Бал Хризантем

Случилось это, как в плохом сериале.

В тот день вроде и Аннушка не разливала масло, и до льда под снегом еще жить да жить, но, как только Айседора шагнула на проезжую часть дороги, нога в разношенной туфле вдруг подвернулась, и, словно подстреленная утка, беспомощно выставив вперед руки, Дора плюхнулась на асфальт. Пока она подбирала с дороги обувь, вспыхнул зеленый, и выскочившая из-за угла машина чуть не переехала ее окончательно. Тормоза взвизгнули, но в последний момент остановили колеса в полуметре от Дориного зада.

Из авто выскочила особа женского пола с перекошенным от ярости ртом и принялась осыпать несчастную такими яркими эпитетами, что прохожие остолбенели, а сама Дора, кроме психологического шока, получила еще и лингвистический. Возможно, автоледи так бы и бросила на дороге незадачливую пешеходицу, а может и попинала ее лабутенами в воспитательных целях, но на счастье где-то совсем рядом завыла сирена. Разбираться, кто там воет, полиция или пожарная, особа не стала – подбежала к растерянной Доре, уже нацепившей на ногу предательскую туфлю, и дернула за руку, увлекая в сторону автомобиля. Дора взвыла от боли не хуже сирены.

– Что орешь?! Садись в машину! – скомандовала грубиянка и затолкала жертву ДТП в свой белоснежный джип.

Так они и познакомились, Снежана Сергеевна и Дора. Кое-как разговорились. Оказалось, что живут в одном доме и даже в одном подъезде. Только Дора уже десять лет в оставленной мужем квартире, а Снежана Сергеевна два месяца снимает трешку на пятом этаже.

Дора плохо разбиралась в жизни, в людях и в модных брендах, но определить, что они с новой знакомой – элементы разных страт, смогла на раз. Дорины – жуют скидочную колбасу и ездят в трамвае, а холеные особи вроде ее соседки предпочитают рестораны, где подают на ужин еду нездоровую, но красивую.

Вот только определить возраст Снежаны Сергеевны как ни старалась – не смогла. С виду – девушка: лицо без единой морщинки, словно свежезалитый каток. Фигура без намека на жиринку, будто ее отлили из стали. Грудь, попа, ноги – не придерешься. Не женщина – золотой Оскар. Приз. Только за что и чей – Дора пока не знала.

Снежана Сергеевна виртуозно припарковала машину между мусорным баком и спящим на картонке бомжом, открыла багажник и непринужденно нагрузила Дору пакетами с едой вроде та – прислуга со стажем. Дора покорно приняла груз и поплелась следом. Не бросить же. Хоть и тяжело, но неудобно отказать соседке, – так уж воспитана.

У самой двери ее новая знакомая остановилась и резким движением сорвала «язычок» объявления. Из-за ее плеча Дора успела прочесть: «Дорого, да мило. Профессиональное мытье окон».

А почему бы не предложить себя? Она и недорого могла вымыть, и вполне мило, но намекнуть об этом своей новой знакомой было как-то неудобно. Уже в квартире, глядя на обрывок объявления, брошенный на столик в прихожей, она, наконец, промямлила про то, что стекла хорошо натирать газетками. Сверкают – изумительно.

Снежана Сергеевна сразу все поняла, видно, профессиональным чутьем уловив флюиды неустроенности, исходившие от соседки, и уже на следующий день та намыла в ее квартире и окна, и двери, и полы. Вот только незадача: по непроницаемому лицу хозяйки угадать, довольна она работой или нет, не смог бы и профессор физиогномики! Потому чувство неопределенности слегка доставало Дору, ну да ладно. Заплатили-то щедро. Но на следующий день все прояснилось самым приятным образом. Встретив соседку в лифте, Снежана Сергеевна сходу предложила ей убирать квартиру, а позже в «Золотую иглу» устроила.

И вот теперь она здесь, в сверкающем мрамором и хрусталем холле с подлинниками каких-то неизвестных мастеров абстракционизма на стенах – в лиловой униформе сидит за высокой стойкой рецепции, вскакивая каждый раз при приближении жильца-счастливца. Но таких совсем мало. Если не сказать, что их и вовсе нет. Ходят туда-сюда пока только риелторы да бригады работяг: от улыбчивых смуглых азиатов до шумных, зверски матерящихся молдаван.

