Жизнь лишь одна. Повесть о миссионерской выносливости

В одежде ортодоксальных евреев есть два предмета, которые обязаны носить все мужчины от мала до велика. Первая называется арба-канфот (что значит «четыре угла») с кистями из белой и голубой шерсти на каждом углу (цитцит). Эта своеобразная «рубашка» носится прямо на теле и покрывает грудь и плечи. Ее носят во исполнение Божьего постановления, данного Моисею в Книге Чисел (15:37–41). Назначение этой части одежды – напоминать носящему ее о верности заповедям и постановлениям Господа. Раввины превратили ее также в предмет защиты от злых духов. Вторая, неизменная часть туалета ортодоксального еврея – это хютель (уменьшительное от немецкого Hut, т. е. шляпа, шапочка), или ермолка (тоже мягкая шапочка). Для постоянного ношения ермолки были две причины: во-первых, еврей должен всегда отличаться по своей одежде от других народов и, согласно заповеди, «не ходить путями язычников». Во-вторых, чтобы отличаться от язычников, которые молятся с непокрытой головой, еврей должен молиться с покрытой. Во 2-й книге Царств (15:30–32) говорится о том, что покрытие головы также служит знаком траура. Здесь Давид представлен во время траура по причине посягательства на престол и мятежного восстания против него собственного сына – Авессалома. Верные последователи Давида покрыли свои головы, и поэтому нынешние евреи, потерявшие царство и храм, гонимые всеми народами, остаются в трауре до тех пор, пока Бог не восстановит их прежнее положение. На ночь, ради удобства, еврей надевает мягкую белую шапочку.

Мезуза

С самого раннего детства внимание Леона привлекала мезуза на дверях его дома и домов всех его еврейских соседей. Ее прибивали к дверной раме во исполнение повеления во Второзаконии: «…И напиши их (Божьи заповеди. – Авт.) на косяках дома твоего и на воротах твоих» (6:9). В соответствии с раввинским толкованием этого повеления, каждый еврейский дом должен иметь на дверной раме филактерий. Этот филактерий на косяке назывался мезузой и был маленьким, узеньким ящичком, внутри которого хранился пергаментный свиточек с написанным на нем текстом из книги Второзакония 4–7, начинавшимся словами: «Слушай, Израиль…» (Шма Исраэль). Этот текст был написан четким почерком признанного, синагогального писца (софера), чтобы священный текст, помещенный в металлическую коробочку, не искажался, и буква «шин» – v (первая буква одного из имен Бога – Эль Шаддай – Всемогущий) виднелась сквозь малюсенькое отверстие мезузы. Приготовленная таким образом и освященная старшим раввином мезуза прибивалась к правой дверной раме, вертикально на уровне глаз.

Входя и выходя из дома, старые и молодые его жильцы прикасались к мезузе и целовали потом палец, которым прикасались к букве «шин». Этим жестом они применяли к себе лично слова: «Благословен ты привходе твоем, и благословен ты при выходе твоем» (Втор. 28:6) и из Псалма: «Господь будет охранять вхождение твое… отныне и вовек» (120:8). Этот обычай практикуется и сегодня повсюду, где живут евреи, особенно в Израиле.

Мезуза означает Божью защиту. В одном из самых ранних писаний раввинов, так называемой «Мехилте»[7 - Мехилта (евр. «мера») – название двух мидрашей Гемары на книгу Исход, II–III вв. По Р.Х.], говорится о помещении мезузы на дверной раме в память о крови пасхального агнца, которой евреи мазали косяки своих дверей в Египте в ночь избавления их первородных сыновей от ангела смерти, проходившего по стране. Однако из-за частого повторения имени Господа при касании мезузы она иногда воспринимается у евреев как мистический амулет.

Ханукка – праздник посвящения

Народные праздники и священные дни были настолько точно предписаны и истолкованы, что не могли не оставить глубокого следа на впечатлительном сердце маленького Леона. Раз в году на подоконнике самого большого окна, выходившего на улицу, ставили специальный восьмисвечник, и в течение восьми дней зажигали масло в чашечках на его веточках, по одной чашечке каждый вечер, пока в конце концов не горели все восемь, освещая гостиную и бросая яркую полосу света на улицу. Со временем евреи заменили светильники с чашечками для масла простыми восьмисвечниками. При свете светильника пелись торжественные гимны, прежде всего так называемый «Моуц Цур Иесимети». Затем читали историю об Антиохе Епифане IV, тиране из династии Селевкидов, осквернившем святой Храм, и о том, как всемогущий Бог даровал победу ревностным братьям Маккавеям, сыновьям священника Маттафии, которым удалось превозмочь врагов и очистить, заново освятить Храм. Светильник с чашечками для масла (или свечами) напоминал о чуде, которое тогда произошло в Храме, чуде, благодаря которому священники смогли вновь зажечь золотой светильник.

