Железный канцлер Древнего Египта

Этот сон произвел на юношу такое же глубокое впечатление, как и видение, и он решил при первом случае испробовать на деле указанные ему чудесные свойства камня. Несколько недель спустя после ночного видения несчастный случай в семье управителя дал Иосэфу возможность испробовать на деле силу талисмана и приобрести в лице Пта друга и покровителя.

Маленький Руи, единственный ребенок у дочери Пта, был укушен змеей; яд действовал так быстро, что мальчик должен был умереть ранее, чем успеют позвать жреца-врача или его самого отправят в храм. Тогда Иосэф попросил Пта позволить поговорить с ним с глазу на глаз.

– Ты знаешь, – сказал он, – что рабам запрещено заниматься тайной наукой, но благодарность и любовь мои к тебе и к семье твоей повелевают мне открыться тебе во всем. Рожденный свободным, сын главы племени, я владею тайным средством, которому Элохим, Бог наш, научил моих предков. Оставь меня одного с Руи, и я надеюсь его спасти.

Как утопающий хватается за соломинку, так бедный старик в отчаянии, не медля, дал свое согласие. Иосэфа ввели в комнату, где, разметавшись на ложе, смертельно бледный, с посиневшими губами, умирал ребенок. Оставшись один, он опустил свой магический камень в кубок с водой; покуда произносил он свои заклинания, жидкость приняла слегка голубоватый оттенок и, словно закипая, тихо заволновалась. Иосэф влил в рот ребенку ложку этой воды: затем, намочив в ней кусок полотна, обмыл им всю рану, к которой затем и приложил самый камень. Минуту спустя прозрачный камень весь потускнел, точно он внутри был наполнен черным дымом, тогда как лучи его приобрели ярко-красный цвет, который постепенно изменял свою окраску, становясь желтым и зеленым, покамест камень не сделался опять голубовато-прозрачным, каким был и прежде. Глаза ребенка все еще были закрыты; но когда Иосэф наклонился над ним, он убедился, что тот жив и все тело его было покрыто сильной испариной; рана утратила свой зловещий черный вид, несколько красных капель крови блестели на ее краях. Полное исцеление не подлежало никакому сомнению; Руи был спасен. С этой минуты старый Пта стал истинным другом Иосэфа и не замедлил выказать на деле свою глубокую признательность за спасение внука. Он выделил его из прочей челяди и дал более лестную службу при особе Потифара, которому сообщил тайну этого исцеления, как и массу других не менее удивительных излечений людей и животных.

Второй случай, сблизивший Потифара с Иосэфом и доставивший ему доверие его господина, был вызван Хнумом. Болтал ли Хнум лишнее под хмельком или соблазнялся взятками, но всегда как-то случалось так, что всякие секретные, интимные дела Потифара были известны его врагу, сановнику, мечтавшему занять его место. Иосэф, уши и глаза которого были всегда настороже, пронюхал эту тайну и стал наблюдать за Хнумом, на место которого рассчитывал. Открывши истину, он не замедлил сообщить ее своему господину; в ярости на сплетни и доносы писца, Потифар хотел было сначала жестоко наказать его, но по врожденному великодушию пожалел и, как только первый гнев прошел, решил сослать его счетоводом в дальнее имение. Таким образом, должность секретаря досталась Иосэфу.

В этой должности он сопровождал своего господина в его трехмесячном отпуске, который Потифар проводил в своем имении близь Саиса, где жил его старый родственник, жрец и бывший опекун. Иосэф на первых же порах постарался расположить ученого старца в свою пользу всеми естественными и сверхъестественными средствами, оказывая ему всевозможное внимание и уважение. Наложив на него иго своей воли, Иосэф заставил жреца посвятить себя во многие тайны, которые были известны только высшим кастам. Потифар не противился этому, ибо, несмотря на все аристократические, кастовые предрассудки, он слишком высоко ценил необычайный ум и неподкупную честность своего нового секретаря.

Помогая Пта в его работах, Иосэф незаметно стал его прямым помощником, настолько, что когда старый Пта умер, то Потифар никого не нашел достойнее Иосэфа занять его место. При его необычайном усердии, деятельности и знании всех мельчайших подробностей управления таким огромным состоянием, в какой-нибудь год все приняло совершенно иной вид: доходы увеличивались, потому что малейшее злоупотребление и небрежность тотчас же открывались неутомимым управителем, который, казалось, все видел, все знал и которого боялись в тысячу раз больше, чем когда-либо старика Пта. Будучи справедливым, Иосэф был высокомерен и строг и при случае жестоко наказывал виновных; зато и трепетали же перед ним рабы, когда на них останавливался проницательный взгляд больших зеленоватых глаз Иосэфа!

