– Да, я обязательно ее с тобой познакомлю. Но только после того, как мы распишемся.
– А почему после?
– Так лучше будет, Варь. Ты просто поверь мне, и все. Да, так лучше будет…
Она по его голосу почувствовала – что-то не так. Но спрашивать не стала. И без того все было понятно, что ж… Какая мать захочет, чтобы ее единственный сын женился на детдомовке? Сын, которого она одна растила? И видела в мечтах совсем другую невестку, которая из хорошей семьи, например?
– А жить мы где будем, Гриш? – перевела она разговор на другую тему. – Квартиру снимем, да?
– Нет… Мы у моей бабушки будем жить. Она будет рада, она любит меня… И тебя полюбит, я знаю. Она сразу меня к себе звала, когда я от мамы ушел…
– Как это – от мамы ушел? А куда?
– В студенческое общежитие.
– А…
– Так надо было, Варь. Я сам так решил. Мама меня не отпускала, но я все равно ушел. И не спрашивай почему… Просто так лучше и мне, и маме.
– Хорошо, я не буду спрашивать…
– Не обижайся, ладно? Я думаю, ты сама со временем все поймешь. Я не из тех людей, которые говорят о матери плохо. Как бы ни складывались отношения, о матери все равно плохо говорить нельзя. Лучше уйти и жить так, как считаешь нужным…
– Да я не обижаюсь, что ты… Разве я умею на тебя обижаться? Я только любить умею…
– Да, я знаю. Умеешь. Мне твоя любовь очень нужна. И я тебя люблю, ты же знаешь… И поэтому все у нас будет хорошо, Варь.
– Конечно… Конечно, все у нас будет хорошо! Я так счастлива, Гриш!
Потом, ночью, она все никак не могла заснуть, раздумывала над словами Гриши о маме. Надо же, взял и ушел из дома, жил в общежитии… Как это можно вообще, имея в наличии маму, от этой мамы взять и уйти? Странно… Очень все странно и непонятно. Хотя Гриша сказал: ты все сама поймешь со временем.
Ну и ладно. Со временем так со временем. Все равно это время будет счастливым, она в этом нисколько не сомневалась. Лишь бы удалось все и сразу – и женой быть, и студенткой пединститута…
Через два месяца они расписались. Буднично, без торжества. Свидетелями в загсе были Юлька и Данька, и еще детдомовские их поздравить пришли, и ребята из Гришиной группы. Расположились в парке на полянке, устроили пикник с шампанским и бутербродами. Она была счастлива и все время смеялась и теребила Юльку.
– Ну чего ты такая грустная, ну улыбнись! И у вас с Данькой все будет, вот увидишь!
На что Юлька ей ответила вдруг довольно сердито:
– Нет уж, у меня так не будет! Я настоящую свадьбу хочу – с платьем, с куклой на машине, с гостями в дорогом ресторане! Ну что это за свадьба – в парке на полянке?
– Да не в платье же дело, Юль… И не в машине с куклой…
– Ну кому как! А мне кажется, что это неуважение к женщине, чтобы вот так, без свадьбы!
– Какое еще неуважение? Это любовь, Юль… Ты же знаешь, как мы…
– Знаю, знаю! Они были вместе в горе и радости и умерли в один день, да?
– Ну да…
– А свадьба что, вам помешала бы? И вообще, он даже матери своей не сказал, что женился… Это обстоятельство тебя не смущает?
– Так мы завтра к его маме пойдем…
– Ага, вот то-то она обрадуется! Сынок на собственную свадьбу не позвал! Она на тебе за это еще отыграется, помяни мое слово!
– Ой, Юль, перестань… Я и сама ужасно волнуюсь, как это знакомство пройдет…
– Да я-то перестану… Да и ты давай не дрейфь! В конце концов, это его мать и его решение на свадьбу ее не звать, вот пусть сам во всем этом и разбирается! А ты сиди да помалкивай. Ты законная жена, перед твоим носом дверь не захлопнешь. Ничего, Варька, не бойся… Прорвешься как-нибудь…
Она все равно боялась. Тряслась как осиновый лист. И еще больше испугалась, когда вживую увидела свою свекровь, Викторию Николаевну. И чуть не умерла во время повисшей неловкой паузы, когда Гриша произнес решительно:
– Это моя мама, Виктория Николаевна, познакомься! А это моя жена, мам, ее зовут Варя! Мы с ней расписались вчера!
Гришина мама молчала. Смотрела на нее так, будто была оскорблена до глубины души. Не тем оскорблена, что сын не позвал на свадьбу, а именно ее, Вариным, присутствием. Потом повернулась, вышла из комнаты на кухню, и вскоре оттуда послышался грохот – разбилось что-то. Гриша вздохнул, сжал ее ледяные пальцы в ладони – не бойся, мол, я с тобой.
