Подкидыш для депутата. Выбор сердца

– Катя? Какого… – удивленно хриплю.

С другой стороны, жена моя, пусть и временная. Имею право. Но моя уверенность испаряется, когда обращаю внимание на ее заплаканное лицо и дрожащие губы.

– Меня испугалась, что ли? – мрачно тяну, чуть отстраняясь. – Сама виновата. Зачем приходишь ночью в постель к озабоченному холостяку? – пытаюсь отшутиться, но девчонка становится еще печальнее.

Пытаюсь считать ее эмоции, понять, что происходит. И выдыхаю с облегчением, когда Катя начинает объяснять.

– Нет, я… – с трудом говорит из-за сбивающегося дыхания. И мы оба понимаем, на что у нее такая реакция. – Маше плохо! – выдает, наконец, и слегка ерзает подо мной.

Не из-за меня ревет, что не может не радовать. Черт, и все-таки хочу ее, такую домашнюю, не размалеванную, настоящую. И в любой другой ситуации, с любой другой бабой хрен бы я остановился, потому что привык брать то, что хочу. Но сейчас вместо того, чтобы продолжить начатое, я резко остываю, когда до меня доходит смысл Катиных слов.

– Что значит «Маше плохо»? – хмурю брови. – Что случилось?

Приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть напуганное лицо Кати, с припухшими от слез глазами и розоватым носом. Остро желаю поцеловать ее в губы. И не только. А потом…

Но Маша… И когда я превратился в заботливого отца?

– Ее тошнит, температура высокая, не сбивается, – хнычет Катя, а сама в этот момент, как ребенок, которого хочется защищать. – Помоги, Дим, ты же врач, – добивает меня свой фразой.

– Откуда ты знаешь? – рычу нервно.

Катя медлит с ответом. Закусывает губу. Она специально меня провоцирует сейчас? Не видит, что и так еле держусь?

– На официальном сайте прочитала, там твоя биография, – шепчет чуть слышно.

Прищуриваюсь с подозрением. Не помню, чтобы я предоставлял сведения о своей врачебной практике. Я в принципе предпочитаю скрывать сей нелицеприятный факт биографии. Врачом я работал недолго, в клинике кузена. Ровно до тех пор, пока жестко не напортачил с назначениями одному тяжелому пациенту и чуть не угробил его. Видимо, я родился в рубашке, потому что несчастному мужику удалось выкарабкаться, а от суровой руки закона меня Влад прикрыл. Правда, с условием, что я в медицину больше ни ногой. Да я и сам только рад. На хрен надо. В депутатском кресле и теплее, и чище, и не убью никого. Надеюсь…

– Я не педиатр, а хирург. Причем через «е», потому что меня лучше не подпускать к пациентам, уж поверь, – рявкаю с внезапно накатившим раздражением и чувствую, как подо мной вздрагивает женское тело.

– Может, ты меня отпустишь? – тихо лепечет Катя, упираясь почти кукольными ручками в мои плечи.

Осознаю, что все еще вдавливаю ее в постель, ощущаю трепет миниатюрного и практически обнаженного тела (дурацкая шелковая пижама не в счет – одно название!). Дурею на долю секунды, а потом резко подрываюсь, пытаясь взять себя в руки.

Машу спасать надо. Но если я вмешаюсь, только хуже сделаю. Поэтому набираю номер единственного человека, которому смогу доверить здоровье своей дочери.

– Доброй ночи, Влад, – бодро кричу в трубку, на ходу натягивая брюки. – Не бубни, сон для слабаков. У меня малая заболела, сможешь в свою клинику позвонить, чтобы приняли нас сейчас?

Глава 17

Одного взгляда на Катю хватает, чтобы понять: сегодня она не боец. Дрожит вся, нервничает, плачет. Обычно женские слезы меня жутко раздражают, но сейчас… почему-то хочется ее обнять. Сдаю позиции. Иллюзия семьи меня заражает и выбивает из привычного ритма жизни. Так и до пуза с газетой недалеко.

Передергиваю плечами и позорно сбегаю из своей же спальни. Слышу, как «жена» покорно плетется следом.

Стоит мне войти в комнату Маши, и я понимаю страх Кати. Малышка мяукает жалобно, мучается и вся горит. Убеждаюсь в последнем, приложив пальцы к ее крохотному лбу.

Так, надо срочно приводить в чувства Катю. Потому что сам я с ребенком не справлюсь. На руки брать, переодевать, подгузники менять. Нет уж, к такому меня ни жизнь, ни депутатская карьера не готовили. Увольте!

Пару секунд изучаю содрогающуюся от всхлипов Катю, приближаюсь к ней и аккуратно беру за плечи. Хочу поймать ее взгляд, но девчонка упорно прячет лицо. Опускает голову, пытается высвободиться из моей хватки.

– Котенок! – неожиданно зову я.

Катя чуть не подпрыгивает на месте, поднимает на меня округлившиеся от шока глаза. Смотрит недоуменно и растерянно. Думает, наверно, что ослышалась. И куда делись ее спесь и стервозность? Даже реветь прекращает мгновенно. Бабы такие бабы. Но зато шоковая терапия сработала!

– Собери Машеньку, сама переоденься. И побыстрее. Справишься? – дожидаюсь, пока она слабо кивнет. – К врачу поедем. Хорошо все будет, ясно? – добавляю строго.

Некоторое время наблюдаю за действиями Кати, помогаю по возможности, но в большей степени контролирую процесс. Удаляюсь, когда «жена», забывшись, начинает шустро переодеваться сама. Шоу, конечно, занимательное, но я тоже не железный.

Дожидаюсь ее уже в машине. Всю дорогу Маша плачет. Надрывно так, что хочется с размаху удариться головой об лобовое стекло. Потому что слишком сложно чувствовать на себе такую ответственность. Одно дело, когда речь идет о народе, которому самому палец в рот не клади: если надо что-то, запинает и мозг затюкает. И совсем другое, когда от тебя зависит беззащитный ребенок. Ты единственный можешь помочь ему, но не знаешь, как…

Когда, наконец, подъезжаю к клинике Влада, голова раскалывается на части. Замечаю, что Катя тоже чувствует себя паршиво. Поэтому, вздохнув, беру у нее Машу. Пусть бедная малышка мне на ухо кричит.

В приемной нас встречает медсестра, лебезит и что-то звонко щебечет. Честно говоря, даже внешности ее не запоминаю. Но слушаю внимательно, выхватываю нужную мне информацию. Чувствую себя на каком-то важнейшем совещании. Только хуже…

– Ваш педиатр Иван Евгеньевич будет с минуты на минуту, – сообщает девушка и потихоньку начинает раздражать своей улыбчивостью. – А Владислав Романович… – осекается, глядя мне за спину. – Вот он как раз приехал!

Смысл ее слов до меня доходит не сразу. Потому что не могу поверить. И лишь обернувшись, убеждаюсь, что мне не послышалось. Действительно, Влад примчался. С чего бы это?

Передаю Машу в руки растерянной Кати, усаживаю их на диван. А сам направляюсь к брату.

– Быстро ты из соседнего города приехал, – хмыкаю вместо приветствия, пожимая ему руку. – От жены убегал?

– Спешил на твою глянуть. Надо же знать, какой несчастной такое чудо, как ты, досталось, – не остается в долгу Углицкий. – Принял все-таки ребенка? – добавляет серьезно и тихо.

– Не знаю, Влад, – отвечаю честно. – Не верю до конца…

– В лаборатории, контакты которой я тебе скинул, работают профессионалы. Я за них ручаюсь, – холодно чеканит кузен. – Тест, я так понял, оказался положительным?

Обреченно киваю, а следом нервно запускаю руку в свои волосы.

– Все равно что-то не так! Да мелкая даже на меня не похожа, – делюсь с братом опасениями.

– И слава богу! В этом ее главный плюс, – издевается Влад, а сам скользит взглядом по Кате и Маше. – Она и на маму, честно говоря, не слишком похожа, – тянет задумчиво, но, поймав мой недоуменный взгляд, добавляет поспешно. – Я имею ввиду, что дети в таком возрасте ни на кого не похожи. Только сами на себя. Вот подрастет немного, и станет понятно.

Смотрю на него недоверчиво, но отвлекаюсь на подошедшего педиатра. Углицкий мгновенно принимает вид стального биг босса. Хочется закатить глаза и подколоть братца, но я держусь. Мне нужна помощь сейчас, поэтому не время подрывать его авторитет забавы ради. Влад сурово дает какие-то распоряжения Ивану Евгеньевичу, пока тот сжимается под черным взглядом и явно мечтает закатиться под плинтус, чтобы его не выколупали оттуда.

Вдвоем они подходят к Кате, спрашивают что-то. А я спешу следом, потому что каменный братец сейчас и «жену» мою запугает до чертиков, знаю я его. Кто потом с Машей сидеть будет?

В какой-то момент педиатр подзывает медсестру, чтобы та забрала ребенка. Катя медлит, не выпускает дочь из рук, а вместо этого вопросительно смотрит на меня. Быстро киваю ей, мол, все в порядке. И после этого, к моему удивлению, она передает Машу врачам.

Не доверяла же мне, ненавидела! Когда все успело измениться? Или это временное помутнение рассудка?

Когда медперсонал удаляется вместе с нашей Машей, сажусь рядом с Катей, но к ней даже не прикасаюсь. Наоборот, сцепив руки в замок, смотрю прямо перед собой.

– Винишь меня, наверное, – озвучиваю неприятные мысли, потому что сам себя виню. – Маша ведь после нашего похода в японский ресторан заболела…

– Нет, Дим, ее вчера стошнило до того, как мы переступили его порог. Маше уже было плохо, – всхлипывает, балансируя на грани истерики. – Это я виновата. Надо было сразу обратить внимание, отреагировать. Такую ответственность на себя взяла. И не справилась, – хнычет, прикрывая лицо ладонями.

Не совсем понимаю, о чем она говорит. К тому же, ее слезы дезориентируют. Обнимаю Катю за плечи, целую в висок – и опять прибегаю к запрещенному приему.