Два сфинкса

– К кому же относится твоя непостоянная любовь: к графине Tea, которую ты так скоро забыл для дочери трактирщика, или к Эриксо, которую ты дважды принес к жертву – Нуите и Валерии? – с горькой усмешкой прибавила она.

Странное чувство двойственности пробудилось в сердце Эриксо. Ревность и глубокая обида, нанесенная Tea, боролись в ней с дикой и упорной любовью, какую греческая рабыня питала к молодому скульптору, внушившему ей к себе собачью привязанность, заставляя вымаливать свою любовь и переносить дурное обращение.

Ричард побледнел. Воцарилось молчание.

– Твой упрек заслужен, хотя и несправедлив, – сказал он, хмуря брови. – Ты забываешь, что Рамери любил Нуиту еще тогда, когда и не подозревал о существовании Эриксо, которая, однако, самовольно вмешалась в мою жизнь, изменила течение моей судьбы и необдуманно затронула великие оккультные силы, которые поражают нас и до сего времени. Поэтому вполне естественно, что моя любовь снова проснулась, когда я встретил, хоть и под иной оболочкой, ту, которая первая овладела моим сердцем. Ты же, Эриксо, всегда производила на меня глубокое впечатление своей красотой и своим умом. Я ценил твою любовь ко мне и, со своей стороны, искренно люблю тебя, как любил Tea. Теперь я скажу тебе то, что предполагал сказать Tea. Да, я любил Альмерис и женился на ней, чтобы осветить последней радостью умирающий цветок. Смерть порвала узы, связывавшие нас, и она сама предпочла свободу пространства жизни со мной. Итак, я вправе предложить тебе мою любовь и мое имя, если только ты пожелаешь принять их.

– О! Если бы я могла изгнать вас, адские воспоминания! – прошептала Эриксо, сжимая голову обеими руками.

Ему стало глубоко жаль ее. Ричард с любовью привлек ее к себе и поцеловал.

– Бедная моя! Забудь же прошлое и старайся найти счастье в настоящем.

Эриксо безмолвно прижалась головой к его груди. С минуту оба молчали. Затем Эриксо выпрямилась. Слезы блестели у нее на глазах, но на лице играла счастливая улыбка.

– Ты прав, Рамери! К чему отравлять настоящее воспоминаниями о прошлом? Допустим теперь, что я соглашусь быть твоей женой, кого же поведешь ты к алтарю? Ведь у Эриксо нет имени; она вышла из пирамиды, постарев на тысячи лет. У нее нет ни семьи, ни родных, ни законных бумаг. Как помочь всему этому?

– О! Это сделать очень легко. Я уже говорил об этом с Бэром, и мы решили, что он удочерит тебя. Этого вполне достаточно, чтобы создать тебе законное положение. Другой вопрос беспокоит меня.

Ричард на минуту задумался.

– Ведь ты жена Аменхотепа?

Эриксо отрицательно покачала головой.

– Он связал меня с собой огнем пространства, но я никогда не принадлежала ему. Он дожидался благоприятного созвездия, чтобы вступить со мной в брак, но я вовремя бежала.

– В таком случае, нам остается только возблагодарить Господа и быть счастливыми! – радостно сказал Ричард. – Но успокойся же ты, маленькая ревнивица: Альмерис не опасная соперница.

Эриксо вздохнула и покачала головой.

– Я не ревную, Рамери, но так же, как и ты, боюсь Аменхотепа. Тот факт, что я не принадлежала ему, не достаточен, чтобы успокоить меня. Вспомни, как он нашел мой дух в новой телесной оболочке, вырвал его из молодого, полного жизни организма, и заставил вернуться в это тело, которое считает свои лета сотнями и которому только его знание и не дает обратиться в прах. Рано или поздно Аменхотеп найдет меня и разрушит наше счастье, так как он связал меня с собой страшной стихией. На моем пальце магическое кольцо и я не могу снять его: оно точно приросло к моей руке.

