Дочки, кошки, собачки. Дневник

Репетиторство было всегда для меня горьким хлебом, но это долгие годы были мои единственные заработки.

Ещё о тех временах запомнился тот удручающий факт, что мы с Настей очень плохо питались. Во-первых, все деньги уходили на съём квартиры, а во-вторых, я совершенно не умела готовить и совершенно не хотела осваивать это дело. Настя нормально обедала на Октябрьской улице. Кроме того, у меня тогда была подруга-татарка, которая периодически звала нас в гости и с удовольствием Настю угощала. Однажды Настя пришла к моей подруге настолько голодной, что съела котлету прямо в коридоре, не раздеваясь, опустившись на пол.

Я же, как правило, говорила, что сыта, хотя это было враньём. Мне просто было как-то неудобно «играть в саранчу». Бабушка меня, конечно же, подкармливала, но мне постоянно было мало, я никогда не могла наесться досыта.

Дома же я могла запарить для ребёнка геркулес в чашке или мороженые овощи из фабричных пакетов. Нет, мне не казалось, что это было нормой, но как-то не получалось у меня по-другому.

На Новый год произошла смешная история. Мы с Настей были приглашены к татарке Кате. Все наши общие знакомые разошлись по взрослым компаниям, а мне, как всегда, некуда было девать Настю. Вот и решили – уложим Настю спать и посидим с Катей вдвоём.

Перед застольем мы немного прогулялись по Новослободской и колядовали по знакомым. Кто-то подарил мне коробку прекрасных конфет, о которых я давно мечтала: твёрдый шоколад с грильяжем, а внутри вафельная прослойка. Такие сейчас не выпускают.

Пришли к Кате, я спрятала конфеты на самое дно пакета с детскими вещами. Настю мы покормили и уложили спать в отдельной комнате – спальне Катиной мамы, которая тот Новый год справляла у родственников.

Не могу сказать, что мы с Катей много выпили за праздничным столом. Вдвоём всё же особого веселья мы не испытали, да и для веселья особого повода не было. Но проснулись мы с Катькой в час дня…

Просыпаемся, а в квартире абсолютная тишина. Там, за стенкой, в маминой комнате, где Настя, ничего не происходит. Ти-ши-на. Первое, что мы подумали: ребёнок умер, потому что так долго спать он не может физически. Мы обе ринулись в спальню.

Настя сидела на большой кровати, в одеялах и подушках, которыми мы её вчера заботливо обкладывали, чтобы она с кровати не свалилась. Абсолютно всё постельное бельё и даже обои были перемазаны шоколадом. Предприимчивый ребёнок, видимо, от скуки, добрался до заветной коробки с моими конфетками и распечатал и надкусил буквально каждую.

Меня до сих пор удивляет: как Настя поняла, что это вообще съедобно?! Как она смогла разжевать этот грильяж в шоколаде?!

Мы с Катей очень смеялись.

Волшебный сегодня день: Зоя согласилась на балконе же выпить свою порцию молока из бутылочки и опять заснула. Поэтому – я продолжаю.

Когда Насте было почти два года, в нашей квартире появился Колька. Он отнёсся к Насте как старший брат, с удовольствием играл с ней, не брезговал вытереть ей попу. Меня немного смущало, что он младше меня на целых семь лет, но без него в нашей квартире на 12-ом этаже становилось уже скучновато. Кроме того, у нас стало появляться яблочное повидло, дешёвая варёная колбаса, пельмени и даже оладьи в моём исполнении, которые вечно подгорали – слишком уж тонкими были мои сковородки. Мясо готовить я так и не научилась, как-то не хватало у меня терпения поварить его ещё часок, зато стали получаться макароны. Одним словом: появилось какое-то подобие семьи.

Летом Настя жила на даче у бабушки с дедушкой. Нам её очень не хватало, но летом у меня не было уроков и не было никаких заработков. Нам просто не на что было бы кормить ребёнка. Мы же с Колькой ели вечные пельмени («Тураковские», как сейчас помню) и курили самые дешёвые сигареты – «Пегас». А как-то вообще несколько дней подряд ели одни грибы – бабушка дала нам несколько банок отварных опят, которые дед обожал собирать. Опята были фантастические, но в таком количестве нас они уже не радовали.

Одна из наших лоджий была настолько широка, что мы вытащили туда старый хозяйский диван и спали в жаркие летние ночи под открытым небом. Утром мы просыпались под любопытным взглядом нашей пожилой соседки, которая сообщала нам с соседнего балкона всегда одно и то же:

– Котик ваш опять ко мне приходил по парапету, я его покормила, не волнуйтесь.

Был у нас тогда замечательный серый кот Чижевский.

А потом грянул август 1998-ого года – кризис. Я потеряла почти всех своих учеников: у родителей просто не было лишних денег, чтобы платить за дополнительное обучение детей. Квартиру на Стрелецкой больше снимать мы не могли. Николай предложил переехать на Юго-Западную, поближе к его маме, которая могла бы нам как-то помогать… обедами.

Мы сняли дурацкую недорогую квартиру на улице Бакулева, в соседнем доме от его мамы. Квартира была совершенно заставлена мебелью, которая страшно мешала, но под окнами начинался Тропарёвский лесопарк, куда можно было уходить на весь день, валяться на пледе в высокой траве, купаться и загорать. Миусского кладбища под окнами больше не было.

Кое-какие ученики у меня всё же нашлись. Вместе с пенсией по потере кормильца и минимальной помощью Колиной мамы мы прожили на Бакулева ещё год.

