Проверочное слово
Вера Анатольевна Павлова
Проверочное слово
Коле
© Павлова В., 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *По моему хотенью
Слово, слово, что там, в начале?Раскладушка, на которой меня зачалипо пьяни, по неопытности, по распределенью,по любви, по кайфу, по моему хотенью.В общежитии. В Норильске. Родители отправились туда сразу после свадьбы. Трудно придумать более неподходящее место для свадебного путешествия, более неудобное брачное ложе. Одна узкая раскладушка на двоих. Продавленный брезент. Ржавые скрипучие пружины.
Эпос, лирика, драма.Если б могла узнать я,кончила ли мамав час моего зачатья,от соседей в подушкуспрятала ль стон благодарныйв Норильске, на раскладушке,брачной ночью полярной?Однажды (мы сидели втроем на кухне и попивали кто что) я набралась смелости и задала им этот жизненно важный вопрос.
Папа, на посошок?Мама, ещё чаю?Вам было хорошо,когда вы меня зачалив царстве подземного льда,в царстве полночного полдня?Мама ответила: да.Папа ответил: не помню.Они жили в Норильске около года. Были очень счастливы. Счастливы, в Норильске? Я побывала там несколько лет назад. Несадящееся солнце освещало чёрные сугробы и ржавые железные деревья с лампочками вместо листьев. Больше никакой растительности там нет. Птиц тоже нет. Только люди могут там выжить. Но когда ветер дует со стороны фабрики, школы закрываются и жителям рекомендуется не выходить из домов. На этой фабрике и работали папа с мамой. Большая часть работников – зэки. Один из них спас жизнь нам обеим. Mама шла с работы, поднялась снежная буря, мама сбилась с пути и уже теряла сознание, когда чья-то рука схватила её за воротник и впихнула в непонятно откуда взявшийся в этом снежном аду автобус.
Общежитие существует до сих пор. На улице Ленина. Я пошла взглянуть на него. Серый обшарпанный дом. Вот тут, подумала я, самая большая клетка женского тела встретилась с самой маленькой мужского, и пару секунд я состояла из двух клеток. Я посмотрела на часы. И поняла, что они остановились. Как вовремя, как пафосно кончилась батарейка, восхитилась я. Но всё оказалось ещё пафосней: через час, в гостинице, часы пошли опять. Идут до сих пор.
Вздох – и семя стало бременем.Я была зачата летом.Вечность – разница во временимежду тем и этим светом.Штучку для завода вытяни,стрелки переставь неловко.Что у нас в порту прибытия?Май. Измайлово. Хрущёвка.Мама, мастер ОТК, ворочала раскалённые металлические чурки до восьмого месяца беременности. Рожать полетела в Москву.
Зачатая за полярным кругом,выношенная полярной ночьюназло черным вьюгам,рвущим дыханье в клочья,я родилась в столице,не к славе ее вожделея,но чтобы на свет появитьсятам, где немного светлее.Вот было бы хорошо родиться в самолёте! Хотя – нет, не успела бы: мама промучилась со мной больше суток. «Девочка, – сказала акушерка, – И такая хорошая!» И дежурная регистратуры сказала папе, ошалевшему от круглосуточного патрулирования Двадцатого роддома: «Никольская? Родила. Живую девочку».
Где она, та раскладушка? Как можно спать на одной раскладушке вдвоём? К тому же с беременной женой? Мама говорит, что спалось им отлично. Я ей верю. Мне тоже лучше всего спалось на раскладушках. В палаточном лагере детства. В дачном домике молодости. В нынешних мечтах о покое.
спать на раскладушкепод открытым небомпод цветущей липойпод цветастым пледомпод раскрытой книгойпод крылом закатапод полой у летапод присмотром садаОглушительно светел,ослепительно тихмайский солнечный вечерв царстве лип золотых.Зелен, жёлт, фиолетовшёлк ресниц на просвет.Детский хор первоцветов.Книга. Велосипед.Полновесная весна.Сквозняком соблазнена,ветреница-занавескавыскользнула из окна.коленные чашечкиромашковый чайау сила тяжестинепуганый райсимфония зрениядыхания мёдгадаю увереначто к сердцу прижмётНа холме, над синей пущейбеззаботно, безмятежнопод черёмухой цветущейели первую черешню.Облака на неба склонеоперное оперенье…Покормить тебя с ладонипятипалою сиренью?простым карандашомсовсем простымзабор колодец домзвезду над нимпростейшим проще нетдым над трубойв окошке желтый светхочу домойЭстафета цветения
Зачатая в августе, я родилась в мае. В Измайлово. На улице Верхней Первомайской. И была отвезена в коляске на угол 13-й Парковой и Сиреневого бульвара. Сирень цвела. Помимо родины в пространстве есть у человека родина во времени. Моя родина – май.