– Проклятый колдун! Он слишком долго ускользал от властей. Но я выдам эту разбойничью шайку, и как бы хорошо ни было скрыто их убежище, его найдут! – вне себя вскричал Ричард.

– Ради Бога, оставь и не бросай вызова людям, живущим в пирамиде! – с дрожью в голосе пробормотала Эриксо. – Аменхотеп ведь не один. В подземелье я видела собрание двенадцати магов. Кроме того, у них есть ученики, число которых мне неизвестно. Не навлекай же на себя их мщение. Пока я обладаю магическим ножом – сам Аменхотеп бессилен против меня. Я же постараюсь сохранить это сокровище!

Ричард опустил голову. Эриксо была права. На что мог он рассчитывать со своими обыкновенными человеческими средствами против мага, обладающего почти неограниченным могуществом и для которого не существует ни времени, ни пространства? Каково будет его мщение тому, кто осмелился похитить у него любимую женщину? Ричарда охватил ужас. Но эта слабость была непродолжительна, и он снова решительно поднял голову.

– Господь поможет нам! – энергично сказал он. – Как бы ни был велик и могущественен Аменхотеп – Господь всесилен.

– Да будет по–твоему, и да благословит Господь нашу любовь и наш союз, – с волнением ответила Эриксо.

Затем, они обсудили подробности их отъезда и будущей свадьбы. Решено было, что они уедут из Александрии в Бриндизи через три дня и что свадьба должна будет состояться в Европе.

Бэр, очень серьезно отнесшийся к своей роли приемного отца, ехал вместе с ними. Накануне их отъезда, Ричард, ездивший за покупками, встретился с Майделем. Трактирщик очень изменился и постарел. Он очень обрадовался барону и рассказал, что выгодно продал свое заведение и теперь переехал в Александрию, где окончательно и устроился, добавив, что Фивы опротивели ему после непонятного происшествия на могиле Альмерис.

– А что же случилось?

– Пять месяцев тому назад раскололся надгробный памятник.

– Пожалуйста, расскажите мне все подробности, – сказал, бледнея, Ричард.

Тут ему вспомнилась сцена; когда Аменхотеп вызывал дух Альмерис и молния расколола надгробный камень.

– Пойдемте ко мне и вы узнаете все подробности от очевидца, – ответил Майдель. – Вы помните, конечно, старого Себастьяна, кладбищенского сторожа. Он присутствовал при этом событии, и это до такой степени поразило его, что он передал свое место племяннику, а сам переезжает со мной сюда.

Взволнованный Леербах пожелал тотчас же идти к своему тестю, который жил в предместье. Туснельда и Дора встретили его с распростертыми объятиями. Обе они сильно постарели. Видно было, что смерть обожаемой Альмерис окончательно убила их.

Старик Себастьян работал в саду и тотчас же явился на зов Майделя; но видно было, что ему неприятно вспоминать это загадочное происшествие.

Наконец, видя волнение Ричарда, он рассказал, что видел.

– Я понимаю, насколько вас это интересует, господин барон; но клянусь, что при одном воспоминании об этой истории у меня дрожь пробегает по телу и что я хотел бы забыть про нее, – сказал он. – Итак, вот что мне довелось видеть месяцев пять тому назад:

У меня днем было много работы, а так как к следующему утру нужно было привести в порядок могилу англичанина, которая неподалеку от могилы вашей супруги, то я и отправился туда вечером. Луна светила ярко и работать можно было почти как днем. Я несколько запоздал, а работу непременно надо было окончить, так как вдова англичанина, хотя и известила, что приедет дня через два, но могла приехать и раньше.

Кончил я и посыпал песком дорожку, как вдруг услышал за собой свист ветра и треск, словно бы дерево горело.

Я обернулся и замер. Над могилой баронессы реяла большая, черная, как чернила, туча, испещренная точно искрами. Из этой тучи поднимался клуб желтоватого дыма. Не успел я сообразить, что бы это такое могло быть, как вдруг разразился страшный удар грома и огненная молния ударила в могилу. Голова у меня закружилась, а сильный порыв ветра меня повалил. Когда я встал, в ушах у меня шумело, я ничего уже не видел, и в ужасе убежал, думая, что разыграется страшная гроза. Однако, ничего не случилось: небо было чисто, воздух спокоен и тепел, так что положительно ничего нельзя было понять.

Племянник мой, Грегуар, тоже слышал раскат грома, но объяснил его выстрелом из пистолета какого–нибудь туриста. Я же могу поклясться, что это гром был настоящий. Когда мы утром пришли на кладбище, то увидели, что мраморная плита на могиле вашей супруги расколота и даже повреждена рука статуи ангела, а все остальные могилы целы.

Подивились мы все, а вдова англичанина так даже предположила, что мраморная плита раскололась вследствие газов, образовавшихся от разложения тела, но я считаю это вздором. Разумеется, без дьявола тут не обошлось, только как он посмел коснуться могилы нашей святой госпожи Альмерис – непонятно!

И старик перекрестился.

Рассказ этот страшно взволновал Ричарда. Простившись с семьей Майделя, он, чтобы не огорчать их известием о своей женитьбе, объявил, что уезжает в тот же день, но обещал писать и навестить в будущем году могилу Альмерис.

Когда Ричард вернулся в гостиницу, Бэр сидел у Эриксо. Он рассказал им все, что слышал, но Эриксо, казалось, нисколько не была удивлена, зато профессор забегал по комнате, как лев в клетке, трепля то свою длинную бороду, то ероша седые волосы. Наконец, остановился, и полусмеясь, полусердито сказал:

– Я потерял всякое право удивляться и сомневаться в чем бы то ни было. Все возможно! Возможно даже и то, что луна спустится к нам на стол и будет нам служить пресс–папье. Баста!

На следующий день, на заре, пароход выходил из Александрийской гавани. Стоя на палубе, Эриксо задумчиво смотрела на исчезавшую вдали древнюю землю пирамид. Будет ли преследовать ее та же роковая судьба и на берегах Рейна, какая преследовала на берегах Нила?

Глава VII

Недели три спустя, наши путешественники прибыли в Кельн и временно остановились в отеле. А на следующий день Ричард уже отправился на поиски подходящей дачи, которая, по желанию Эриксо, должна была быть поблизости от замка Кронбург.

Со времени прибытия в Европу в Эриксо произошла странная перемена. Все ее прошлое точно отошло назад и побледнело, ею все более и настойчивее овладевали воспоминания и впечатления, относившиеся к ее жизни как Tea. Естественным последствием этого нового состояния души Эриксо была проснувшаяся любовь к отцу и страстное желание снова увидеть те места, где она была так счастлива.

У Ричарда и профессора было много дел по выполнению различных формальностей, а барон, кроме того, хотел сделать к свадьбе некоторые переделки в замке, и потому решено было, что Эриксо проведет это время где–нибудь вблизи замка графа.

Случай благоприятствовал их желанию: почти на самой границе Кронбургского парка сдавалась скромная, но комфортабельно обставленная дачка, и барон поспешил ее снять. На следующий день вечером, в закрытой карете, прибыла и Эриксо.

Когда две недели спустя, барон и Бэр вернулись на виллу, они нашли Эриксо расстроенной. На их расспросы она рассказала, что боялась выйти из дома и всячески избегала встреч со слугами, чтобы не привлечь на себя внимание сходством с Tea. Раза два она видела проходившего мимо графа. Он сильно изменился, постарел и казалася мрачен.

Раз она чуть было не сбежала с балкона и не бросилась ему на шею. Однако, рассудок вовремя остановил ее. Сердце ее обливалось кровью, а желание побывать в замке, снова повидать отца и все дорогие знакомые места мучило ее и терзало почти столько же, сколько и вечная боязнь Аменхотепа.