– Сколько нужно повторять! Мусор только через технический блок! – отчитывала Снежана Сергеевна группу тщедушных гастарбайтеров в заляпанных краской и пропыленных комбинезонах. Те испуганно озирались, ища то ли поддержки, то ли защиты. На помощь им пришла Дора. Подбежала и жестами показала куда нести. Рабочие что-то пролепетали на непонятном наречии и поволокли мешки по заданному курсу.

– Видимо, новенькие… – промямлила Дора в оправдание.

Холодный взгляд повелительницы элитного царства обжег презрением: «Вы здесь зачем? Вызывайте уборщицу!» Снежана Сергеевна носком туфельки чиркнула вдоль цементной дорожки и, развернувшись, звонко цокая каблуками, торопливо вышла через огромную стеклянную дверь на улицу. Дора испуганным взглядом проводила ее до авто. Уехала. Надолго ли? «Вот злыдня! Фурии и гарпии, по сравнению с ней – просто дети», – вздохнула Дора и отправилась за свою стойку.

– Что, досталось? – пузатый мужик лет пятидесяти, разглаживая двумя пальцами желтоватые усы, таращил на нее мутные глазки. Это охранник Пшёнкин. Лицо у него круглое и вечно озабоченное, будто он уже прошел в депутаты. Пшёнкин метил в органы власти, потому приходилось Доре выслушивать про то, какая тупая и продажная – нынешняя, и что нужно дать избирателям, чтобы сделать их богаче. А богаче, по мнению Пшёнкина, людей может сделать не налоговая реформа, а индивидуальные вентили на каждой батарее. Он уже и предвыборный лозунг сочинил: «В квартире каждой – счетчик для граждан!» Дело за малым – дождаться выборов. Пшёнкин уже год мутил муниципальный люд на предмет счетчиков и имел шансы попасть в низовое звено власти, если все будет по-честному. В чем сильно сомневался сам кандидат.

– Я вчера ходил по квартирам со своим предложением, – начал было Пшёнкин. Но Дора остановила его: «Тссс!» – и кивнула в сторону огромных зеркальных дверей входа.

Охранник, до того давивший задом кресло, вскочил, выбежал на средину холла и принял устрашающий вид: ноги на ширину плеч, большие пальцы за кожаный ремень. Кобура под ладонью. Что в той кобуре – не ясно. Зато эффектно, как в американском боевике. Дора тоже навытяжку. Скамеечка под ногами, чтобы выше, презентабельнее. Из-за стойки все равно не видно, что под ногами подставка. Не вышла Дора ростом, даже каблуки не спасают. Метр шестьдесят вместе с ними. Правда, на скамейку она без туфель вскочила. Ждет. Смотрит пристально за стекла. А там – суета. Несколько машин подкатило. Люди из них выскакивают. Трое в темных костюмах – сразу в двери. Рассредоточились и озираются, будто премьер министр к ним пожаловал собственной персоной. Местного охранника и не видно из-за плеч дюжего молодца с передатчиком в ухе. Пшёнкин было дернулся, но, поняв, что тут главный не он, отступил в тылы, за рецепцию.

Боясь пропустить главного, Дора с интересом вглядывалась в лица: что за ВИП пожаловал?

В распахнутую дверь, напрягая под пиджаками бицепсы, двое атлетов занесли инвалидное кресло и, не останавливаясь, проследовали к лифту, уже распахнувшему двери для знатного пассажира.

Лицо сидящего в коляске человека скрыто полями надвинутой на нос синей шляпы, тело обмотано в толстый плед от ног до подбородка. Понять, кто под пледом, невозможно. Снежана Сергеевна – в свите. Прямая, подтянутая, с торжественным лицом императрицы. Рядом с ней риелтор – тщедушный, дерганый, руки за спиной – нервно постукивает себя по заду папкой с документами.

Свита скрывается в лифте. Один охранник остается на месте. Голова на его могучей шее еще какое-то время вращается, ищет скрытую угрозу. Не обнаружив ничего подозрительного, он застывает, уставившись в стену напротив.

– Какая-то личинка в шляпе, а свита – как у президента, – Пшёнкин бросил недобрый взгляд в сторону конкурента. – Ты посмотри на этого. Терминатор, блин. Вообще не моргает.

Увлеченный своей болтовней, Пшёнкин ходил взад-вперед мимо Доры, но та его не слышала. Завороженная, она глядела на невозможного красавца в черном костюме. Заметив ее восхищенный взгляд, Пшёнкин осуждающе крякнул. Дора вздрогнула и спрыгнула с пьедестала. На мгновение нырнув с головой под стойку, сунула ноги в туфли на фантастических каблуках и, мазнув губы кармином дешевой помады, вынырнула сущей красавицей. С призывным ртом и блестящим взглядом вожделеющей самки. Пшёнкин присвистнул и плюхнулся снова в кресло – он тут лишний.

Вот же он! Мужчина – мечта! Мужчина – стена! Мужчина – экстаз! Что-там еще… Недвусмысленные взгляды и улыбочки, брошенные в сторону объекта, остались без внимания. Все тщетно – броня! Неудачный флирт ранит женщину в самое эго, заставляя задуматься: а так ли хорош этот мачо?

Расстроенная Дора юркнула за стойку, скинула туфли и сунула в рот шоколадную конфету «Мечта», потом другую, третью… В задумчивости она и не заметила, как сжевала половину пакетика.

Скрестив на животе короткие ручки, Пшёнкин дремал рядом в кресле.

«Нет, ручки у него нормальные, – Дора рассматривала сослуживца. – Ручки нормальные, вот живот – ненормальный». И она медленно приподнялась со стула, чтобы еще раз взглянуть на идеального самца. Стоит, не дрогнет. Монумент! Так бы и любовалась всю жизнь.

Нежный и звонкий сигнал прибывшего лифта разбудил Пшёнкина. Он вскочил. Осоловелый его взгляд уперся в черную массу высыпавшихся из лифта секьюрити. Охрана устремилась на выход. «Монумент» ожил, с легкостью подхватил коляску со своей стороны за хромированную ручку и на пару с другим охранником понес к выходу, точно это не инвалидное кресло, а паланкин падишаха.

Последняя попытка привлечь к себе внимание выдернула консьержку из-за стойки. Лучезарная и ароматная Дора робко пристроилась возле Пшёнкина, подобострастно взявшего под козырек. Коляска проплыла мимо. Человек, в ней сидящий, на секунду вскинул голову: взгляд из-под полей шляпы остр, точно бритва, свет глаз – как свет маяка в бурю. Но Дора, увлеченная совсем другим объектом, не заметила этой вспышки.

Невероятно, но охранники, сделав еще несколько шагов к выходу, вдруг аккуратно опустили коляску, и тот, что приглянулся Доре, подошел к ней так близко, что она различила на его мощной шее синеватый штрих-код татуировки, наполовину скрытый крахмальным воротником сорочки.

«Вы невозможно хороши, мадам», – произнес он, очами темными, как персидская ночь, отражаясь в малахите уже влюбленных женских глаз – и Дора поняла, что пропала навеки.

Глава третья

Поджав ноги, Дора уютно устроилась в кресле под пыльным торшером, в руке ее мерцал зеленоватый бокал с каким-то дешевым вином. Бумажный пакет с «дивным» напитком притащила Нинон. Сейчас, пустой, он валялся на полу. Вообще-то не Нинон, а Нинка, но Дора называет ее на французский манер, как знаменитую куртизанку, писательницу и хозяйку литературного салона Нинон де Ланкло – необычайно остроумную изящную красотку, звезду тогдашнего бомонда. Нинка понятия не имела, кто такая эта Нинон, но имя ей нравилось. Потому она не противилась ему и уже привычно откликалась. Общего с французской тезкой у Нинки было немного, разве что чрезмерная любовь к мужчинам. Все остальное было кардинально противоположным: от образования, полученного в восьмилетке поселка Верхняя Низь, до фигуры, напоминавшей своими конфигурациями голландскую тыкву сорта «Баттернат», – узкие плечи и огромная задница.