Вскоре Виктория Николаевна вернулась в комнату. Лица на ней не было. То есть оно было, конечно, но будто все внутрь ушло: глаза стали узкими щелочками, губы подтянулись маленькой скобкой, и даже щеки будто ввалились и вмиг одрябли. Была такая видная красивая женщина, и вдруг…
– Это ты мне назло сделал, да? – резко спросила у сына Виктория Николаевна, чуть махнув ладонью в сторону Вари. – Что ты мне хочешь доказать, что? По-твоему, я плохая мать и зла тебе желаю? Надо было таким глупым способом доказывать что-то, да?
– Мам… Ну не начинай, а? – убитым голосом произнес Гриша. – Прошу тебя, пожалуйста… Варя и без того тебя боится…
– Ой, да какое мне дело до твоей Вари, господи! Если ты сам захотел испортить себе жизнь, при чем тут я? Если тебе так нравится, что я могу сделать? Каждый сам выбирает, как ему жить… Ты вон уже выбрал… – снова небрежно махнула она ладонью в сторону Вари. – А если выбрал, что мне еще остается? Я мать, я все от тебя приму… Пусть будет Варя, что ж. Тебе жить, сынок. Но только не на моих глазах, потому что мне больно все это видеть… Ты сам выбрал, сам… Назло мне…
Варя слушала свою свекровь и со страху никак не могла сообразить – о чем это она? О каком таком выборе? Потом вдруг поняла – это она о том, что ее невестка всего лишь детдомовка… Видимо, Гришина мама давно уже знала о ней… Знала и всячески протестовала против этого выбора. А может, потому и Гриша из дому ушел? Из-за нее? Но это ведь ужасно, если так…
Потом, позже Гриша развеял ее сомнения. Сказал, что вовсе не из-за нее от мамы ушел. То есть не только из-за нее. Просто у мамы характер такой – исключительно собственнический. Она и его, сына, рассматривала как свою собственность, которую нужно любить, конечно же, но и которой нужно правильно управлять. То есть образцово-показательно исполнять материнский долг. Вывести сына в люди и гордиться этим. И еще что-то он ей объяснял – она до конца так и не поняла… Да и как понять, если собственного опыта общения с родной матерью нет? Матери нет, стало быть, и опыта нет…
Зато Гришина бабушка Татьяна Викторовна приняла ее с радостью. Квартирка у нее была маленькая, двухкомнатная полуторка, но им хватало. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Через год у них родилась Даша, и пришлось взять академический отпуск в институте. Татьяна Викторовна предложила было свои услуги, мол, будет возиться с правнучкой, но им с Гришей жалко ее стало – старенькая уже, тяжело ей будет.
Виктория Николаевна пришла глянуть на внучку, принесла подарки. Гриши в тот вечер дома не оказалось – халтурку взял на работе. Варя с удивлением наблюдала, как обрадовалась ее приходу Татьяна Викторовна, как засуетилась накрыть на стол, как взглядывала на дочь не то чтобы с испугом, но с некоторым извинительным подобострастием, будто виновата была в чем перед ней… А может, в том виновата, что их с Гришей у себя пригрела – родной дочери наперекор? А когда Виктория Николаевна ушла, вдруг заплакала:
– Ну в кого она у меня такая, не пойму… Ведь к сыну с невесткой пришла, к внучке родной, а будто к чужим людям… Ты уж не серчай на нее, Варенька, такая она у нас… Единственная моя доченька. Живет, будто сама себе не рада. И все равно я ее люблю, я ж мать ей…
Когда Даше исполнилось два года, Варя вернулась в институт. Проучилась до третьего курса и снова взяла академический – вторая беременность протекала тяжело, с осложнениями. Но, слава богу, Мишка родился здоровеньким. Такое было счастье смотреть на Гришу, когда принесли Мишку из роддома! И Даша радовалась братику, а бабушка Татьяна Викторовна, та вообще заплакала, запричитала тихо:
– Молодцы вы какие, ребятки… Такая любовь промеж вас, прямо сердце радуется… И еще рожайте, не останавливайтесь! Вон какие у вас деточки славные получаются! А что материально трудно, так это все образуется со временем… Как говорится, Господь ребенка дает, Господь и на ребенка дает!
Да, все было хорошо тогда… Очень хорошо. Даже института не жалко было, подумаешь, институт! Все равно когда-нибудь его окончит. Семья важнее. Вон даже Виктория Николаевна начала чаще к ним захаживать и вроде «отмякла душой», как выразилась однажды Татьяна Викторовна. Не знала она тогда, что ничего подобного с душой ее дочери не происходило, что все плохое было еще впереди…
А главное, так быстро, так страшно все обернулось! Исчезло в один миг! Не стало рядом ни Гриши, ни бабушки Татьяны Викторовны, ни крыши над головой…
– Мам… Ты чего? Я с тобой разговариваю, а ты не слышишь… – очнулась она, услышав обиженный голосок Даши.
– Прости, доченька, я задумалась! Что ты мне хотела сказать?