Два сфинкса

– Великий и могущественный бог, милосердный ко всякому, приближающемуся к тебе! Отчего же ты глух к моим слезам и молитве? Неужели до такой степени я недостойна? Или ты разгневан на меня за то, что я солгала, сказав, что видела тебя во сне? Но ведь голос божества устами прорицательницы повелел мне предпринять это паломничество к твоей священной гробнице.

Рыдания заглушили ее слова. Но почти в ту же минуту она вздрогнула и выпрямилась: порыв ледяного ветра пахнул ей в лицо, а все подземелье наполнилось свистом сильной бури.

Онемев от ужаса, Нуита продолжала стоять на коленях. Взгляд ее точно прирос к светлому беловатому облаку в нескольких шагах от нее, испещренному молнией, облако кружилось, извергая целые снопы искр и потрескивая.

Вдруг свет облака померк и принял вид черной тучи, которая, в свою очередь, расплывалась, мерно колеблясь, а на ее месте, в центре склепа, появился высокий и стройный человек, одетый в белые одежды, с клафтом на голове.

Каково было удивление Нуиты, когда в появившемся человеке она узнала Аменхотепа, исчезнувшего одновременно с Рамери.

Маг, по-видимому, был в страшном волнении. Лицо его было мертвенно бледно, губы дрожали, а глаза метали пламя.

– Недостойное насилие совершено надо мной, – сказал он хриплым и отрывистым голосом, доносившимся словно издалека. – Я жив и сплю в подземелье своего собственного дома. Презренный Бизу знает это место. Рамери так же спит в пьедестале сфинкса. Открой…

Фигура мага побледнела и заколебалась в воздухе; он смолк. Но как бы под влиянием напряжения воли, видение снова приняло реальный вид и снова раздался голос, но более слабый и глухой, и повторял:

– Открой! Ты его найдешь там, а у него в ногах стоит шкатулка со средством для его пробуждения. Ты найдешь возможность освободить и меня!

Видение снова поблекло и отодвинулось назад. Нуита вскочила на ноги и, трепеща вся, вскричала:

– Секрет! Как открыть сфинкса?!

Не получая ответа, она бросилась к Аменхотепу и, позабыв, что перед ней только лишь отражение мага, неосязаемое видение, схватила его за руку.

В ту же минуту послышался страшный треск; белая одежда мага покрылась огненными полосами и вдали прокатился удар грома. Нуита, схватив видение, почувствовала ожог; казалось, что она коснулась рукой огня. Ее с силой отбросило назад: огненное облако словно обволокло ее, причиняя ей страшную боль во всем теле, и сквозь этот густой туман она видела, как фигура Аменхотепа превратилась в сноп искр и со свистом и шумом исчезла. Потом страшный удар поразил ее в голову, и она, как сноп, повалилась на каменные плиты.

Время, назначенное для уединения царевны в священном склепе, давно уже прошло, но Нуита не появлялась, несмотря на то, что дежурный жрец несколько раз объявлял, что верховный жрец ожидает ее.

Не получая никакого ответа, дежурный жрец решил войти. Видя, что все огни погасли, он испугался и поспешил зажечь факел, при свете которого и увидел, что царевна лежит без движения и что с нее точно сорваны одежды, жрец испугался и побежал доложить верховному жрецу.

Скоро главный жрец и несколько других жрецов собрались у гробницы Осириса, но они могли только констатировать, что Нуита умерла какой-то странной и необъяснимой смертью. Одежды ее обуглились, а тело было покрыто синими пятнами. Можно было подумать, что ее поразила молния, а между тем, никакой грозы не было и никто не слыхал громового удара.

Так никто и не узнал, что такое случилось. Сомкнутые уста умершей никому не выдали тайны ее последнего часа.

Тело Нуиты было перенесено в город мертвых и отдано в руки бальзамировщикам. Царевичу же послали гонца, с известием о смерти его супруги.

Отчаяние Пуармы не поддается описанию. Он горько упрекал себя, что позволил жене ехать одной. Ему казалось, что если бы он был там, то этого несчастья не случилось бы.

Царевич лично прибыл в Абидос за мумией и с большим торжеством перевез ее в Мемфис.

Жрецы пытались успокоить горе Пуармы, убеждая его, что смерть Нуиты в самой усыпальнице бога было необыкновенной милостью и указывали, что Осирис сам принял чистую душу Нуиты и сам же проведет ее через все ужасы Аменти, чтобы водворить ее в стране вечного света.

Но горе Пуармы не было из числа таких, которое можно утешить. Его любовь к покойной была так велика, что он не мог решиться похоронить ее вдали от себя в городе мертвых, но положил ее в своей пирамиде между двух сфинксов.

Сон, виденный им в самый день его приезда в Абидос, еще более укрепил принца в его намерении. Он видел, что Нуита, в свадебном наряде, встретила его у входа в пирамиду. Схватив его за руку, она увлекла его к сфинксу, лицо которого носило ее собственные черты и, сложив умоляюще руки, повторила несколько раз:

– Рамери… Рамери…

Царевич объяснил себе этот сон, что покойная выражает желание быть погребенной близ него, между двумя сфинксами, из которых один напоминал ему исчезнувшего друга, а другой – любимую женщину. Поэтому он приготовил над жертвенным столом глубокую нишу, в которую и поставил мумию. Нишу прикрыли высокой каменной плитой, на которой были высечены имя и сан покоившейся там женщины.

Только после смерти царевича, мумия Нуиты, вместе с мумией его, Пуармы, должна была быть перенесена в их семейный склеп.

