и насмешливость, а осталась вот эта больная привязка. Будто проросла в молодом муже корнями, будто ее самой без него уже не было, и страх в душе постоянный рос, и это пресловутое «вдруг» покою никак не давало… Вдруг он в другую влюбится, в более молодую! Вдруг она уже у него есть, эта другая? Вдруг он завтра объявит ей, что уходит к другой?
Чувствовала, что с каждым прожитым счастливым днем это «вдруг» разрастается все больше и больше и превращается в немыслимый ужас, хватает за горло, душить начинает… И даже от одной мысли, самой малюсенькой, от одного мелькнувшего внутри испуга уже начинается это удушье, и не остановишь его никак! Не остановишь эту цепочку, хотя умом все понимаешь и прекрасно эту цепочку отслеживаешь. Да вот же она, как на ладони… Сначала мысль на пустом месте, потом сразу паническая атака, а после нее обязательный приступ… И расстояние между мыслью и панической атакой практически никакое, то есть неуправляемое, вот что страшно само по себе. Остается только руками разводить в отчаянии – как? Как она это все допустила? Как так вышло, что жить получается только тогда, когда Дима с ней рядом? А без него – нет, не получится уже… Другого выбора нет. Или с ним вместе, или никак.
Но самое страшное даже не это. Самое страшное то, что Дима тоже это знает и понимает. Получается, что она его своими приступами по рукам и ногам связывает. Хоть он и не стремится эти путы разорвать, но все же… Неправильно это, нечестно по отношению к нему. В конце концов, он же такой молодой, он мужчина в расцвете сил и талантов! А она…
Вздохнула, перевернулась на другой бок, тихо положила ладонь на плечо спящему мужу. Спи, Дима, спи. И я скоро засну. По крайней мере, на сегодняшний день все у нас хорошо с тобой, и я могу жить дальше… И хорошо, что мысли больше Матвеем заняты, и проклятое «вдруг» душу не гложет.