Черёмухой вскипай,склоняйся над коляской,мой самый первый майна Верхней Первомайской.Глазей, моя весна,кисейно-невесома,на небо из окнаДвадцатого роддома.Май в Москве – лучшее время, Москва в мае – лучшее место на свете. Эстафета цветения: черёмуха-сирень-липа-жасмин-клевер. Лучшие запахи на земле. Я плачу от них как от музыки. Есть ещё ландыши в Измайловском парке. Их запах даёт ясное представление о рае.
День рождения: белые гольфы вместо бежевых простых колготок, первый раз в этом году. Игра в классики с подругами. Отсвет заката в свежевымытых открытых окнах.
Под окном – берёза. Она была посажена папой в честь рождения моего брата Серёжи. В мою честь папа посадил рябину. Берёза и сейчас жива-здорова, на голову переросла нашу пятиэтажку. Рябины уже нет. Она многое вынесла. Палисадник (заборчик, цветы, кустики плодово-ягодные) превратился в парковку, даже трава перестала расти, а она всё стояла, всё цвела. В год, когда неизлечимо заболел Стив, я заметила, что она двойная. Заметила потому, что одна её половинка засохла. В год смерти папы засохла и вторая. Теперь её выкорчевали. И следа не осталось. На папиной родине, в Вологодской области, был обычай: в день рождения ребёнка сажать столько деревьев, сколько нужно для постройки дома. Думал ли папа об этом, сажая мою рябину? Да и что из неё сделаешь, тоненькой такой? Её и на домовину не хватило бы.
Двор моего детства. Такой зелёный, что из окна не был виден дом напротив. Такой многодетный, что воскресенья не хватало, чтобы переиграть во все игры.
Коляску с ребёнком можно было спокойно оставить под окном. А вот велосипед – ни на одну минуту! До сих пор перед глазами: смотрю в окно кухни и вижу, как взрослый мужик садится на мой новенький подростковый дамский велосипед и не спеша уезжает. Два велосипеда угнали у меня в детстве. Две мои дочки выросли под окном. Где вы, мои велосипеды? Что осталось от моего двора?
Тенистый двор,где до сих порсушат бельё под окнами,восточный ковёрна школьный заборкидают и громоподобнымиударами оглашают Москву,из форточек рвутся мелодии,и я полвека соседей зовуТётьнадей и Дядьволодею.Тётьнадя, Тётьмаша, Тётьлюда живы, Дядьвали и Дядьволоди уже нет. Бельё под окном сушит только Тётьнадя. Ковры больше никто не выбивает. Исчезли лавочки у подъездов и детская площадка. Играющих детей не видно даже по воскресеньям. Зато стало очень много дворников. Они даже подрезают траву – там, где она ещё осталась. А черёмуха, сирень, липа, жасмин, клевер? Цветут.
Мой горе-город, благодарствуюза то, что детство не мертво,пускай который год кадаврствуюв мертвецких твоего метро,но вверх бегу по эскалатору,но выхожу из-под землив Измайлово – и дух захватываетот запаха цветущей ли —Рифмованною прозойв анналы занесу,как я целуюсь с розой,пью из неё росу,рассвета мёд и млеко.Цимбалами цикадприветствуй пчеловека,благоуханный сад!Вести с полей – ромашкив банке из-под огурцов.Вышивка на рубашке.Проездом в стране отцоввечности современникулыбчив, белоголов.Незабудки, бессмертник —благие вести с лугов.Временные жителикомнатной страны,громкоговорителитишины,рады, что налили имводу, стоя спят.Что им снится, лилиям?Аромат.Простояли ровно сутки —зря я их сгубила, бедных! —и завяли незабудки,и осыпался бессмертник.Угловатых, непутёвых,вас жалею. Но не вы ливиноваты, что садовыхмне милее полевые?Солнечных и лунных зайчиков, кто воспел их,солнца жёлтых одуванчиков, луны белых?Выцветают – дай бог памяти! — ласки, шутки.Почему так быстро вянете, незабудки?Синий водоём.Тёплая вода.Как мы тут живём?Раз и навсегда.Липы. Тополя.Птичье айлавью.Только ты и я,как тогда, в раю.первоцветами пасха-веснаразверзает земли ложеснаи поляна озелененаи вселенная населенапрорастут ли гробов семенапоцелуям даю именаизучаю излучины снас лучезарными разлученаКак река сверкает!Как стрекочет луг!Папа надуваетспасательный круг.Утро в детстве раннем.Вот так и живу —папиным дыханьемдержась на плаву.Не отвлекайся, вспомни,как это началосьтам, где сплетаются корнисосен, слов и волос,снов и воспоминаний,радостей и неудач?Давнее лето. Дальнийберег. Уплывающий мяч.смешливы плакучие ивыулыбчивы рыбки в прудусмородина яблоки сливыв кроваво-зелёном садудо косточек солнцем прогретыи с каждым летом яснейчто там у истоков Летыи ягодней и грибнейисцарапанных ногхрупкие тростинкииз ромашек венокбусы из кувшинкилес река наготас бронзовым отливомэто яа не тав зеркале глумливомПовитуха стрекоз
Мне пять лет. Я стою в резиновых сапогах на берегу Москвы-реки и наблюдаю за личинками стрекоз. Они сидят на камышах как приклеенные, похожие на маленькие черепа. Жду. Ничего не происходит. Вижу: один из черепов даёт трещину. Беру личинку, осторожно расширяю трещину, расшелушиваю, снимаю скорлупки. У меня на ладони оказывается мятый, мокрый, жалкий стрекозлёнок. Дую на него. Подставляю солнцу на просушку. Расправляю ему крылышки. Жду. Крылышки распрямляются, дрожат, дёргаются, и мой стрекозлёнок неуверенно и криво улетает. Повитуха стрекоз, я счастлива и горда. До сих пор.