Светильник считался священным, его нельзя было осквернять использованием в хозяйственных целях. Он был предназначен исключительно для служения Богу и памяти о том великом чуде, которое Он совершил в древности для Своего народа, когда Бог указал священникам на запечатанный сосуд, полный священного елея. Сосуд хранился в потаенном месте святилища. Врагу не удалось найти и осквернить его, зато после освобождения Храма священники смогли зажечь золотой светильник, который горел непрерывно в течение восьми дней праздника посвящения (обновления), хотя масла в нем было достаточно лишь на один день. Об этом празднике упоминается в Евангелии от Иоанна (10:22).

Пурим

Событие, описанное в Книге Есфирь, было с детства знакомо Леону Розенбергу. Он знал о чудесном избавлении евреев от руки злого Амана, но во дни праздников радовало не древнее избавление, а сам праздник Пурим, полный игр, веселья, танцев и переодевания. Во время этого праздника пелись хвалебные и благодарственные псалмы Богу за дарованную когда-то победу. В память об этом событии люди обменивались подарками, и в знак всеобщей дружбы и радости, по древнему обычаю, благотворили бедным, вдовам и сиротам (Есф. 9:22–23).

Лаг Б’Омер

Этот день был отделен для празднования наступления весны на полях, за городом, и был особенно любим молодежью. В этот день вспоминали также о Святой Земле и Святом Иерусалиме, о времени, когда израильтяне, будучи земледельцами, сеяли, жали и собирали плоды садов и виноградников. Согласно Священному Писанию, в утро после Пасхи самые ранние плоды и первые колоски должны быть принесены в жертву Богу в храме. С этого дня израильтяне должны были точно считать дни в течение семи недель до дня жатвы первых плодов, когда они совершали в храме праздник седмиц (недель), по-еврейски Швуот (Исх. 34:22).

Сегодня, когда евреи опять могут собирать урожаи в государстве Израиль, этот праздник приобрел новое значение. В Лаг Б’Омер, или 33-й день, молодежь совершает далекие экскурсии за город. Учителя и ученики начальных школ и раввинских семинарий уходят на поля, чтобы играть там в разные игры с помощью самодельных луков и стрел, деревянных пил, символизирующих древние армии израильских царей. Эта затея всегда нравилась угнетенной и презираемой окружающими еврейской молодежи, поскольку направляла мысли на воспоминания о славном прошлом Израиля.

Суббота

Еженедельное празднование ветхозаветной субботы строго соблюдалось в доме Леона Розенберга. Это был не просто день отдыха и поклонения Богу, но и день тесного, теплого семейного общения. Все приготовления к святой субботе должны были быть закончены до заката солнца. Пища для субботнего стола сохранялась теплой в специальных, заранее нагретых и герметично закрытых печах до следующего дня. Топить печи в субботу не разрешалось (Исх. 16:23; Числ. 15:32). Для субботних завтраков, обедов и ужинов готовилась самая лучшая и вкусная пища, причем даже беднейшие еврейские семьи не были исключением из этого правила.

Замужняя еврейская женщина (обычно жена хозяина дома) зажигала субботние свечи. Это одно из трех постановлений, касающихся женщин, между тем как мужчины (женатые и холостые) должны были строго соблюдать весь закон, содержащий не менее 613 постановлений о том, что можно и что нельзя делать*.

Мать Леона Гали обычно освящала свои свечи задолго до заката солнца, используя самые крупные, чтобы их хватило на весь вечер. Леон любил смотреть, как она делает над ними круги руками, желая дать им свое полное благословение, одновременно молясь Богу о просвещении. Затем она молилась о своей семье и своем народе.

Раввины придавали соблюдению субботы большое значение. Как тогда, так и в наши дни суббота праздновалась как царица, или невеста, со специальным порядком поклонения и молитвами. Один из гимнов, который и сегодня поется в субботний вечер в синагогах, называется «Леха-Доди». Он написан раввином Шломо Халеви Алкабезом в 1540 г. и переложен на более чем тысячу мелодий в синагогах и еврейских домах по всему миру.

Возвращаясь с отцом домой из синагоги, Леон ощущал присутствие невидимых святых ангелов, посланников неба, посланных Богом для участия в праздновании субботы. По тогдашнему обычаю, отец и сын приветствовали их пением «Шалом Алейхем»: «Мир вам, ангелы мира, служебные духи всевышнего Царя царей! Святый Боже, благослови нас Твоим миром…» На почетном месте празднично накрытого стола ставились два очень важных символа: хлеб и вино. Специальный хлеб, выпеченный из муки высшего качества, готовили дома или брали в пекарне. На стол клали два таких хлеба, накрывая их белоснежными салфетками. Они представляли два рода хлебов (Лехем ха-Паним) – хлебов предложения в святилище, полагаемых пред лицом Божьим каждую субботу (Исх. 25:30; Левит 24:5–9). При хлебе всегда было вино, приготовленное из неперебродивших изюмин. Субботний хлеб-хала плетется в одну косу из трех полосок теста, но, испеченный, он составляет один хлеб. Существовал обычай приглашать к субботнему столу странников и бедных, которые, по разным причинам, не могли провести этот благословенный праздник со своими семьями.

Первой церемонией в пятницу, с закатом солнца, т. е. наступлением субботы, было благословение чаши (Киддуш), при котором вспоминали последний акт творения и установления субботы и читался текст Писания (Быт. 2:1–3). Текст повторяли мужчины семьи за каждой едой, поднимая бокал с вином.

После традиционного омовения рук отец поднимал хлебы и благодарил Бога. Затем простой хлеб, приготовленный для еды на ужин, разделяли между членами семьи. Во время еды пели песни хвалы и воспоминания Иерусалима и Царя Мессии. Приглашенные гости делились своими переживаниями и радостями, придавая празднованию субботы неформальный характер. Каждое принятие пищи в субботу освящалось пением «Аткеину Саидата», представляющим Бога в трех ипостасях: за первой трапезой («Аткина Кадиша») – как Ветхого днями (Дан. 7:13); за второй трапезой («Заир Анпин») – Славу Шхины, как видимого Богоявления; за третьей трапезой пелась песнь хвалы имени «Кахал Тапучин», или «Мелха ха-Машиах» (Царю Мессии). Третье, последнее принятие пищи в субботу, так называемое «Шлоа Сеуда», заканчивалось церемонией «Хавдала» (отделение), потому что после этой еды наступало отделение святой субботы от остальных дней недели[8 - Речь идет о ритуале отделения, освящения субботы – это молитвенное провозглашение священного и непреходящего статуса субботы, дарованной Богом.]. Этому раввины тоже придавали особое значение, которое строго соблюдалось в семье Леона.

Принято было делить пищу с представителями того сословия, к которому принадлежал отец Леона. Все приносили продукты со своих семейных столов, делили пищу друг с другом и слушали рассказы раввинов. Будучи священником, отец Леона тоже произносил речи за этими трапезами. После такого общего застолья скатерть убирали со стола и кубок наполняли до краев вином, выражая благодарность Богу за обильные благословения словами из Псалма: «…Чаша моя преисполнена» (22:5). Стоя с поднятым бокалом в руке, отец Леона произносил слова из книги пророка Исаии: «Вот Бог – спасение мое: уповаю на Него, и не боюсь; ибо Господь – сила моя, и пение мое – Господь; и Он был мне во спасение» (12:2). Это благословение произносилось при зажженной свече, что само по себе тоже имело мистическое значение. Свеча была сплетена из трех разноцветных полосок парафина: синей, красной и белой. При горении три цвета сливались в один. Маленький мальчик чувствовал себя польщенным, когда ему разрешали держать зажженную свечу Хавдала, и ему было приятно смотреть на то, как три цвета сливались в одно яркое пламя.

Как мы уже сказали выше, третье пение за последней субботней трапезой было посвящено Мессии – «Давид Мелха ха-Машиах». Затем отец пел торжественно, в минорном тоне, гимн «Бене Ха-хло»: «Находящиеся во внутреннем дворе и желающие увидать «Заир Анпин», смотрите на эти символы, как на явление лика Царя».