Я научилась делать пироги с зеленью и яблочные конвертики (я их так называла) из какого-то очень простого теста, в котором присутствовало большое количество обычного подсолнечного масла. Пироги выручали, они были весьма сытные. Вместо конфет я варила цукаты из арбузных корок по рецепту Колиной бабушки Веры. Ну а мясо у нас ела только, кажется, наша овчарка.

Как-то мы уложили днём Настю спать и пошли с Колькой вдвоём в парк выгуливать нашу старушку-овчарку. Приходим через час: вся квартира вверх дном, Настя на своей кровати отсутствует. Зато на нашем диване навалена гора из подушек, одеял и даже одежды. Под этой горой – наша Настя.

– Настя, что случилось?! – кидаемся мы к ребёнку.

– Муха, – шёпотом отвечает девочка.

Настя вообще не переносила насекомых. А тут ещё и родителей рядом не оказалось.

В октябре Колька уговорил меня переехать к его маме в большую комнату – денег стало катастрофически не хватать.

– Временно, – сказал он.

И вот это «временно» продолжается уже два года. И окончания пытки не видать.

Зоя начинает просыпаться, поэтому последняя фраза на сегодня: до рождения Зои свекровь относилась ко мне как к родной дочери. Более того – и она мне стала ближе моей собственной матери. Потом что-то сломалось, и это счастье закончилось. И становится всё только хуже и хуже. Мне кажется, когда свекрови нет в квартире, мне дышится легче. Бессовестная я, наверное: это же её квартира. Но моя семья – это Коля и девочки, а свекровь – это… свекровь. Но говорить открыто я с ней об этом не буду – уезжать с Юго-Западной с двумя детьми мне некуда. И вообще, что я ей скажу:

– Почему Вы стали плохо ко мне относиться? Почему больше не любите?

4 октября

Ещё одна история про Настю и для Насти.

Весь прошлый учебный год я работала в школе преподавателем географии и москвоведения. Настя была отдана в детский сад и этому позорному событию будет у меня посвящена отдельная глава (простит ли она нас когда-нибудь за это?). И моя работа в школе и Настин сад изначально были необходимостью: надо было работать и зарабатывать, а моя старенькая бабушка, которая раньше охотно соглашалась брать Настю на полдня, была теперь от нас очень далеко. Возить же ребёнка к ней на метро каждое утро было бы бредом.

Когда я устраивалась на работу в школу, я, прошу прощения, предполагала кое-какую зарплату, которая сможет пополнить семейный бюджет. Но те первые гроши, которые я получила, заставили меня буквально разрыдаться в кабинете у нашей директрисы.

Мне тогда как раз хотелось купить на первую зарплату осенние сапоги для Насти. Выходило, что на аванс я смогу купить один сапог (из самых дешёвых), а на основную часть зарплаты, через пару недель – второй.

Всё это было жутко унизительно, учитывая с какой любовью и самоотдачей я вела каждый день все мои уроки и как старалась стать действительно хорошим учителем. Я обожала школу, я обожала свою работу, но работать фактически «за спасибо»…

Тем не менее, я решила дотянуть до конца учебного года, а потом поискать другое место. Настроение было отвратительное: усталость, обида за себя, неудовлетворённость.

Хорошо ещё, что я не отказалась от пенсии по потере кормильца (как на этом настаивала директор школы): она оказалась существенно выше моей школьной «зарплаты» и позволяла покупать необходимую обувь и одежду для Насти целиком, а не по частям.

Как-то у меня выдался методический день. Это означало, что на работу ехать не надо, а надо выспаться и засесть за подготовку к завтрашним урокам. Но как тут выспишься, если рано утром Настю надо отводить в садик? Я попросила накануне свекровь: она тогда тоже работала в школе, другой, сад у неё был чётко по пути. Но та заявила:

– Ваш ребёнок – вы и отводите.

Свекровь вообще по-разному относилась к Насте. Но, мне кажется, наша Настасья чаще бесила Татьяну Николаевну просто своим присутствием в квартире, хотя никогда никаких особых хулиганств за девочкой не числилось. Ну не любила она маленькую Настю и всё тут! Вообще жизнь с чужим ребёнком не каждому даётся легко и радостно, а тут ещё и в сад просят его отвести.

Короче говоря, я решила вообще не отводить никуда Настю и хорошенько выспаться вместе с ней. Так и сделали.

К полудню собрались в магазин за продуктами к обеду.

Чтобы не заставлять ребёнка стоять со мной в очереди, я оставила её на большой детской площадке около магазина. У нас был более-менее закрытый микрорайон, в каком-то смысле оторванный от всей Москвы, не проходной двор. Многие дети гуляли самостоятельно уже лет с пяти. Тем более, на тот момент на площадке Настя была не единственная.

Я отсутствовала не более пятнадцати минут. Подхожу к площадке: Насти нет, вообще никого из детей нет. Я, конечно, заглянула во все детские игровые домики, залезла подо все горки, посидела на скамейке минут десять: вдруг она с ребятами отошла куда-то и сейчас вернётся…

Тишина!

Нет Насти.

Опрашивать прохожих мне показалось глупо. Да и прохожих-то особо не было: в тот ноябрьский день ветер всех разогнал по домам. И я решила: сейчас я вернусь домой, спокойно приму ванну, выпью в тишине чаю с бутербродом, прилягу, может быть, на диван, а потом пойду в наше отделение милиции заявлять, что у меня дочка пропала. И вот только эти мысли были у меня в голове, только эти! Ни малейшей паники, никаких слёз, волосы на себе никто не рвал.

И тут я поняла, что причина моего спокойствия и полного равнодушия к ситуации кроется в моей постоянной усталости того дурацкого учебного года.