Каждый день приходил царевич в пирамиду молиться, приносить жертвы или возлагать цветы на жертвенный стол. Через несколько месяцев фараон, желая рассеять упорную грусть двоюродного брата и расположить его ко второму браку, намеченному им, послал царевича с разными поручениями.

Но прежде чем покинуть Мемфис, Пуарма приказал закрыть пирамиду и запечатал своей печатью вход, чтобы кто-нибудь, кроме него, не проник туда.

Это было страшным ударом для Бизу, который пролежал несколько месяцев вследствие перелома ноги. Когда он, наконец, выздоровел, он доплелся до пирамиды и нашел ее запертой. Страшно пораженный, карлик решил открыть принцу всю истину, чтобы он разбудил Эриксо и Рамери. Но Пуарма уехал, а от слуг Бизу узнал, что время возвращения царевича неизвестно, и что поездка его, во всяком случае, будет продолжительна.

Карлик вернулся домой мрачный, в полном отчаянии. После зрелого размышления он решил было попытаться освободить своего господина, но и эта попытка оказалась невозможной. Волей-неволей Бизу должен был покориться и ждать возвращения царевича. Глубокая печаль, сменившаяся полной апатией, овладела им: ему не хватало паломничества к двум сфинксам, и боязнь, что Эриксо задохнется в запечатанной пирамиде, терзала его.

Слабый и болезненный, из-за своего уродства, карлик быстро угасал. Однажды утром Снефру нашла его мертвым на кровати. Разрыв сердца положил конец жизни Бизу, и он унес с собой в могилу тайну двух сфинксов.

Когда Пуарма вернулся в Мемфис, темные тучи собрались над Египтом. Фараон Яхмос умер; против же его наследника, Псамметиха III, вооружался Камбиз, великий царь персидский, требовавший землю Кеми, как наследство своей жены Нитетис, дочери фараона Уахибри, лишенного трона Яхмосом.

Мрачные предчувствия наполнили сердца египтян. Было более чем сомнительно, чтобы Египет мог устоять против целой Азии, обрушившейся на него. Битва при Пелузе, в которой египтяне, несмотря на все их отчаянное мужество, были разбиты, доказала, насколько эти предчувствия были справедливы.

После этого разгрома Псамметих окончательно потерял голову. Вместо того, чтобы собрать остатки армии и оборонять каналы, он заперся в Мемфисе, который и был взят после нескольких дней осады.

Когда Пуарма, осужденный победителем на смерть, вместе с сыновьями фараона и прочими именитыми египтянами увидел, как царевны и иные благородные женщины, одетые рабынями, черпали в Ниле воду, он мысленно возблагодарил Осириса за то, что бог отозвал к себе его дорогую Нуиту и тем избавил ее от такого позора и горя. Да, жрецы говорили правду: смерть Нуиты была действительно особенной милостью великого божества, умолять которое она явилась в Абидос.

Движимый каким-то странным, но непобедимым предчувствием, Пуарма, прежде чем уехать в армию, приказал засыпать пирамиду землей. В рабочих руках недостатка не было, и меньше чем в три недели над курганом, скрывавшим пирамиду, была сделана терраса и построен павильон. Когда Мемфис был взят, персидский гарнизон занял цитадель Белых стен, а во дворце фараона поселился перс Арианд, в качестве правителя Египта. Дворец Пуармы достался персидскому вельможе, который отделал его по своему вкусу и любил отдыхать на импровизированной террасе, не подозревая, что под его ногами скрывается странная тайна.

Прорицательница храма Сохмет была права: время одно должно было пробудить трех спящих, если только судьбе будет угодно, чтобы они когда-нибудь проснулись.

Века прошли. Персидская монархия рушилась так же, как пало и могущество фараонов. Скипетр Египта наследовал великий македонянин, который основал Александрию, и этим самым нанес смертельный удар древней столице земли Кеми.

Александрия росла и стала одним из самых красивых и богатых городов мира. Птолемеи украсили ее, и когда римский орел ниспроверг империю лагидов, Александрия приобрела еще больше величия и красоты. Между тем, Мемфис пустел все более и более, превращаясь в величественные развалины: кварталы его обезлюдели, храмы опустели, древние дворцы рушились… Его же могущественная наследница похищала у него самые лучшие украшения, чтобы самой рядиться в них.

Судьба Мемфиса свершилась. Мало-помалу он должен был стушеваться пред варварством людей и песком пустыни до той поры, когда жадное и любопытное новое поколение не придет рыться в его песчаном саване, отыскивая обломки истории его бывшего величия.

Часть II

Тайна Египта

Глава I

– Так решено, Валерий?

– Вот моя рука в подкрепление слова. Моя дочь будет женой твоего сына. Признаться, этот союз всегда был моей мечтой, которую я долгие годы лелеял, не смея надеяться на ее осуществление.

– Будем же уверены, что дети наши, подобно нам, останутся довольны этим союзом.

– Да, почему бы и не так? Валерия красива, моя единственная наследница. Она может понравиться твоему сыну, а ей трудно будет найти более красивого и более богато одаренного супруга, чем Галл.

– Если так, то нам остается лишь назначить день свадьбы! Согласен будешь ты, друг Валерий, отпраздновать ее месяца через два?

– Прекрасно! За это время я управлюсь с приданым Валерии. Через три дня я еду устраивать дела, а недель через шесть привезу в Рим невесту.

Этот разговор происходил на террасе большого, прекрасного, окруженного садом дома, расположенного на Целийском холме.