Тень Логоса

? Решил проверить, не наврала ли ты про экзамен, чтобы меня отшить.

? Нет, я честно подвергалась харассменту в виде домогательств со стороны преподавателя все 13 часов, – отвечаю я весело, но парень хмурится.

? Красивый препод? – спрашивает он и больно хватает меня за запястье. От счастья хочется плакать.

? Если только ты любишь гнилые яблоки, – мое лицо счастливо жмётся в боли.

? А я похож на гнилое яблоко?

? Ты похож на того, над чьим хером смеялись в школе, – он улыбнулся так, что мне захотелось ударить себя по лицу.

? Хочу контролировать тебя постоянно. Выходи за меня.

? Пиздец.

Очереди, очереди, очереди. Дипломы, творожистые рты. Фен в пакетиках, вино в мешках щёк. Синяки от костяшек мужа. Я не спала пару лет, и вот – получила последний 47 диплом. Устроилась вставляльщиком трубочек в стаканчики с колой в Макдональдс. Казалось бы, жизнь удалась. Мои глаза были вечно полуприкрыты от синих отеков. После 20-часовой смены меня ждал пьяный муж с отходняками от фена и прочей дури. Мне стукнуло 46, я молода и полна сил. Но тень Логоса появилась снова, нависла надо мной чёрным зонтом в ясный день.

Я шла с работы домой в облаке мужского одеколона (скучный секс в подсобке с молодым стажером ради игры на чувствах мужа). Женское счастье – нехитрое дело. Сегодня я вставила 1489 трубочек в стаканчики, это мой новый рекорд. Мои указательные и большие пальцы образуют дыру между подушечками, когда я свожу их вместе.

Мой бармен сидит в прихожей и ножом ковыряет заусенцы на левой руке. Срезает длинный кусок кожи и кладёт над губой (у него плохо растут усы, в отличие от его отца). Я захожу и сажусь ему на колени, подставляя шею, пахнущую другим мужчиной. Он запускает свою большую руку мне в волосы, сжимая их в кулаке, а второй – подносит нож к моему левому соску. Я в приятном возбуждении семейной сцены. Но тут мой бармен роняет нож (он звенит по кафелю холодным лезвием) и крепко сжимает меня в объятиях. Слышу тихий плач, и горячие слёзы заливают мне надключичные ямки. Мне становится не по себе, я засаливаюсь в его слезах и тромбуюсь в петле рук.

? Я так больше не могу, – всхлипывает он и кладёт тёплую соплю мне на ухо.

? Я не понимаю… – а я ведь и правда не понимаю.

? Милая, дорогая, хорошая, лучшая, моя… – он начал осыпать меня поцелуями, такими нежными, что меня начало тошнить.

? Зачем ты так со мной? Что я сделала?

? Я не могу больше притворяться. Меня достало играть этого маскулинного мужлана. Я не люблю пить. Я не люблю тебя бить. Я не люблю курить это дерьмо. Я не люблю говорить тебе злые слова. Я не люблю изменять. Я..я..

? Что я?! – злость накрыла меня волной, начала щипать рёбра.

? Я люблю только тебя, – сказал он и обмяк в тихой капле своей слезы.

Я не выдержала и влепила ему пощечину с такой силой, что вывернула себе запястье. Мой бармен аккуратно взял мою руку и стал целовать синеватые веки в крошке слёз. Он все повторял: «люблю, люблю, люблю». А я кричала на него: «прекрати».

? Да лучше бы ты оказался геем… Изменял бы мне по субботам, помогал выбирать туфли..

? Мы все наладим, любимая. Давай попробуем без ругани, выпивки и дури? Мы все исправим.

? Да! – вдруг вскричала я, – Ну, конечно! Как я сразу не подумала об этом? Помнишь того психолога, к которому я ходила во время учебы?

? Милая, я.. – начал он неуверенно, но я его перебила.

? Она тебя исправит! Она нам поможет, – возбужденно повторяла я, хватая его опухшей ладонью за лицо.

Мой бармен грустно выдохнул и посмотрел на меня так, будто потерял все, что ему дорого в одну секунду. Его руки опустились до грядок с фиалками на первом этаже. «Ты такая красивая, когда синяки сходят, такая красивая..» – сказал он и ушёл в спальню. Я осталась в тени прихожей с засохшими озерками соли на ключицах – в тени Логаса..

Работать вставляльщицей трубочек в Макдональдсе стало невозможно. Коллеги косились на меня, шептались за спиной, обсуждали. Мой бармен стал встречать меня с работы, покупать цветы. Я со стыдом шла с ним за руку по городу, краснея, как надутая гематома.

Пришлось устроиться архитектором в фирму, строящую мосты по всей стране. Меня печатали в газетах и журналах, деньги лились рекой. Я была так несчастна. По ночам, укрывшись банкнотами, усыпанная поцелуями, я плакала, как маленькая девочка, даже не представляя, что могла себя такой когда-либо почувствовать. Все стало иметь вкус, цвета без наркоты не резали глаза, сон давал сны про трубочки и гнилые усы преподавателей. Моя жизнь стала кошмаром наяву.

Одной ночью я просто вызвала фокусника, повесила туфли из пуха одуванчиков на провода наушников, накрасила ногти желтком и вышла в окно. Я летела в радужном пузыре молча, глотая все таблетки, что нашла в заначках. Глаза закрывались, заливались розовой пеной изо рта. Что-то ударило наш пузырь, и он лопнул вместе с моим желудком на тротуар. Я разбилась пухом одуванчиков по темным лужам Логоса.

? Пиздец, – сказал кто-то, проходя мимо моей кляксы.