После этого все пели еще один гимн, на этот раз в честь пророка Илии, с вопросом к нему: «Скоро ли придет к нам Мессия, Сын Давидов?»

Друзья собирались, чтобы попрощаться с царицей-субботой и с «Нешама Етера» – лишней душой. Мистики верят, что Бог посылает Своим верным на время субботы «добавочную душу» для соблюдения этого дня предписанным образом.

Суккот

Другим приятным временем в праздничном цикле семи еврейских праздников было соблюдение праздника кущей. В согласии с постановлением (Левит 23:42–45), каждый еврей должен был построить себе шалаш для проведения в нем одной недели. Делалось это в память о странствовании израильтян по пустыне после их избавления из Египта.

Леон с большим удовольствием присоединялся к отцу. Шалаш был красиво украшен и служил приятной переменой в обычном течении жизни. Последний день этого праздника – «Симхат Тора» – посвящался прославлению Божьего Закона и был действительно радостным днем для стариков и молодых. Старики радовались, что могли весь год отмечать субботы и читать отрывки из Закона, а когда заканчивалось чтение последнего отрывка, они могли свернуть свиток обратно к началу, к книге Бытия, чтобы потом снова начинать читать святой Закон.

Праздник всегда отмечался торжественным шествием в синагоги, где свитки Закона вынимали из ковчегов и несли над толпой у всех на виду. Присутствующие, от мало до велика, считали честью нести свиток Торы, а мальчики несли хоругви и транспаранты с горящими свечами на древках. Молитвы произносили нараспев, буквально разыгрывая сцену, когда царь Давид принес ковчег завета домой и танцевал от радости перед ним (1 Пар. 16:28–29). Этот праздник резко отличался от предыдущих, серьезных и торжественных, сопровождавшихся плачем и постом, – Нового года и Дня искупления.

Пасха

Более всех других праздничных дней Леон любил пасхальную неделю, полную радостного волнения, когда все в доме переворачивалось вверх дном для тщательной уборки и церемониального омовения. К 14-му числу месяца Нисана дом нужно было очистить от присутствия даже самых мелких крошек квасного хлеба, после чего в течение семи дней в доме мог оставаться только пресный хлеб (Исх. 12:19–20).

Во время праздника вся семья должна была надевать новую одежду и обувь, все в доме, включая пищу и посуду, было необычным. Из тщательно отобранной пшеничной муки, только на воде и без соли, евреи пекли пресный хлеб мацот (мацу). Пшеница для этой муки, от дня ее уборки с полей и в течение всего процесса помола, охранялась от всяких примесей. Даже вода для теста была необычной, родниковой, и тоже тщательно охранялась от всяких загрязнений. Любая, даже микроскопическая примесь оскверняла чистоту продукта. Мацот пекли в специальных печах или пекарнях, где обычно выпекали сдобный хлеб, но только после очищения этих печей раскаленным докрасна огнем.

Отец был одет в белоснежную одежду, на голове у него была вышитая или бархатная ермолка. На столе перед ним стояла особая, пасхальная трехэтажная тарелка с тремя лепешками пресной мацы – Мацот Шмура, испеченными мужчинами-хасидами, строго соблюдавшими все приготовления. Их покрывали чистыми салфетками. На отдельное блюдо клали другие пять символов: баранью косточку, крутое яйцо, горькие травы (хрен), петрушку и харозет – смесь из раскрошенного миндаля и других орехов с вином, чтобы было похоже на мокрую глину. Мисочка с соленой водой ставилась в центре этого блюда или перед ним. Все эти символы служили напоминанием о пережитом Израилем в Египте, включая ночь поспешного и чудесного избавления и перехода через соленые воды Чермного моря.

Причина, почему евреи сегодня не едят пасхального ягненка, как это было когда-то в Египте, но ставят на стол его символ (голенную косточку), кроется в повелении: «И заколай Пасху Господу, Богу твоему, из мелкого и крупного скота на месте, которое изберет Господь, чтобы пребывало там имя Его… Не можешь ты заколать Пасху в котором-нибудь из жилищ твоих, которые Господь, Бог твой, даст тебе; но только на том месте, которое изберет Господь, Бог твой, чтобы пребывало там имя Его, заколай Пасху вечером при захождении солнца, в то самое время, в которое ты вышел из Египта…» (Втор. 16:2, 5–6). Поэтому голенная (от слова голень) косточка – это только напоминание, символ Пасхального Агнца. Также яйцо – символ «Корбан Хагига», обычного праздничного приношения, приносить которое вне святилища тоже было запрещено Богом. Эти два памятных символа служат только напоминанием и не едят, как всё другое.

Во время седера (пасхального ужина) Леон должен был задать своему отцу четыре вопроса. Хотя обычно еврейским детям не разрешалось задавать вопросы, для данного случая делалось исключение. «И когда скажут вам дети ваши: что это за служение? скажите: это пасхальная жертва Господу, Который прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, когда поражал Египтян, и домы наши избавил» (Исх. 12:26–27). В ответ на эти четыре вопроса, которые относились ко всему празднику Пасхи и связанным с ним процедурам, отец читал историю о чудесном избавлении израильского народа и его исходе из страны рабства, из Египта. Леону хотелось услышать всю историю из Слова Божьего, но раввины предписывали рассказывать ее с большими подробностями, что было весьма утомительно для маленького мальчика, который был к тому времени голодным и сонным. Но выхода не было, и ему снова и снова приходилось выслушивать все до конца, пока маме, наконец, разрешали подавать праздничный ужин.

Одна процедура пасхального вечера всегда пугала Леона. В определенный момент отец вдруг открывал двери, и все поворачивали головы в ожидании появления пророка Илии, для которого в центре праздничного стола был приготовлен бокал вина. Это была самая многозначительная и торжественная часть пасхального ужина. Будучи ребенком, Леон не вполне понимал значение этого необыкновенного вечера, но, повзрослев, он понял символику пасхального ужина. В частности, открытые для пророка Илии двери указывали на пришествие Избавителя Израиля – Мессии. Он запомнил слова отца о том, что это особенная ночь: «Это – ночь бдения Господу за изведение их из земли Египетской; эта самая ночь – бдение Господу у всех сынов Израилевых в роды их» (Исх. 12:42).

Леон дорожил еврейской традицией, согласно которой по сей день в определенный момент пасхального ужина все ожидают появления Илии, вечно живого пророка, предвестника Мессии. По сей день в его честь принято наполнять вином специальный кубок – кубок Илии, украшенный резьбой, изображающей разные сцены из его жизни, как, например, случай, когда он воскресил сына вдовы, бесстрашно обличил царя Ахава (3 Цар. 17:22; 18:17 и далее). Предание гласит: пока бокал наполнен, двери открываются без страха, чтобы впустить пророка искупления. И не это ли ночь ожидания Господа?

Страх перед крестом

Леон, еврейский мальчик, рос в постоянном страхе перед крестом. Он избегал любых контактов с христианами. Так называемые «христиане» из его окружения не влияли на него положительно и ничем не привлекали к себе. Как правило, жившие вокруг Леона неевреи были враждебно настроены против евреев. Нееврейские мальчики при встречах толкали и били еврейских детей. Из выходившего на улицу окна родительского дома Леон видел огромное распятие, которое для него было символом страха и трепета. В воскресные и праздничные дни, когда крестьяне из окрестных деревень приходили в город, они сперва собирались вокруг распятия на перекрестке, кланяясь и молясь перед ним нараспев, и горе было тому еврею, который попадался на их пути в это время.

Не раз бывало, что по дороге домой из школы Леону приходилось терпеть нападки какого-нибудь «христианина», молившегося у распятия. После нескольких таких нападений он обратился со своим детским горем к родителям, но получил от них такой ответ: «Дитя, мы ничего не можем сделать. Мы – евреи в изгнании и находимся в руках необрезанных. Язычники всегда преследовали евреев, потому что мы другие и верим в живого Бога». И тогда родители рассказали Леону о крестоносцах, о гонениях и мученичестве, и об ужасной лжи, возводимой на евреев христианами, вроде того, что «на свою Пасху евреи примешивают в мацу кровь христиан» или «ловят нееврейских детей для жертвоприношений». В результате этих злостных слухов многие евреи гибли в погромах именно во время празднования христианской Пасхи.

Сердечко Леона ныло от страха и боли от этих рассказов, потому что он знал, что пасхальный хлеб приготовляли со щепетильной заботой именно о чистоте ингредиентов теста. Он знал о том, каким строгим был закон в отношении употребления в пищу любого вида крови (Левит 7:26–37; 17:10–14). Когда Леон спросил: «За что же другие народы так преследуют евреев?», – он так и не получил ответа, но родители предупредили его, чтобы он держался подальше от распятия у дороги и вообще от христиан.

Детская шалость

Уроки, которым Леон был так прилежно посвящен, утомляли мальчика. Живой и подвижный, он ощущал потребность хотя бы в малой доле свободы. Монотонность сидения в душном классе иногда удручала его. Слишком мало времени оставалось для того, чтобы «подышать свободно», как говорили его соученики. Праздники тоже не были похожи на каникулы. Богослужения в синагоге с монотонными, нараспев, длинными молитвами требовали много времени. Единственным, что доставляло удовольствие, была праздничная пища, приготовленная ласковыми руками матери Леона и принимаемая в тесном семейном кругу. Но между едой и долгими службами в синагоге по субботам были еще другие религиозные праздники и занятия, вроде заучивания наизусть Псалмов, изучения «Пирке Авод»[9 - «Пирке Авод» – талмудический трактат с изречениями раввинов II–IV вв.] и Песни Песней, а также обязательного и довольно частого посещения родственников.

Однажды что-то случилось с учителем, и занятия прекратились на весь остаток дня. Вместе с другими, такими же живыми, как он, мальчиками Леон решил использовать свободное время на шалости. В числе разных игр, в которые они обычно играли, была игра, называемая «лошадиные гонки». Трое ребят взялись за руки и помчались по улице наперегонки с тремя другими ребятами, но по пути, со всего разгона, налетели на старушку, сбив ее с ног и поранив. Об этом неприятном происшествии было доложено директору школы. В острастку другим, учитель назначил суровое наказание Леону как зачинщику-проказнику. Его переодели в «гусара», закатили одежду до плеч, как солдатский мешок, а на голову надели шапку из картона. В таком виде он должен был пройти «сквозь строй», а его соученики «не щадили розги». Правда, потом и они получили свою порцию наказания.

Детство Леона не было светлым и радостным. У него совсем не оставалось времени для беззаботных игр и развлечений, свойственных нееврейским мальчикам его возраста. С самого раннего детства бремя раввинского закона легло на его тщедушные плечики. «Не радуйся, Израиль, до восторга, как другие народы…» – эти слова из книги пророка Осии (9:1) относились и к детям. Поэтому Леона воспитывали «в страхе Господнем», но не в смысле благоговения перед Ним, а именно в боязни Его.

Подготовительные занятия

Подготовительные занятия по еврейскому языку продвигались с огромной быстротой. Первый этап был пройден Леоном в рекордный срок, и он научился бегло читать по-еврейски. Он был переведен на высший курс и стал студентом Святой Торы (Пятикнижия Моисеева). Леон считался смышленым учеником, с хорошо развитыми умственными способностями, так что на этом уровне он избежал ударов учительской плетки.

Изучение Священного Писания начиналось не с первой его книги, Бытия, а с третьей книги – Левит (Тора Коханим). Сперва Леон должен был познакомился со служением священников, каким оно было когда-то во святилище. Родители радостно ожидали начала этого курса, да и сам Леон был доволен собой. В его честь был устроен домашний праздник – с приглашением друзей и преподнесением подарков за прошлые успехи. Похвала и поощрение стимулировали гордость в сердце «героя» дня и усиливали его рвение в дальнейшем состязании с мальчиками средней школы.

Теперь Леон должен был проводить в школе все часы, с самого раннего утра и до позднего вечера. Еду ему приносили или присылали прямо в школу. Для вечерних часов родители снабжали учителей свечами, которые в то время были сальными, что в общем-то было выгодно усталым мальчикам. Они всеми силами старались укоротить срок их горения. Иногда ребята подсыпали в них немного песку вокруг фитиля, и свеча начинала капать.

Учителя были особенно строги в своих требованиях к Леону в области заучивания наизусть. Зубрежке, казалось, не было конца. «Никто не знает, что может случиться с нашим народом в окружении врагов, – говорили учителя. – Нам опять могут запретить изучение священных книг, как уже не раз бывало в прошлом, так что необходимо заучивать их наизусть, чтобы Израиль не забыл Божий Закон». Воспоминания о первых годах учебы, о холодных и даже морозных днях, долгих зимних вечерах с бураном за окном на обледенелых улицах, навсегда остались в памяти Леона.