Потифар чувствовал себя точно в раю; все шло как по маслу, тысячи мелких домашних дрязг, ссоры и наказания, которые Пта предлагал на его усмотрение, казалось, больше не существовали; богатство его постоянно росло, счеты отличались идеальной ясностью и точностью, и всем этим он был обязан Иосэфу; в свою очередь он платил юноше безграничным доверием, осыпал его отличиями и делал богатые подарки.

III

В одном из самых аристократических кварталов Мемфиса стоял роскошный дом; высокие мачты, стоявшие у входа, указывали на знатное происхождение его владельца. Дом этот, ярко раскрашенный, окруженный тенистым и заботливо содержавшимся садом, принадлежал знаменитому Потифэре[6 - Имя Потифа-ра, господина Иосэфа, по словам Эберса, означает по-египетски: «посвященный Ра», Потифэ-ра – значит: «дар солнца» (Ра). Оба имени, хотя и похожи, имеют, следовательно, разное значение и пишутся различно.], который живал в нем изредка, неподолгу, в случае, если дела заставляли его быть в Мемфисе, так как постоянно он жил в Гелиополе, где занимал высокий пост Верховного жреца в храме Солнца.

В послеобеденный час, когда дневную палящую жару сменяет более сносная температура, две женщины сидели на широкой террасе дома и разговаривали, следя взглядом за маленькой, прелестной девочкой лет шести, игравшей в низу ступеней с большой кошкой, которую она немилосердно теребила, укутывая ее в разные тряпки, изображавшие клафт и тунику. Это была Аснат, единственная дочь Верховного жреца. Своей редкой красотой малютка вполне оправдывала обожание родителей. Светло-каштановые волосы с золотистым отливом, большие глаза, темно-синие, как два сапфира, составляли большую редкость у египтян и приводили всех в восторг; и если Потифэра был тверд и строг в воспитании своего 10-летнего сына Армаиса, то к дочери был более чем снисходителен, скорее слаб.

Одна из женщин, сидевших на террасе, была Майя, супруга Верховного жреца; красивая и представительная, она была одета с изысканной роскошью; вторая – сестра мужа, Ранофрит, прелестная семнадцатилетняя девушка, стройная, смуглая, с большими, влажными и полными огня глазами и густыми, черными как смоль косами. Кокетливо задрапированная в прозрачную, вышитую красным тупику, она нервно обмахивалась большим веером из перьев и казалась взволнованной.

– Твои упорные отказы Потифару наводят меня на разные подозрения; будь откровенна, Ранофрит, и согласись, что для того, чтобы отвергать любовь и руку человека уважаемого, богатого и знатного, должен быть в виду кто-нибудь, кто больше нравится, – заметила Майя, окидывая испытующим оком вдруг вспыхнувшее лицо своей собеседницы.

– Ничего-то от тебя не скроешь, Майя! Так лучше уж я сознаюсь… ты угадала, – ответила Ранофрит, скрывая за веером свое смущение и пылающие щеки, – да, есть человек не столь богатый и знатный, как Потифар, но в тысячу раз более дорогой моему сердцу.

– Здесь в Мемфисе узнала ты его?

– Да, в то время, как я жила здесь с теткой Неферт; впрочем, я надеюсь, что ты его увидишь и решишь, что предпочтение мое законно.

Невольник с докладом, что благородный Гор просит чести приветствовать супругу Потифэры, прервал молодую девушку; Майе стоило только на нее взглянуть, чтобы убедиться, что тот, о котором только что доложили, и был избранник сердца Ранофрит. Едва обе женщины успели оправить свой туалет и волосы и изменить свои небрежные позы на более церемонные, как завеса поднялась и на террасу вошел молодой офицер. В той непринужденной грации, с которой он их приветствовал, был виден человек, привыкший вращаться при дворе. Гору было с небольшим двадцать лет; он был сыном важного сановника и два года уже состоял в свите фараона; в обществе его очень любили за открытый и приятный характер, а женщины сходили по нему с ума. Мать его была иностранка, и от нее он унаследовал чудный матовый цвет лица; черты его напоминали греческий тип; белокурые золотистые волосы увеличивали его оригинальную прелесть, а его стройные, гибкие и в то же время нервные формы могли бы служить отличной моделью скульптору.

Майя любезно приняла его; она в приветливых словах сказала ему, что много слышала о нем хорошего от сестры его отца, бывшей замужем за Гану, жрецом в Гелиополе.

– Соберись же скорее навестить тетку и посетить нас, благородный Гор; супруг мой будет очень рад видеть тебя, – прибавила она с улыбкой.

