Святой Георгий и дракон

И Бенгт Гаке стал холоден и неприветлив с женой, и часто во время трапез, которые раньше проходили весело, супруги затевали спор из-за пустяков, и оба уходили из-за стола, оставляя мастера Андреаса одного. В комнате все было по-прежнему: по полу были разбросаны цветы и ветки можжевельника, очаг увит зеленью, на деревянных тарелках лежали крендели и пряники, но веселье отлетело прочь. И к мастеру Андреасу Бенгт Гаке переменился – стал необходителен и вспыльчив.

– Метта, – сказал он однажды ночью, когда ему не спалось. – Ты только красивая кукла, которая скоро надоедает мужчинам. Ты все еще веришь в любовь, Метта? Знаешь ли ты, что такое любовь? Это – круг… круг… Я не могу объяснить тебе этого, но ты бы послушала мастера. Он ненавидит любовь, потому что боится ее; только несчастные, подобные мне, поклоняются тому, что их покорило.

– Я бы с удовольствием слушала твои речи, Бенгт Гаке, если бы ты не так шепелявил.

Он сбросил меховое одеяло, сердито накинул на себя одежду и направился в сарай. Войдя туда, он смутился и стал теребить свой пояс. Потом, чтобы заняться чем-нибудь, спустил с потолка фонарь и поправил фитиль.

– Ответь мне на один вопрос, мастер, – начал он. – Почему ты прикрыл деву темной пеленой?

Мастер Андреас словно не слышал, продолжая так усердно работать над драконом, что только щепки летели во все стороны, но, когда Бенгт повторил свой вопрос, он ответил:

– Для меня борьба между рыцарем и драконом самое главное.

– В золотых доспехах, с поднятым мечом, святой Георгий вонзает в дракона копье, а позади стоит на коленях спасенная дева. Благородно произведение твое, мастер, и чудовище, поверженное во прах среди черепов и костей, становится, благодаря твоему искусству, день ото дня все ужаснее и страшнее.

– Но тебе доставляло больше удовольствия смотреть, как я работаю над девой?

– Ее образ был для меня понятнее, да и ты сам был мне понятнее тогда. Почему тебе наскучила Метта? В твоих глазах горит теперь адский пламень, искры его летят на меня, и я не могу больше чувствовать себя счастливым и радостным.

Мастер Андреас отложил нож и взялся за долото и молоток, но едва успел подержать их в руках, как тоже отложил в сторону.

– Бенгт, ты большое дитя. Поменьше внимай моим словам и живи своей любовью, пока она еще жива.

– Как же она кончится?

– Как началась. Во лжи и страхе. Не началась ли она, подобно недугу, бессонницей и стеснением в горле?

– Да, приблизительно так. А потом Метта вдруг стала такой богомольной…

– Она и раньше была искусной лицемеркой?

– Кто? Метта? Она была воплощенной искренностью. По ради того, чтобы видеться со мной…

– …ей пришлось выучиться лгать?

– Да, и она достигла в этом совершенства.

– И обманывала мать?

– Матери у нее не было в живых. Но у нее был отец, были братья и подруги… И, кроме того, она была почти помолвлена с другим… Одним словом, ты понимаешь…

– И он был честный человек, не правда ли? Видишь ли, любовная история состоит в большинстве случаев из трех участников: одного честного человека и двух воров. Помнишь ты песню о королеве и оруженосце?

Бенгт Гаке поднял фонарь на прежнее место и запел вполголоса:

Старик был король, был стар он и сед,
Зато королева была в цвете лет!

Так поется всегда, Бенгт, но можно спеть и по-другому. Только конец всегда одинаково печален:

Стара королева, стара и седа,
Король с молодыми сам молод всегда!

И подобные вещи воспеваются и дурачат нас, заставляя проливать слезы.

– Тут и есть над чем плакать, мастер. Но я еще верю в любовь, и если эта вера когда-нибудь обманет меня, то, я уверен, не пройдет после того и году, как голова моя поседеет и темная пелена застелет мой взор, который уже не в состоянии будет отличать зиму от лета.

Мастер Андреас стоял, отвернувшись, бессильно опустив руки, а Бенгт Гаке продолжал говорить:

– Когда я, бывало, по вечерам играл у господина Стуре и потом шел домой и видел свет в окнах моего дома, я чувствовал себя богаче всех в мире, так как обладал всем, чего жаждала моя душа. Придя домой, я подбрасывал в очаг дров, садился и смотрел на пустые стулья вокруг стола, в особенности на твой стул и на стул Метты, и представлял себе, что мы все сидим тут, как всегда, за трапезой. И я начинал говорить с вами о нашем счастье, о любви, о дружбе, плавно и красиво, как никогда. Я не смел играть, боясь разбудить Метту и помешать тебе работать, но, когда избыток счастья теснил мне грудь, я выходил на галерею и пел так тихо, чтобы никто-никто не слыхал, даже столяр Гориус. Летнею порою, как теперь, звезд на небе так мало, что их можно перечесть, и, одиноко гуляя взад и вперед, я давал им имена в честь каждого из нас троих.

Он запахнул одежду.

– Спокойной ночи, мастер. Я вижу, что мешаю тебе своей болтовней и что тебе не терпится спровадить меня. Не так бывало прежде.

По его уходе мастер Андреас схватил с полки кувшин с водой и лихорадочно припал к нему. Затем он осторожно накинул пелену и на рыцаря, присел на пол и задумался… Так он и заснул, прислонясь спиной к цоколю группы.

Все следующие дни Бенгт Гаке почти не показывался дома. И однажды, когда он после вечеринки у господина Стуре засел в погребке ратуши, мастер Андреас обратился к Метте, сидевшей с ним за ужином.

– Метта, нам уже невесело живется вместе. Словно черная тень встала между тобой и Бенгтом. И ко мне относится он не по-прежнему. Что случилось?

– Видно, плохо знаешь ты мужчин, хоть и считаешь себя умнее всех, мастер, – ответила она, облокотившись на стол и подперев подбородок сложенными ладонями. – Я устала, устала, устала. Горе тому, кто пренебрегает мной!

– Ты говоришь о Бенгте?

– Да.

Мастер Андреас почти с отеческою лаской погладил ее по волосам.

– Ну, ну, Метта. Будь откровенна со мной. Разве я обидел тебя чем-нибудь или злоупотребил когда твоей дружбой? Докажи, что считаешь меня достойным твоего доверия.

– Не знаешь ты мужчин, повторяю я. С тех пор, как ты перестал восхвалять меня на весь мир, Бенгт не видит во мне ничего, кроме недостатков.

– Или он хочет, чтобы мы, в утеху его тщеславию, все трое ринулись прямо в пропасть? Я решил, что лучше обратиться вспять, раз земля начала гореть под ногами.

– Пока другие восхваляли мою красу, он не в силах был глаз отвести от меня, и я часто по ночам слышала, как он пел о счастье любви. А теперь он сравнивает меня с куклой, которая скоро надоедает и которую бросают. Я не могу питать добрые чувства к тому, кто разлюбил меня. Я слова молвить не успею, как сердце мое леденеет от одного холодного взгляда. Такая уж я уродилась. Он растоптал мое сердце, и я растопчу его.

– Понимаю… беда пришла.

– Но ты не понимаешь мужчин, в последний раз говорю тебе. Он хочет видеть, как ты изнываешь от любви к его жене и в поте лица своего бьешься из-за нее с драконом.

– Странное желание женатого человека и друга.

– Скорее бы надо сказать: простое и естественное. Многого ли стоит добыча, за которой никто не гонится? Нот камень, о который разобьется его и моя жизнь.

– И наша с ним дружба. Клянусь Богом, она искренна. И ей суждено разлететься вдребезги только потому, что чувство чести вовремя остановило меня, не дало мне заглядеться до слепоты на твое юное лицо!

– Молчи, молчи, не говори так, если не хочешь мне зла, мастер. Мне почудилось, кто-то крадется во дворе.