Дом Ведьмы. Большая уборка

Хлам никуда не исчез. Светлей не стало. В голове пронеслось туманное: «Значит, моей наследницей будешь ты», – и какая-то там муть про мои способности.

Ну, приехали…

Я что – попаданка?

Поверить в такое было сложновато.

Но на моем запястье расползался очень болючий синяк, мой нос настойчиво хотел сморщиться от невыносимой спертости воздуха в помещении и все сильнее хотел чихнуть, короче… Не верить не получалось. Надо как-то думать, как выкрутиться из этого положения. Как же мой мир? Мои вещи, наконец?

– Триш, – я пристально уставилась на своего надувшегося собеседника, – а что это за мир? И можно ли из него попасть в другие?

Крысюк обиженно дернул усами, но все-таки ответить соизволил – с видом, будто он делает мне огромное одолжение.

– Велор – центральный из четырех сопряженных миров и самый развитый в магическом плане. Вы в Велоре, леди Марьяна. И разумеется, можете попасть в любой из сопряженных миров…

Хорошая новость.

– Если у вас есть статус полноправного гражданина Велора и есть чем заплатить портальщикам любой из башен-сопряжения, – с одной стороны, у меня не было повода заподозрить Триша в коварстве, но было у меня ощущение, что он нарочно сделал паузу, чтобы я обрадовалась – и лишь после этого подсыпал перца в мою муку.

Гражданство и деньги.

Откуда бы их взять попаданке, которая в этом мире еще и часа сознательно не пробыла?

Как будто вторя этой моей мысли, мой желудок досадливо заурчал, намекая, что вчерашние тарталетки он уже переварил и не отказался бы от чего-нибудь уже сегодняшнего.

Да, на голодный желудок это все принимать как-то тяжеловато.

– А есть что-нибудь поесть, Триш? – елейным тоном поинтересовалась я. – Разве хороший дворецкий будет морить новую хозяйку голодом?

Судя по всему, крыс с высшим образованием уже сомневался, что такая темная особа, как я, действительно может оказаться хозяйкой благородного дома Бухе, но чувство долга все-таки перевесило его сомнения.

– Прошу за мной, миледи, – с достоинством провозгласил Триш, поднял наконец свою лампу и двинулся по той самой тропинке, протоптанной от входной двери до какого-то места в глубине дома.

Идти мне приходилось боком. Не то чтобы я была до ностальгии привязана к этим джинсам и толстовке, но искренне сомневалась, что в ближайшее время разживусь нормальной сменой одежды. А обстановочка в доме намекала, например, на то, что шмотку можно будет капитально разодрать, если зацепиться, скажем, вот за этот мраморный меч в маленькой ручке, торчавшей из одной из груд.

Воин оказался стойкий и держался вопреки тому, что мусор скрывал его с головой.

А вот об ту неприятную, но липкую на вид, да еще и медленно источающую мерзкую черную слизь штуковину, напоминающую жезл с круглым навершием, можно было испачкать не только кеды, но и весь дом. Стая волосатых сенбернаров с грязными лапами и десяток детей, покопавшихся в песочнице, не справились бы лучше.

Жезл благополучно сунули в какое-то ведро, явно надеясь так избежать последствий его грязных деяний, но из него уже покапывало с края…

Если бы мне до этого не сказали, что это таки дом, я бы решила, что попала прямиком на какую-то помойку, потому что кучи мусора тут были везде, и ужасающие – оползнем меня могло и с головой завалить.

При этом то тут, то там поблескивали какие-то огоньки, раздавались странные звуки…

И все же, по косвенным признакам – например, по тяжелой, огромной люстре, которую я заметила даже вопреки царящему в холле мраку, – я опознала в этом помещении ту самую приемную залу, через которую шагала к стойке портье в той гостинице из сна.

Из сна ли?

– Триш, а что это за хлам? – спросила я, когда мы все-таки преодолели холл по витиеватой траектории, огибающей особо крупные груды. – Была война, и мусор не вывозили?

Крыс неопределенно что-то буркнул, явно потерявшись с ответом, и свернул влево – тропка внезапно раздвоилась.

Вывел он меня на кухню.

Ну, когда-то это была кухня, да.

Хлам проник и сюда, он был под столом, виднелся в полураскрытых дверцах кухонных шкафчиков. Окна видно не было, оно было завешено плотным куском ткани, придавленной к стеклу и полу кучей наваленных вещей. Снова коробки, чемоданы, свертки…

И три горы грязной посуды на раковине и вокруг неё.

Красота.

Где можно расписаться, что я не так уж и жажду владеть всем этим имуществом?

Один угол кухни все-таки был разобран. На нем умещались два табурета – один поближе к окну, и на нем стоял маленький тазик и кувшин с водой, второй – у разобранного края стола. На этом пятачке ютился завернутый в пергамент каравай хлеба и стеклянная бутыль с молоком. Триш завозился в одном из шкафчиков и вытащил оттуда круг сыра, уже основательно зарезанный с одной стороны.

– Сыр я смог добыть из кладовки, миледи, и его можно есть, потому что консервирующие чары рассеиваются за пределами погреба, – пояснил дворецкий деловито, вытаскивая из ящичка нож. Серебряный. И начищенный, кстати, до блеска. Увидеть хоть какой-то чистый предмет в этом бардаке было все равно что увидеть радугу посреди пустыни.

Крыс оказался чистоплотным – он сполоснул нож из небольшого кувшинчика над тазиком, и я, чуть потупив, сообразила и попросила его полить мне на руки.

Пусть я ничего здесь не трогала, мне казалось, что грязи на мои руки налипло все равно дофига.

Чистого полотенца не нашлось. Зато нашлись в карманах бумажные платочки – боже, благослови мою запасливость.

Триш оперативно соорудил мне бутерброд и завозился у очень вычурной, старинной плиты, зажигая огонь под конфоркой с закопченным чайником.

– Так что за бардак, Триш? – откусив от бутерброда, повторила я свой вопрос. – Старая хозяйка разводила мусорных фей, и они таскали сюда весь хлам с ближайших помоек?

Крыс закашлялся и обернулся ко мне с настолько удивленной мордой, что я поняла, ткнув пальцем в небо, я таки попала в того самого пролетающего там журавля.

– Я угадала?

– Ну, – морда Триша смущенно сморщилась, – старая хозяйка не разводила никаких фей. Она сама со всем справилась. Носила мусор со всех ближайших волшебных свалок в дом. Все, что казалось ей ценным. Она была малость… Не в себе.

– Малость? – озадачилась я, обводя взглядом вольготно расположившийся вокруг трындец. – А не на всю голову, нет?

– Леди Марьяна, – крыс умоляюще воззрился на меня, – кодекс чести дворецких не позволяет порочить имя хозяев и призывает закрывать глаза на небольшие недостатки их характеров.

– Да какие уж тут небольшие, – тихонько проворчала я. – И где же она сейчас?

– Леди Улия скончалась три года назад, – траурным тоном сообщил мне крыс.

И сколько лет она до этого занималась своим “собирательством”? По ощущениям – лет десять.

– Ну что ж, мир её праху, – невесело вздохнула я, – и что, неужели не нашлось наследников, что приведут дом в порядок?

Зачем той старушке из моего сна, старой хозяйке дома – но не той, что свихнулась, я была уверена, – понадобилась вдруг я, с разбавленной кровью, или как она там сказала?