– Благодарю тебя, благородная Майя, за любезное позволение; я счастлив буду приветствовать в Гелиополе тебя и прекрасную Ранофрит, а также и знаменитого супруга твоего, которого я имел счастье узнать в его последний приезд сюда, – ответил Гор, видимо, очень обрадованный приглашением. Заметив в эту минуту Аснат, подошедшую ближе и с любопытством смотревшую на него, он сказал: – Это, без сомнения, дочь твоя, благородная Майя! Тетка говорила мне, что это восхитительный ребенок, но, сознаюсь, действительность далеко превосходит описание. Какие чудные глаза! Я предвижу, что со временем они покорят много сердец и возбудят жгучие страсти.

Майя погрозила ему пальцем и добродушно сказала:

– Ты портишь мне мою девочку; видишь, с каким самодовольством она слушает твои похвалы, и если станет тщеславной и гордой, ты мне ответишь; жаль только, что ты уже в возрасте и, вероятно, скоро женишься, а Аснат еще мала; кто знает, может быть, она и удостоилась бы чести видеть у своих ног такого человека, как ты.

– О, конечно! – весело воскликнул Гор. – И я страстно хочу дождаться, когда крошка Аснат подрастет и будет в состоянии принять скромное поклонение такого бедного воина, как я.

– Вооружись терпением, в таком случае; целых восемь лет тебе придется ждать, так как ранее шестнадцати я дочери замуж не отдам, – ответила Майя, смеясь вместе с Ранофрит.

– Ну! Что значат восемь лет в виду такой цели? Но что-то ты скажешь? – прибавил он, дружески притягивая к себе Аснат. – Примешь ли ты тогда мое предложение?

Ребенок поднял на офицера свои прекрасные лучистые глаза и испытующим взором взглянул на него.

– Охотно! Ты красив и золотистые твои волосы мне нравятся; но будешь ли ты ждать, пока я сделаюсь большой; ведь это очень долго, – закончила она со вздохом.

– Будь покойна, я подожду, и ты увидишь, как время быстро пролетит; не поцелуешь ли ты меня теперь в счет будущих благ? – сказал Гор, притворяясь серьезным. Аснат закрыла глаза и с минуту подумала.

– Целуй, конечно, – объявила она, решительно протягивая ему свой алый ротик. – Все меня целуют, отчего же тебе, раз ты мне нравишься, и не поцеловать?

Чистосердечно поцеловавшись, Аснат притащила скамеечку, важно села рядом с Гором и вложила свою маленькую ручку в его руку. Майю эта сцена забавляла в высшей степени, но Ранофрит, смеясь, как сумасшедшая, воскликнула:

– Аснат, Аснат, ты слишком неосторожно расточаешь свои поцелуи; верь мне, что, когда ты вырастешь, Гор тебе больше не будет нравиться; он будет стар и, может быть, сделается отцом семейства.

Аснат презрительно подняла головку, готовясь отвечать, как вошел опять невольник и объявил, что посланный благородного Потифара просит милости быть допущенным до прекрасной Ранофрит, чтобы принести к ее ногам цветы, присланные его господином.

– Пусть войдет, – ответила она, вся вспыхнув, – я не могу обидеть Потифара отказом принять дары; кто знает, он может отомстить мне за мое презрение на моем брате, который служит под его начальством, – прибавила она тоном извинения, заметив неудовольствие на лице Гора. Не успела она ничего прибавить, как уже нубиец приподнял обшитую бахромой завесу, пропуская вперед двоих мальчиков в богатом одеянии, несших огромную корзину, артистически сплетенную, украшенную лентами и полную восхитительных цветов; сзади детей шел человек высокого роста, который, дойдя до женщин, с почтением пал перед ними ниц; затем, встав по знаку Майи, звучным металлическим голосом сказал:

– Именем господина моего, знатного и могущественного Потифара, слагаю я эти цветы к ногам твоим. Удостой благосклонно принять дар сей, благородная Ранофрит, и да благословят боги каждый шаг твой и ниспошлют тебе счастье, здоровье и бесконечные дни.

Глаза всех обратились на посла – то был Иосэф. По изящным и непринужденным манерам его скорее можно было принять за господина, чем за слугу. А сам он, казалось, видел только одну Ранофрит. Большие, темные, зеленоватые глаза Иосэфа смотрели на нее, и Ранофрит не могла отвести глаз от этого человека, взор которого жег и заставлял биться ее сердце так, как оно никогда еще не билось ни под чьим взглядом. Как очарованная, сидела она, забыв обо всем окружающем; ей казалось, что под его тяжелым, странным, властным взглядом у нее что-то внутри сжималось, прерывалось дыхание и кружилась голова. Большим усилием воли стряхнув внезапное оцепенение, Ранофрит тихо прошептала:

– Благодари твоего господина за чудный дар, присланный мне, и засвидетельствуй ему мою признательность.