«Дайте Тютчеву стрекóзу»? Нет, Осип Эмильевич, дайте её мне! Хотя – уже дали. Неведомая читательница попросила почтовый адрес: «У меня есть кое-что, я увидела это в магазине и поняла, что не могу не подарить это вам». Вскоре пришла посылка: серебряная стрекоза с янтарными крыльями. Ношу как орден.
Ласточки. Воро́ны. Коршуны.Родниковый синий воздух.Не прополото. Не кошено.В лопухах великорослыхкораблекрушенье трактора.И сидят немного косошлемы первых авиаторовна коричневых стрекозах.Таких, коричневых, мы называли в детстве пиратами. Научных имён мы не знали. Ни одного для ста пятидесяти видов, обитающих в России. Немудрено: они в основном латинские. Всего несколько русских. Зато каких! Блестящая красотка. Красотка-девушка. Стрелка красивая. Дозорщик-император – не наш ли пират? Или наш пират – кордулегастер кольчатый?
обгорелой кожи катышкиу соска засос москитаодеянье Евы-матушкисловно на меня пошитомуравей залезет на спинустрекоза на копчик сядетзапасаю лето на зимузнаю всё равно не хватитКак я люблю стрекоз! И они платят мне взаимностью. Стоит летом лечь в траву, сразу слетаются, садятся на голое плечо, на страницу блокнота, на кончик шариковой ручки, выводящей в блокноте:
Обонянью – медоносы,осязанью – травы.Любодействуют стрекозына груди – на правой.Не раздета – не одета,Афродита, Ева,я – твоя должница, лето.О – уже на левой.Лежу у реки, подглядываю, как любятся стрекозы. Они любятся в полете, так самозабвенно, что падают в реку. Их крылья намокают, тяжелеют. Ромео и Джульетта, думаю я. Но тут стрекозёл, использовав свою подружку как взлётную площадку, отталкивается от неё и улетает. А она (красотка-девушка?), еще с минуту поборовшись, затихает и отдаётся течению. Ещё о стрекозлах, из Википедии: «Вторичный копулятивный аппарат самцов высоко специализирован и не имеет аналогов среди насекомых – удаляет сперму предшественника перед тем, как оставить собственную». Как я не люблю стрекозлов! Нет, всё равно люблю.
Где они, стрекозы, которым я помогла родиться? В раю, конечно! Там, где рыбачат дедушка, Стивушка и папа, читает книжку Миша, хлопочет по хозяйству бабушка и бегает с сачком моя младшая сестра, так и не научившаяся ходить.
Земляничными тропинкамиотведи меня туда,где на семь персон кувшинкамисервирован стол пруда.Там стрекозы и подлещики,там – спасибо, добрый сон! —навсегда живые, плещутсяшесть возлюбленных персон.В лубочные времена,в начале книжного поприщаАдам давал имена,а Ева – нежные прозвища.Ему – ветвленье корней,могучих, крепких, решительных.Цветенье суффиксов – ей.Ласкательных. Уменьшительных.Жили в раю, зная —не избежать изгнанья.Не избежали. Знаем,что называть раем,что вспоминать с улыбкой,залюбовавшись ошибкой,детский дневник листая,яблоко доедая.проповедую птицам они смеютсяпроповедую рыбам они плачутивам озеру бабочкам рукоплещутоблакам проповедую благоухаюттьмою обведеноптицами залатанозолотое руноо́блака закатногоколокольный покойзаслужила чем егоправо жить под полойсвета невечернегоВ царстве кукушек, стрекоз,ив, приключенческих книгсамозабвенно, взасосв губы целую родник.Свеж поцелуй родника,неженки, говоруна,и отражает реканебо до самого дна.Брызгаясь, барахтаясьна речной мели,землянике кланяясьв пояс, до земли,с точки зренья клевераглядя на звезду,до высокомерияя не снизойду.Полистаем лесопись,почитаем лугопись,расшифруем рекопись —лягушачью кругопись,прибрежную глинопись,облаков каракули…Наконец-то вырвались.Целый день не плакали.Мёртвым – корни, вечным – кроны,мне – берёзовый лесок,синий ветер, шум зелёный,белый свет, прозрачный сок,грамотность берестяная,шёлковых стволов штрихкод,черновой набросок рая,горстка букв, щепотка нот.Там лес и дом, и курочки рябые,там золото вечернего крыльца,там голуби жемчужно-голубыепрогули-гули-гуливаются,там остаётся непочатой книга,там на границе памяти и снау дедушки и бабушки черникарастёт в ногах. А в головах – сосна.сосны органныенад вечерней рекойпесни гортанныена скамье жестянойлёгкого яликаколыбельный покойс долькой райского яблоказа щекойУнизительная бедность,ты – воздушное плавсредство?Унаследовав бесследность,приумножили наследстводед Матвей и баба Аня(смутно помню только деда),он – гребя, она – табаняпо теченью, против света.Чудо, чудо, чудо!Смастерила сынаудалому удухрабрая вагина.Куплен крестик медныймаленькому принцуставшими бессмертнейлет на двадцать-тридцать.Пыльца – тычинок песенка,дыхание цветка.Верёвочная лесенкацепочки ДНКс балкона опускается.Соавтор серенад,садовник улыбается.Благоухает сад.Лесенка-чудесенка
На четверть еврейка,на половину музыкантша,на три четверти – твоя половина,на все сто – кто?Этот стишок я написала полжизни назад. Жизнь внесла свои коррективы: любимая подруга подарила мне тест ДНК на этнический состав. Имя подруги – Ева. Символичней некуда, правда? Я провела одной ватной палочкой по внутренней стороне левой щеки, второй – по внутренней стороне правой, запечатала образцы в конверт и отнесла на почту. Ожидание ответа длилось два месяца.
Вижу, как в кино: человек в белом халате склонился над микроскопом… Крупно: винтовая лесенка ДНК. Дезоксирибонуклеиновая кислота. Хорошее упражнение для развития дикции. Четыре буквы – A, C, G, T. Из них и слова-то толком не сложить. А вот ведь – весь мир ими написан. В каждой моей клетке вьётся эта верёвочная лесенка. Как, ну как вместить это знание?
Нет, мне тело не мало – велико.Мне до тела моего далеко.Тело, тело, как ты терпишь меня?Все, что сделано, такая фигняпо сравненью с расщепленьем белка,по сравненью с ХТК ДНК!Кто сбросил мне эту верёвочную лесенку? Праматерь Ева. Кто по ней миллионы лет карабкался? Сейчас узнаем: человек в белом халате прислал мне результаты теста.
48 % – восточные европейцы (братья-славяне), 20 % – евреи-ашкенази (ну и что теперь делать со старым стишком, который ошибся на целых 5 процентов?), 14 % – финны (оповестила об этом подругу-финку, и она тотчас ответила мне по-фински, поздравила, наверное), 12 % – прибалты, 4 % – балканцы, 1 %, сразу ставший моим любимым и вызвавший наибольший патриотизм, – нигерийцы. Я люблю тебя, мой прапрапрапрапрапрапрадедушка, скачущий в набедренной повязке с бубном вокруг костра!
Помимо рецепта коктейля в письме был список моих возможных трёх-пятиюродных братьев и сестёр. Две с половиной тысячи имён. Это только среди людей, уже поцеловавшихся с ватной палочкой! Имя, открывавшее список, заставило присвистнуть: Филипп Рот. Тот самый Рот? Письмо сообщало примерный возраст кузена и имя жены – Клер. И то и другое подходило. Тут бы и начать гордиться родством. Но я решила всё-таки написать кузену (программа даёт адреса новообретённых родственников). Кузен ответил: «Да, я писатель, правда, пожиже автора «Портного», – пишу книги по менеджменту. Но письма и звонки Тому Самому Роту получаю частенько». Рот да не тот! А я уже начала читать «По наследству» Того Cамого Рота. И такое почувствовала родство! Видимо, не всё известно людям в белых халатах. Видимо, цепочки букв, которые пишем мы, тоже обладают способностью свиваться в лесенки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: