На передней линии обороны. Начальник внешней разведки ГДР вспоминает

Занятия доставляют мне много сложностей. Я никогда не пойму, почему должен учить латинский. Этот предмет становится моим кошмаром. Мой первый классный руководитель очень старается мне помочь. И хотя я послушный, я, наверно, чересчур спокоен и сверх меры замкнут. Это заметно уже по первым отметкам. Мое нежелание учиться становится все больше.

22 июня 1941 года гитлеровский вермахт нападает на Советский Союз. Моя мама говорит: «Это разобьет Гитлеру затылок». Страх потерять своего мужа ее больше не покидает, и она постоянно надеется на прекращение убийств.

Я радуюсь, если моих успехов в школе достаточно для перевода в следующий класс. Моя мама этого абсолютно не понимает. От ее слез мне очень больно. Я все больше активен в спорте и в службе в Югендфольк. Другие мальчишки уважают меня как лучшего гандболиста школы. Мое самосознание растет, я хочу стать твердым как сталь Круппа, быстрым как борзые, жестким как подошва.

Я не осознаю этого, но моя мама очень чутко на меня влияет. Ее честная манера любить и уважать людей, помогать другим, жить прилежно и ответственно незаметно озаряет мое поведение.

Во время своего отпуска мой отец также заставляет меня задуматься. Он рассказывает об избиениях немцев во время Варшавского восстания, о которых он слышал. В кругу семьи, друзей и знакомых растет количество сообщений об убитых и тяжело раненных. В непосредственной близи от места нашего проживания, в Зонненштайне в Пирне, мы наблюдаем автобусы с завешанными окнами. Слухи становятся фактами: они едут в крематорий лечебницы для умственно отсталых людей. Там сжигают жертв эвтаназии.

Когда рожденные в 1927–1928 годах ученики покидают школу и призываются солдатами или помощниками зенитчиков, нам нетрудно догадаться, что скоро и нам предстоит то же самое. Желания учиться у нас вообще больше нет. Скоро приходят первые сообщения о первых погибших школьных товарищах. Военный церемониал в школе в Пирне явно показывает нам нашу дилемму: в школу мы больше не хотим, а фронта боимся. 14 февраля 1945 года на кладбище Пирны падают несколько бомб. Мама, которая там работает, остается невредимой. Позже мы узнаем, что эти воздушные мины предназначались Дрездену.

Уроженцев 1929 года учителя в марте 1945?го провожают из школы. Мы попадаем в военно-оздоровительный лагерь Альтенберга в Эрцгебирге. Футболисты известного дрезденского спортивного клуба DSC, служащие там унтер-офицерами и одновременно тренирующиеся, обучают за каждый учебный курс больше сотни молодых парней. Большинство хотят только одного – невредимыми пережить последние дни войны и в добром здравии вернуться домой.

В середине апреля 1945 американские войска продвигаются на территорию Чехословакии. В скором времени они уже стоят перед стенами Хемнитца. Во время одной из утренних поверок должны вызваться добровольцы для защиты Альтенберг. Потому добровольцы, что не каждый парень в лагере имеет оружие. Те, которые не желают, рассматриваются как трусы, но им разрешается поехать домой. Я уже знал об этом, так как во время караула подслушал с несколькими друзьями разговор командиров. Итак, мы идем на утреннюю поверку уже подготовленными и, конечно же, не идем в добровольцы.

Сразу после поверки мы пакуем наши вещи и едем по узкоколейке, так называется узкоколейная железная дорога Альтенберг-Дона, до конечной остановки и потом небольшой отрезок по государственной ж/д до Пирны. Меня обнимает счастливая мама. Мы собираемся вместе дома ждать окончания войны. Уже на следующий день перед дверью стоит руководитель местной группы СА. Он приказывает, чтобы я зарегистрировался в народных штурмовиках в школе Адольфа Гитлера. Мое штурмовое объединение расквартировали в одной из школ в Пирна-Роттвендорф. Один из старых унтер-офицеров посылает нас небольшими группами строить окопы вокруг Пирны. Наряду с этим мы учимся обращаться с оружием. В этот раз каждый получает стрелковые боеприпасы.

Когда мы ждем наступающие советские войска, мы попадаем под огонь гранатомета. Моему лучшему другу отрывает обе голени. Он истекает кровью в коляске мотоцикла, который должен был доставить его к доктору. Я хочу только одного – прочь отсюда.

Наш унтер-офицер, с которым мы, четверо юношей, выкапываем окопы на западной окраине Пирны, просто посылает нас домой. Он тоже хочет быть со своей живущей неподалеку семьей. Мы договариваемся, что каждый из нас может прийти к другому, если вдруг дома у кого-то из нас небезопасно. Я бросаю свое оружие в речушку Готтлеуба, снимаю в нашей квартире форму и закапываю ее в лесу.

Аэрофотосъемка последствий американской бомбардировки Пирны 19 апреля 1945 г. Видны разрушенный мост через Эльбу и горящий вокзал

Моя мама опасается, что за мной кто-нибудь наблюдал, и отправляет меня к бабушке и дедушке в Оберэбенхайт. Я еду туда на дребезжащем велосипеде. Едва прибыв, там в крестьянских дворах гнездятся обращенные в бегство эсэсовцы. Я еду в Гуннерсдорф у Кенигштайна к родителям моего товарища. Там я остаюсь в течение трех дней. Когда я слышу о безоговорочной капитуляции, я еду домой части, как в принципе, и в ближайших окрестностях. Первое время боевые объединения лишь проезжают по местности. Они маршируют назад, в направлении Востока. Кроликов, петухов, уток, часы и велосипеды они берут с собой. Позже останавливаются элитные подразделения, солдаты очень дисциплинированны. Офицеры располагаются в квартирах, чьи жильцы ищут приюта у других семей. По истечении короткого времени совместная жизнь нормализуется. Советская Армия создает в Пирне комендатуру, солдаты расселяются в казармах.

Наш дом, как и другие дома и квартиры, остается невредимым. Только вот начинается охота на продукты питания. Голод подгоняет нас. В Эбенхайте, где живут мои бабушка и дедушка, я работаю с раннего лета до самой осени у крестьян за несколько грошей почасовой оплаты, но зато получаю достаточно продуктов питания.

Осенью 1945?го вновь открываются школы. Неохотно я беру книги и вновь становлюсь учеником. Я чувствую себя уже слишком взрослым, зубрить у меня нет никакого желания. Между тем мой отец снова дома. У него тяжелое желудочное заболевание. В Польше он попал в советский плен и из-за своей болезни был скоро отпущен. Мы часто сидим вместе и дискутируем о будущем, о том, что необходимо. Я хочу начать что-то новое. Он одобряет мое желание и говорит: «В стране много руин, будут нужны каменщики». В декабре 1945 года школьная дверь окончательно захлопывается за мной. Я хочу основательно поменять свою жизнь.

На стройке

На следующий день после наступления нового 1946 года я надеваю белый костюм каменщика, закидываю рюкзак на плечи и отправляюсь вместе с отцом в строительную фирму Ульбрих в Пирне. Это мой первый день в качестве ученика каменщика. Мой отец работал там еще до войны. После его возвращения мастер сразу же восстановил его на работе. Он принадлежит к так называемым кадровым рабочим, которые уже долгое время хранят фирме верность. Тем временем я учусь обращаться с мастерком и известью, с теркой и штукатурным раствором. Моего отца уважают в кругу его коллег. В скором времени его выбирают в члены производственного совета.

Моя цель достаточно ясна. Сначала я хотел стать подмастерьем, потом как-нибудь получить аттестат об окончании средней школы и потом поступить в ВУЗ. Я уже представляю себя строительным инженером или архитектором. Ремесло дается мне легко и доставляет радость. Через некоторое время подмастерья признают во мне своего товарища. У них я учусь, как выложить вертикально стену, как квалифицированно вывести угол и как чисто положить оконную перемычку из раствора. Настроение разлома в стране захватывает и меня. Война пережита, повсеместно я слышу клятву от родственников и знакомых, от коллег и друзей: «Лучше всю жизнь есть сухой хлеб, чем снова вступить в войну». КПГ делает из этой мысли удобный для себя лозунг: «Нет фашизму нет войне». Он задевает людей за живое, хотя для многих 8 мая 1945 года мир, в переносном смысле, рухнул. Без какого-либо ориентира они прежде всего обеспечивали свое ежедневное выживание. Все-таки необходимо сначала привести новый мир в порядок.

Мой интерес к политике взрастает. Я замечаю, что отец моей мамы социал-демократ, а семья моего отца – коммунисты. Эти различные направления присутствуют в виде разных вещей во многих семьях. В расположенных одна на другой деревнях здесь больше социал-демократов, а там – больше красных.

В нашей деревне на меня влияют коммунисты, которые знают моего отца. Когда он возвращается из военного плена, это влияние увеличивается. Деревенские жители избирают моего отца в первое представительство общины. Я присутствую при многих разговорах. 1 марта 1946 я становлюсь членом КПГ. Меня абсолютно устраивает, что КПГ и СПГ объединяются. И мой отец тоже.

10 апреля 1946 года я вступаю в только что образованный ССНМ. Будучи самым младшим в местной группе СЕПГ я должен создать группу ССНМ. Это мне быстро удается, так как в нашей маленькой деревне и в пограничной Пирнской местности мало что происходит. Молодые люди снова хотят предпринимать что-либо вместе, танцевать или просто вместе сидеть. Но у нас есть также и политические амбиции. 30 июня в Саксонии проводится референдум. Люди должны решить, должны ли быть экспроприированы большие заводы у национал-социалистов и военных преступников. Опросить людей в Саксонии имеет смысл так как они являются пробным камнем для всей Восточной зоны. 40 % промышленного потенциала Востока сконцентрировано здесь. Рассчитывают также на то, что об успехе лучше всего может позаботиться сильнейшая организация СЕПГ в оккупированной Советским Союзом зоне. В наших деревнях очень легко агитировать за это. Всем жутко надоела война, а богатые люди здесь не живут. Нет ни одного представителя молодежи между 14 и 18 годами, который бы нас не поддерживал, независимо от того, кто его родители, рабочие или крестьяне или занимаются промыслом. Мы мастерим транспаранты и рисуем плакаты. Когда 77,62 % избирателей Саксонии голосуют за экспроприацию, это и наш успех тоже. Когда открытые представления вновь разрешают, наша организация ССНМ ставит театральные постановки, строит кулисы и устраивает для жителей местечка «яркие вечера». С нашей программой мы странствуем по земле. На деньги с входных билетов мы покупаем материал, что смастерить игрушки и одежду для детей из бедствующих семей.

Каждую программу должен одобрить офицер культуры из советской комендатуры в Пирне. Он германист и разбирается в немецкой литературе, истории и искусстве лучше, чем я, неудавшийся абитуриент. Наши с ним разговоры для меня служат уроками.

Меня озадачивает, что он запрещает определенные вещи в программе. Когда мы хотим петь песню «Мысли свободны», он беспощадно это вычеркивает. Я слушаю долгий доклад о свободе и необходимости. Он заканчивает тем, что можно бы не делать и соответственно думать, что хотелось бы. До конца я это так и не понял и еще долго размышлял об этом. Появляются первые переводы советских книг. Они представляют собой сброшюрованные тома, которые переходят из рук в руки. Я читаю «Поднятую целину» Михаила Шолохова и «Мои университеты» Максима Горького. Меня сильно впечатляет Павел Корчагин, герой книги «Как закалялась сталь» Николая Островского. Я даже хочу походить на этого молодого коммуниста. Мы долго обсуждаем фильм Вольфганга Штаудте «Убийцы среди нас». Старшие, те, которые, как мой отец, были долго на войне, и мы, молодежь, которые видели ее лишь в народном штурме в качестве помощников зенитчиков, чувствуем себя задетыми. Вопреки всей культуре и политике у нас постоянно урчит в животе. Мы постоянно пребываем в поиске съестного и отапливаемого. Продуктовые карточки на предстоящую неделю очень быстро заканчиваются. Во время сбора урожая мы идем на поле и собираем колосья и картофель. Мы молем зерна, мама готовит из этого суп, картофелем мы делимся с 10 кроликами, которые когда-нибудь закончат свою жизнь на сковородке.

Брикетов и дров мы почти не получаем. В выходные дни мы собираем в лесах ягоды и грибы или выкорчевываем корневища. Обливаясь потом, мы выкапываем пни вместе с корнями из земли и перевозим громоздкие грузы в тележках домой. Там мы измельчаем их клинами, кувалдами и топором. Иногда отец приносит полный рюкзак древесных отходов со стройки, а однажды мы идем в близлежащий лес и тайно валим одно из государственных деревьев.

Если голод становится чересчур сильным, я добываю ночью колосья, картофель и свеют на полях, где еще не успели собрать урожай. Мои родители боятся. Отец думает о позоре, если бы кто-нибудь застал сына представителя общины за воровством. Наичестнейшая мама с ужасом смиряется, она все-таки хочет снова поставить на стол для ее мужчин на следующий день что-нибудь съедобное. Она тихо терпит.

Однажды моя честность снова подвергается вызову. У школьного забора в Пирне стоит шикарный легкий мотоцикл марки Ява. дин из расквартированных в школе солдат видит мои жадные взгляды и дарит мне его. Для него это «капут». Однако повозка новенькая и исправная. В переднем колесе не хватает нескольких спиц. Я разбираю мотоцикл дома и прячу его отдельные части на чердаке и в сарае.

Позже можно легализовать обладание приобретенных таким способом вещей, нужно их лишь зарегистрировать и оплатить. Так как я еще несовершеннолетний, за меня все улаживает мой отец. Машина стоит 250 марок Отец ездит на нем на работу, я гоняю на нем без водительских прав по полям и лесным дорогам.

По прошествии двух третей времени обучения осенью 1947?го я овладеваю ремеслом и выполняю норму подмастерья.

Собственно говоря, этим я закончил свое обучение. Что еще мне здесь делать? Вдруг я узнаю, что при ВТУЗе в Дрездене открываются подготовительные курсы. Появляется возможность стать абитуриентом. Я непременно хочу попасть туда, но мой отец очень болен. У него рак желудка. После операции надежды на выздоровление нет. Что я должен делать? Мой отец уговаривает меня поступать. Он очень гордится, когда все удается. Отсутствие диплома о специальном образовании меня вообще не беспокоит.

Отец мужественно борется за жизнь. Моя мама и я ухаживаем за ним долгое время дома и скоро отчаиваемся от нашей беспомощности. Ежедневные уколы морфия снимают боль лишь на короткое время. С начала учебного года в октябре вечера я провожу дома, силы мы на исходе. 7 ноября 1947 года мой отец умирает.

По большому счету мы были вместе лишь 14 лет. Но все это время он был моим старшим другом, который помогал мне встать на ноги и направлял меня политически, особенно в 1946–1947 годах. Я уже достаточно взрослый и интенсивно забочусь о моем аттестате зрелости и о политической активности.

Меня беспокоит мама. Она, та, которая всю жизнь до сегодняшнего дня слишком много работала и слишком многого была лишена, потеряла еще и мужа. Всю свою силу и безграничную любовь она направляет на меня, чтобы сделать мой дальнейший путь легче, насколько это возможно.

От слушателя к студенту

Я снова сижу на школьной скамье. Неожиданно учеба доставляет мне удовольствие. У меня есть цель, а с нею и мотив. На подготовительных курсах обучаются прежде всего дети рабочих и крестьян. И хотя они выросли из нормального школьного возраста, здесь они могут достигнуть зрелости высшей школы. Поставленный перед выбором получить аттестат зрелости за один или за 2 учебных года, я выбираю двухгодичный курс обучения. Здесь я не отношусь к какому-либо классу, я оканчиваю курс. Мы также не являемся учениками, мы – слушатели. Каждый курс выбирает представителя по защите интересов. Выбор падает на меня. Я вступаюсь за права моих сокурсников по отношению к учителям и руководству. Так я часто беседую с руководителем нашего курса, г-жой доктором Вайнерт. До того, как прийти на подготовительные курсы, почти пятидесятилетняя, она на протяжении многих лет успешно преподавала в одной из средних школ для девочек в Дрездене. Она является членом либерально-демократической партии Германии.

Сначала мы должны привыкнуть друг к другу. Я состою в СЕПГ, она – член ЛДПГ. Будучи руководителем местной организации ССНМ, я привык высказывать свое мнение без промедления, опытный педагог считает, что необходима привычка для того, чтобы ученики так осознанно хотели повлиять на происходящее в школе. В математике я далеко не блещу, она же строгая, честолюбивая и добросовестная, не знает снисхождения в своем предмете.

На занятии она очень быстро обуздывает нас, сорвиголов, обнаруживает пробелы в знании предмета. Но она все-таки помогает нам запоминать их и признает наши притязания, если они оправданы. Упрямая требовательность и бескорыстная помощь создают смесь, которая мне все больше нравится.

От девочки, с которой я каждый день езжу из Пирны в Дрезден, я слышу только хорошее о моем руководителе курса. Изящную Бригитту с белокурыми волосами я знаю по организации ССНМ в Куннерсдорфе. Г-жа доктор Вайнерт учила ее математике в средней школе для девочек в Дрездене. Бригитта очень хвалит ее. Неудивительно, думаю я про себя, если любишь математику. Но, несмотря на не дающиеся мне интегральные и дифференциальные исчисления, Бригитта нравится мне все больше. Она почти день в день мне ровесница, но родом совсем из другой семьи. Она – единственная дочь в семье мещан из Дрездена. Ее отец был чиновником в саксонском Министерстве финансов, а во время войны казначеем в вермахте. 13 февраля 1945 года во время ночной бомбардировки квартира ее родителей в Дрездене-Нойштадте была разрушена. Она переехала со своей мамой к бабушке с дедушкой в Пирну. Ее отец вернулся в 1945?го из военного плена и подвергся денацификации. Сейчас он – рабочий на печной фабрике. Бригитта покинула среднюю школу и пошла учиться на специалиста по сбыту и снабжению. Вскоре после моего знакомства с ее семьей в феврале 1949?го от воспаления легких умирает ее отец. Ее мама меня сердечно принимает.

Бригитта и я все еще являемся членами ССНМ в Куннерсдорфе, мы много времени проводим вместе. Мы начинаем строить и свои личные планы. Мы оба росли единственными детьми и хотим, чтобы у нас была большая семья. Достаточно легкомысленно мы видим наше будущее. Мы молоды и настроения разлома в стране в точности соответствуют нашим чувствам, а также и политическим взглядам.

Мне остается совсем немного до экзамена на аттестат зрелости. На подготовительных курсах царит атмосфера, которой не найти в нормальных школах. Слушатели и учителя делают общее дело и идут в одном направлении. Одни хотят передать их знания как можно лучше, другие – как можно лучше их усвоить. Это дополнительно мотивирует. Успехи учеников соответствуют требуемому уровню аттестата зрелости.

Я выбираю специальность. Стране нужны учителя. После 1945 года обвиненные в нацизме педагоги были удалены из школ, в школы пришли быстро обученные новые учителя. Вот только СЕПГ не перестает агитировать не только среди своих товарищей за то, чтобы больше абитуриентов выбирали педагогику. Будучи представителем нашего курса и секретарем ССНМ в моей общине, мне стало доставлять удовольствие общение с молодыми людьми В стройке я тоже разбираюсь. Итак, я поступаю в ВУЗ в Дрездене на факультет педагогики и культуроведения.

До начала учебы в сентябре 1949?го я обручаюсь с Бригиттой. Предстоящее время мы хотим провести вместе. Я во всем чувствую себя превосходно. Я люблю мою будущую жену, и моя будущая профессия мне все больше нравится.