Несмотря на все превратности судьбы, Нинон была веселой, бесшабашной и отзывчивой бабой, в личной жизни, как и сама Айседора, счастья не сыскавшей. Еще по молодости их сблизил общий диагноз – бесплодие. Вместе лечились «на грязях». Правда, у Доры он не подтвердился, и она чудесным образом родила сына Лешу, а вот Нинон так и осталась пустой «тыквой».

Уже достаточно захмелевшая, Нинон сонно щурилась, слушая рассказ Айседоры.

– Такой огромный… Подходит… Близко-близко… Я чуть не задохнулась от восторга. И говорит… Ты что, спишь? – Дора обиженно ткнула развалившуюся на диване подружку в бок.

– Что-то сонно мне… Погода, что ли…

– Ага – погода! Литр почти выкушала. Слушай дальше. Ты такого мустанга никогда ни увидишь! Такие по улице не ходят… Мачо!

– Да куда уж мне! К нам мачи не ходят. Одни клячи. Как же они меня достали, – Нинон даже глаза открыла, видно вспомнив что-то неприятное. – Я ж не в ВИП-хате работаю, как некоторые, а в Пенсионном фонде. Со всеми вытекающими. Вон вчера дед кадрился. Я в паспорт ему заглянула – восемьдесят через месяц! Ему уже надбавка за дряхлость положена, а он мне в декольте заглядывает, – Нинон широко зевнула и, подхватив полупустой пакет, поднесла ко рту.

В своем отчаянном желании понравиться Нинка нарушала все мыслимые границы и дресс-коды. Ясно, что в Пенсионном фонде, где она трудилась, соблазнять некого. Коллектив женский, в основном перезрелый. Но это не мешало сотруднице с очень сладкой фамилией Шербет приходить на службу в чем-то совершенно невообразимом: сильно обтягивающем и чрезмерно откровенном, как в том стишке поэта Роберта Рождественского:

У певицы – свой резон.

Ведь не зря на ней одежка

с декольте

на шесть персон…

Хоть и не была Нинон певицей, но уязвленные ее вокалом звезды местных караоке-клубов выходили покурить, когда она затягивала хрипловатым меццо-сопрано что-нибудь из Ваенги. И вообще, была она из тех женщин, к которым влечет мужчин неведомая сила Эроса. Волосы – смоляная грива. Лицо – будто легким загаром тронуто, и все на нем сочное, спелое, яркое, как в южном саду: губы, глаза… Бровь изогнутую приподнимет, глазом сапфировым сверкнет, улыбнется – и готов, голубчик. Жаль, ненадолго. Долго с Нинкой никто не выдерживал. Она как танк расплющивала мужчин своей инициативой. Энергична была во всем – от секса до выноса мозга по любому поводу.

С Дорой они составляли весьма экстравагантную парочку, когда появлялись вместе. Одна – маленькая, пышная, уютная зеленоглазая блонди. Другая – грузная, выше подруги почти на две головы и младше на три года, чем втайне гордилась. Ведь у нее еще целых три года в запасе до сорока, когда, по мнению Нинки Шербет, женщина уже не может выбирать, уже выбирают ее.

– Слушай дальше, – Дора будто не заметила язвительный комментарий и продолжила свой рассказ, мечтательно закатив глаза. – И говорит: «Мадам, вы невероятно хороши!» И смотрит. А глаза, глаза… Так бы туда и нырнула!

– Погодь нырять. Не нанырялась еще? Заура вспомни. У того тоже глаза были о-го-го! Ты перед ним с люля-кебабами плясала, а он к бабе другой свалил. Я просто чую, что там другая была. А у тебя пережидал… Пока регистрацию оформит…

Слышать от подруги обидные слова Дора привыкла. Было еще обидней и от того, что догадка Нинкина могла оказаться правдой. Хорошо, что теперь она об этом не узнает. Впереди маячила новая мечта – мечта о красавце с татуировкой на шее.