Эллигент

– Дреа такая… ей на все наплевать.

– Точно.

– Я не удивлен. Это Прайор?

– Собственной персоной.

– Почему у него кровь?

– Потому, что он придурок.

Зик дает мне черную куртку с эмблемой бесфракционников. Она нашита на воротник.

– Не знал, что идиотизм имеет подобные симтопы.

Набрасываю куртку на плечи Калебу и застегиваю на его груди одну из кнопок.

– Я думаю, что это – новый симптом, – заявляю я. – Снаружи чисто?

– Да, я проверил. – Зик протягивает мне пистолет. – Он заряжен. Кстати, не забудь мне врезать. Я же буду заливать бесфракционникам, что ты отнял у меня ствол.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ударил тебя?

– Слушай, просто вмажь мне, Четыре.

Мне драться нравится. Люблю ощущение взрывной силы, энергии и чувство некоей избранности. Но я ненавижу эту часть себя, именно она испорчена во мне больше всего.

Сжимаю ладонь в кулак, Зик собирается с духом.

– Только быстро, моя прелесть, – хмыкает он.

Я бью его прямо в челюсть. Останется хороший синяк, – алиби Зику будет обеспечено. Он стонет. Боль пронзает и мою руку, я трясу ей.

– Отлично, – сплевывает на пол Зик. – Кажется, хватит.

– Мне тоже.

– Вероятно, я тебя не увижу? Другие, возможно, вернутся, но ты… – он замолкает, но потом продолжает: – Просто мне кажется, что ты будешь только рад бросить все здесь.

– Да, ты прав. – Я смотрю на свои ботинки. – Уверен, что не хочешь пойти с нами?

– Не могу. Шона ни за что не согласится отправиться туда, куда вы, ребята, собираетесь. А я не должен ее оставлять, – он ощупывает свою челюсть и добавляет: – Присмотри там, чтобы Юрайя не напивался, ладно?

– Заметано, – говорю я.

– Нет, ты пообещай мне, – говорит он, и его голос начинает звучать низко, как всегда, когда он хочет подчеркнуть серьезность своих слов. – Обещай, что присмотришь за ним.

С того момента, как я их встретил, я всегда понимал, что Зик и Юрайя ближе друг к другу, чем большинство братьев. Они потеряли отца, будучи маленькими. Подозреваю, что после его смерти Зик полностью сосредоточился на своем брате. Не могу даже представить, каково это для Зика, видеть, как Юрайя покидает город, тем более, что тот сейчас совершенно раздавлен гибелью Марлен.

– Ладно, обещаю, – соглашаюсь я.

Я знаю, что мне давно пора уходить, но задерживаюсь еще на некоторое время, чувствуя всю значимость момента. Зик был одним из первых, с кем я близко сошелся у лихачей, после того как пережил инициацию. Затем он работал со мной в контрольной комнате, наблюдая за камерами и составляя идиотские программы, выводящие на экран случайные слова и числа. Он никогда не спрашивал у меня моего настоящего имени или того, почему я, заняв первое место при инициации, стал охранником и инструктором, вместо тогочтобы оказаться в руководстве. Он вообще ничего от меня не требовал.

– Давай обнимемся, что ли, – говорит он.

Продолжая держать одной рукой Калеба, обнимаю свободной рукой Зика, а он – меня. Потом, когда я уже тяну Калеба по переулку, не могу удержаться от того, чтобы не обернуться и не сказать:

– Я буду скучать по тебе.

– И я по тебе, моя прелесть.

Он хохочет, и его зубы блестят в полутьме. Это последнее, что я вижу, прежде чем отворачиваюсь, и мы с Калебом несемся к поезду.

– Вы куда-то собираетесь, – пыхтит Калеб на бегу. – Ты и еще кто-то с тобой.

– Да.

– Моя сестра тоже?

Вопрос вызывает во мне такую ярость, что никаких ругательств недостаточно. Приходится со всей силы врезать ему кулаком по уху. Он дергается и втягивает голову в плечи, ожидая второго удара. Интересно, похож ли я сейчас на своего отца, когда он бил меня?

– Она тебе не сестра, – говорю я. – Ты предал ее. Ты пытал ее. Забрал у нее то единственное, что у нее оставалось, – ее семью. И для чего? Для того, чтобы сохранить секреты Джанин и самому остаться целым и невредимым? Ты жалкий трус.

– Я не трус, – возражает Калеб. – Я знал, что если…

– Давай ты будешь держать свой рот на замке, ладно?

– Хорошо, – соглашается он. – И все же, куда ты меня тащишь? Ты прекрасно мог бы убить меня и здесь.

Я не отвечаю. Краем глаза замечаю движение позади нас на тротуаре. Кладу руку на пистолет, но тень исчезает в щели. Вновь тяну за собой Калеба, и мы продолжаем бег, но теперь я все время прислушиваюсь, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Под ногами хрустят осколки стекла. Вижу мелькающие по сторонам темные здания и уличные указатели, болтающиеся на петлях, как неопавшие осенние листья.

Наконец, мы добираемся до станции, где должны сесть в поезд. Веду Калеба к металлической лестнице, по которой мы поднимаемся на платформу. Издалека приближается поезд, совершающий свой последний рейс по городу. В детстве поезда казались мне частью природных сил, живых и могучих, продолжающих свой путь независимо от того, что происходит в городе. Теперь это перестало быть тайной для меня, но значит очень многое: мой первый поступок в качестве лихача состоял в том, чтобы на ходу прыгнуть на крышу вагона. Так что поезда являлись для меня источником свободы, они дали мне силу и свободу.

Думая об этом, я перочинным ножом разрезаю шнур на запястьях Калеба и крепко держу его за руку.

– Ты еще не забыл? – говорю я.

Он расстегивает куртку и бросает ее на землю:

– Знаю.

Бежим по изношенным доскам платформы, рядом с открытой дверью последнего вагона. Калеб никак не может дотянутся до поручня, и мне приходится подсаживать его. Он спотыкается, но успевает подтянуться и заскакивает внутрь. Из-за него мне приходится бежать дальше, но я успеваю ухватиться за поручень. Мои мышцы едва выдерживают рывок.

Вижу Трис. Ее лицо слегка искажено кривой улыбкой. Черная куртка застегнута, капюшон надвинут на лицо. Она хватает меня за воротник, притягивает к себе и целует. Потом отстраняется и говорит:

– Всегда любила наблюдать за тобой.

Я усмехаюсь.