Я учусь с полной отдачей. На семестровых каникулах я преподаю в профессиональном училище в Пирне, в основном будущим каменщикам и плотникам. Когда я, молодой попрыгун, должен обучать будущих портних, я немного выхожу из равновесия, но чувствую себя, как петух в корзине, прекрасно. Совсем другим вызовом является для меня работа с грудными подростками в трудовой колонии в крепости Кенигштайн в закрытом учебном заведении. Здесь я знакомлюсь с осколками войны, молодыми людьми с прошлым, которое постоянно оттеняет будущее. Им необходим смысл и задание, чтобы вновь взять свою жизнь под контроль.

Увеличивающееся знание в теории и возрастающий опыт в практике укрепляют мое самосознание. Я выбрал правильную профессию: учитель для учеников.

9 июня 1950 года перед нашим домом на Куннерсдорфской улице, 22 разбивались старые тарелки и чашки. Родственники и знакомые, наши друзья из ССНМ бросают их перед дверью. У Гроссманнов вечеринка накануне свадьбы. В этот вечер состоится маленький уличный праздник. На следующий день я и Бригитта расписываемся в ЗАГСе Пирны. Мы вселяемся в квартиру ее мамы. Бригитта работает между тем в офисе одной из Пирнских фабрик, а я учусь дальше в Дрездене. Мы живем на ее зарплату, мою стипендию и на то, что обе мамы кладут в кассу молодой семьи из их жалких окладов.

На второй день празднования Рождества 1950?го рождается наша дочь Ингрид. Я хотел бы присутствовать при этом, но решительная акушерка, г-жа Франке, которая готовила Бригитту к родам, выпроваживает меня из комнаты. Это женское дело. Я сижу в гостиной и жду. Потом я слышу первый крик своей дочери и могу войти в комнату. Теперь мы настоящая семья. Бригитта несет самую тяжелую ношу.

Я продолжаю каждый день ездить в Дрезден. Наряду с учебой я все еще добровольный деятель ССНМ – в деревне и в ВУЗе. Я веду переговоры с профессорами и доцентами, а также беседую со многими студентами других отделений. Ежедневный объем заданий я едва выполняю.

Осенью 1951?го на территории всей ГДР 1?й и 2?й штатные секретари должны усилить влияние ССНМ в университетах и ВУЗах. Руководство партии ТВУЗа в Дрездене просит меня прервать на год свое обучение и стать 1?м секретарем руководства организации ВУЗов. Быстро решившись, я соглашаюсь. Год я потом быстро нагнал бы и закончил бы обучение на год позже. Я бы служил при центральном совете ССНМ в Берлине. Конечно же, меня также привлекает зарплата в 600 марок и перспектива получить в Дрездене квартиру. Бригитта снова могла бы работать по профессии. Когда же мы действительно переезжаем в маленькую квартиру в Дрездене, расставание с родственниками, друзьями и больше всего с нашими мамами дается нам очень сложно.

Итак я – штатный работник. Довольно быстро я замечаю, что это будет сложно.

Я уверенно проясняю большинство проблем в интересах студентов с ректором, профессором доктором Козоком. Еще лучше мои отношения с проректором по общественным наукам и по делам студентов, профессором доктором Херманном Лейем. Он – человек образованный во всех областях. Стоматолог по профессии, он как член запрещенной КПГ активно противостоял фашистскому террору и был много раз схвачен. После защиты докторской диссертации в 1948 году его приглашают в университет в Лейпциге и ТВУЗ в Дрездене на должность профессора теоретической педагогики и диалектического материализма. И хотя он старше нас, он производит впечатление, что намного моложе и неформальнее.

Мы, штатные и добровольные члены руководства группой ВУЗов ССНМ, чувствуем себя отдаленными от факультетов. Добровольные деятели заняты там своей учебой и мало что могут предпринять. Центральный совет ССНМ, которому мы подчиняемся, оторван от реальной жизни в университетах и ВУЗах. Руководство земли в Дрездене чувствует себя некомпетентным.