Она сделала рукой знак, что отпускает его. Еще раз поклонившись в землю, он удалился вместе с детьми, принесшими корзину. Ранофрит вздохнула с облегчением и провела рукой по своему бледному лицу. Теперь, коль скоро странное очарование взгляда этого человека исчезло, ее вдруг охватило чувство глухого к нему отвращения. Выражая отчасти мысль своей тетки, Аснат внезапно вскрикнула:

– Фу, какой противный человек! У него глаза совсем как у большой змеи, которую я раз видела; и его-то Потифар посылает с подарком, – прибавила она серьезным тоном порицания, что очень рассмешило всех и уничтожило неприятное чувство, оставленное Иосэфом.

– Это главный управитель Потифара, – заметил Гор. – Говорят, что он играет большую роль у него в доме и пользуется безграничным доверием своего господина, хотя он был простым рабом, купленным несколько лет тому назад. На меня он всегда производит неприятное впечатление, и Аснат права, что у него взгляд змеи.

Разговор скоро переменился, и Гор стал передавать придворные и городские новости; но, заметив, что Ранофрит задумчиво молчит, он простился и ушел. Жалуясь на головную боль, Ранофрит ушла с террасы к себе в комнаты. Отослав рабынь и запретив им беспокоить себя, она улеглась у открытого окна. Странное состояние испытывала она; голова ее отяжелела, мысли путались: она забыла Гора, которого все же любила, зато образ Потифара восставал в ее воображении с мучительной ясностью и неизвестный голос шептал ей на ухо: «Ты должна за него выйти; он добр, он тебя любит и сделает тебя счастливой».

Совсем разбитая, изнемогая от усталости, бессознательно дотащилась молодая девушка до своей постели и задремала; но даже и во сне тот же кошмар преследовал ее. Теперь видела она уже не Потифара, а его посла; характерная голова управителя склонилась над ней, зеленоватые глаза смотрели на нее неумолимым властным взглядом, и голос, как шелест листьев, тихо шептал: «Ты выйдешь за Потифара; я этого хочу».

Накануне того дня, когда была прислана к Ранофрит корзина с цветами, между Потифаром и его главноуправителем произошел следующий разговор. Иосэф слишком хорошо знал своего господина, чтобы не заметить происшедшей в нем за несколько месяцев перемены, и совершенно верно угадал, что он влюблен, и именно в прелестную сестру Верховного жреца Гелиополя, которая гостила в это время в Мемфисе. Перспектива увидать молодую хозяйку в доме, где все плясали под его дудку, сначала ужасно не понравилась Иосэфу; он рассудил, и не без основания, что раз женщина сумела покорить такого закоренелого холостяка, как Потифар, который до 37 лет искусно лавировал среди гораздо более блестящих партий, то очевидно, что муж будет у нее под башмаком, и если эта новая в доме власть обратится против него, его положению угрожает опасность. Поэтому первой мыслью его было помешать этой женитьбе, но затем он изменил свое решение, предпочитая выжидать терпеливо событий. Надо сказать, что Иосэф был уверен, что стоило только Потифару – человеку богатому, знатному и красивому – посвататься, как повсюду он будет принят с распростертыми объятиями, и потому до сего дня ему и в голову не приходило приписывать скверное расположение духа своего господина его неудачам в любви.

Но накануне вечером Потифар вернулся такой убитый и злой, так грубо выгнал всех вон, что Иосэф изумился и, вместо того чтобы уйти вместе с другими рабами, спрятался за портьеру и стал следить. Думая, что он один, Потифар бросился в кресло и, закрыв глаза рукой, воскликнул:

– Проклятый Гор! Чувствую я, что Ранофрит любит этого негодного повесу и не захочет выйти за меня.

Давно подозревал Потифар предпочтение, отдаваемое Ранофрит красивому офицеру, но в этот день в обществе, где они встретились, он подметил, как они обменялись значительными взглядами. Вернувшись к себе, Потифар мучился ревностью, потому что его любовь была глубока, правдива и серьезна, как он сам. Он весь ушел в себя, как вдруг легкое прикосновение заставило его вздрогнуть.

– Что тебе еще надо от меня? – спросил он резко Иосэфа, приблизившегося к нему, как тень.

– Добрый господин, – шептал Иосэф, наклоняясь к нему, – ты хочешь взять себе в супруги прекрасную и благородную Ранофрит; если ты хочешь, то это так и будет; не пройдет и трех дней, как ты станешь женихом ее.

Потифар удивленно и недоверчиво посмотрел на него.

– С ума ты сошел? Что за вздор? Колдун ты, что ли, чтобы так свободно мог осуществить мое желанье быть женихом Ранофрит. А если она любит другого?

Иосэф таинственно улыбнулся: